Дочь ведьмы - Пола Брекстон

Подхватив завершающий гимн, Бесс почувствовала, как Маргарет толкает ее локтем. Она опустила взгляд и увидела, как сестренка улыбается и кивает в сторону скамьи напротив. Бесс подняла глаза – и встретилась взглядом со светло-серыми глазами Уильяма Гулда. Увидела, как густо он покраснел: почти так же густо, как она сама. Бесс потупилась, а потом снова медленно подняла глаза. Теперь Уильям ей улыбался, даже не делая вид, что поет. Бесс подчеркнуто задрала нос и запела с убежденностью, которой и близко не ощущала. Она сознавала, что Уильям не сводит с нее глаз.

Когда служба завершилась, богобоязненные прихожане медленно потянулись к дверям. Маргарет не смогла удержаться.

– Мам, ты видела? Уильям здесь. Он, наверное, пришел только затем, чтобы взглянуть на нашу Бесс.

– Тише, Маргарет!

Энн взяла дочь за руку.

– Затем, затем! – настаивала малышка. – Иначе с чего ему идти в нашу простую церквушку, а не к себе в красивую часовню?

Бесс поймала суровый взгляд матери, но обе они знали: правда в том, что говорит Маргарет, была. Гулды молились в часовне Бэтком Холла с тех пор, как этот огромный дом выстроили.

Энн нашла другое объяснение.

– Преподобный Бердок славится замечательными проповедями, – заверила она. – Возможно, что ученому молодому человеку интересно, что скажет преподобный.

Мать потянула Маргарет к двери.

Следом Джон предложил Бесс руку и улыбнулся.

– Может, и так, – произнес он, лукаво подняв брови, – а может, Маргарет правду говорит. Бьюсь об заклад, нет у них в часовне ничего такого красивого, как то, что видно со скамьи напротив нашей дочери.

Бесс сделала вид, что ей все равно, но ей нравилось думать, что Уильям к ней неравнодушен. Да и какой девушке не понравилось бы? Он, конечно, тихоня, держится скромно и ничем таким не блещет, но добрый и ласковый. И Бесс не забывала, что он богат и знатен. Слишком знатен для таких, как она, часто говорила ее мать. Заявление это делало юношу лишь интереснее – интереснее, чем он мог бы показаться.

Выйдя из церкви, Маргарет принялась носиться, найдя себе товарищей для игры, пока ее родители беседовали с Проссерами. Томасу быстро наскучили чужие дела, и он прислонился к тенистому тису. Бесс заметила Сару, которая хвасталась младенцем, уже почти месячным, и ощутила прилив гордости. Радостно было видеть мать и дитя счастливыми и здоровыми и знать, что ты причастна к их благополучию. Бесс прошлась по двору церкви, навострив уши. В хвосте уходящего лета все еще сохранялись какое-то тепло и веселый свет, поэтому все кругом было ярким и цветным, приятная перемена после убогой церкви. На западном краю двора цвела, свешиваясь через стену, поздняя жимолость, склонившая сливочные лепестки на блестящие листья шедшего понизу плюща. На улице даже сдержанные ткани женских платьев выглядели прелестно. Мимо промчалась девочка в голубом, как барвинок, платье, за ней бежал мальчик в дублете цвета давленой вишни. Бесс поравнялась с вдовой Дигби и вдовой Смит, двумя надежными источниками деревенских сплетен.

– Говорят, нашли его на главной улице: бежал в одной шляпе и башмаках с серебряными пряжками! – громким шепотом отчеканила вдова Смит.

– Стыдобище! Бедная его жена, каково ей с таким. А сам-то сын викария.

– А чего еще ждать. Сколько в магистрат жаловались на пиво в «Приюте скрипача», а ничего не делается, сестра, ничего. О, доброе утро, Бесс.

Что бы ни собиралась еще поведать друг другу эти женщины, Бесс теперь этого было не узнать. Она мысленно отчитала себя за то, что подошла слишком близко до того, как услышала, кто этот несчастный в башмаках с серебряными пряжками.

– Доброе утро, вдова Смит, вдова Дигби. Какой нынче славный денек, правда?

Вдова Смит надулась, увеличив свой и без того внушительный бюст до угрожающих размеров.

– Денек? День отдохновения, дитя. Последи за языком.

– Неужели Господа это обидит? – спросила Бесс.

– Может, – остерегла вдова Дигби. – Если Он сочтет, что в твоей милой головке одно легкомыслие.

– Вместо мыслей о Нем, которые тебя должны заботить в такой день, – согласилась вдова Смит.

– Честное слово, сударыни, стоит мне лишь взглянуть в синее небо, я думаю о Господе нашем, – сказала Бесс с обезоруживающей улыбкой, прежде чем отвернуться и быстро пойти прочь.

Она брела вдоль церковного двора, пока не дошла до входа на кладбище. Там стоял преподобный Бердок с церковным старостой Эймосом Уоттсом. Бесс хотела пройти мимо них, но замешкалась, услышав, о чем они беседуют.

– Я должен сообщить, – говорил церковный староста. – Дольше воздерживаться от этого нельзя.

Преподобный Бердок печально кивнул.

– Разумеется, должны. Бдительность – наш долг. Я надеялся, что после нашей краткой беседы с ним на рынке в прошлый вторник… но нет, похоже, Гидеон Мастерс твердо решил оставаться вне паствы. Меня это печалит. Зрелище того, как человек, – человек, как я полагаю, наделенный немалым умом, – отворачивается от Господа.

– Гидеон всегда держался наособицу. Я ни разу не видел его на службе за все те годы, что прожил в Бэткоме, а это, как вы знаете, немалый срок, преподобный. Такое было время, о совести человека никто не заботился, кроме него самого.

– И Господа, разумеется.

– А теперь это дело властей, и они говорят, что все, кто не ходит в церковь в день воскресный, должны быть занесены в особые списки. С ними станут разбираться на четвертных судебных заседаниях, нравится это кому или нет.

– Вы исполняете свои обязанности, и никто здесь не станет дурно о вас из-за этого думать. Но как бы то ни было, я мог бы попытаться еще раз встретиться с упорствующим мистером Мастерсом…

– Бесс?!

От голоса Уильяма девушка вздрогнула. Она не заметила, как он подошел и встал рядом. Бесс нахмурилась, досадуя, что теперь не сможет дослушать разговор преподобного со старостой.

– А, Уильям. Доброе утро, – пробубнила она, и не думая скрывать раздражение.

Парень тепло улыбнулся.

– Я надеялся тебя встретить, – признался он.

– Надежда не без оснований, учитывая, что я сюда прихожу каждое воскресенье.

– Да. Наверное.

Уильям мялся, дергая себя за плащ, который успел затянуться у него на шее, вместо того чтобы опрятно лежать на плечах.

– Может быть, нам прогуляться? – спросил он.

– Здесь столько народу именно этим и занято, – сказала Бесс, снимаясь с места, – что не мне решать, прогуляться кому или нет.

Уильям поспешил за ней, ее резкость его явно не задевала. Бесс уже собиралась выдать еще что-то язвительное, но заметила, что на нее смотрят родители. Она сразу же замедлила шаг, так что Уильям ее нагнал, и подарила ему лучезарную улыбку.

– Уильям, расскажи-ка мне, все ли в Бэтком Холле в добром здравии?

– Все здоровы, спасибо.

– А твой отец?

Бесс он не нравился, но у Уильяма не было матери, о которой можно было бы справиться.

– Да, вполне. Он, конечно, часто уезжает по государственным делам.

Бесс кивнула.

– Оставляя тебя в поместье за главного?

– Ну, есть еще Гамильтон, мой брат. Поскольку он старший…

Они поравнялись с вдовой Дигби и вдовой Смит. Бесс порадовалась тому, какие у них возмущенные лица. Она не могла решить, кого вдовицы презирают больше: Бесс за то, что возомнила о себе многое, или Уильяма за то, что себя уронил. Мир, который они знали, в последние годы перевернулся с ног на голову, и положиться на то, что хоть что-нибудь останется, как прежде, было нельзя. Не помогали делу и те, кто вдруг решил отказаться от положения, которое счел подобающим для них милостивый Господь. Бесс с невинной улыбкой поклонилась дамам. Вдова Смит поджала губы с такой силой, что они лишились и того скудного цвета, которым обладали. Бесс дождалась, пока они с Уильямом отойдут на безопасное расстояние, прежде чем продолжила разговор.

– Я видела намедни, как ты занимался отцовскими делами, – сказала она. – На краю Бэткомского леса.

– Да, вполне возможно. Но что же могло так отвлечь мои мысли, что я тебя не заметил?

Казалось, Уильям был искренне поражен тому, что только что сказала девушка.

– Ты беседовал с Гидеоном Мастерсом.

Бесс изо всех сил старалась говорить ровным голосом, но от имени злодея, произнесенного вслух, ей стало не по себе.

– Ах да. Мы обсуждали, на какие деревья распространяются его права. Похоже, спрос на уголь растет. Думаю, он весь лес спилил бы до пней, если бы мог.

Бесс посмотрела на Уильяма. Она впервые слышала, чтобы он о ком-то так недвусмысленно отзывался.

– Тебе Гидеон Мастерс не по душе?

– Я этого не говорил…

– Но и не отрицаешь?

– Чего ты от меня хочешь, чтобы я с тобой спорил, или…

– …или отважился сказать правду? – закончила за него Бесс и выжидающе замолчала.

Уильям остановился и повернулся к ней. Решительное выражение изменило его лицо. Так изменило, что он казался значительно старше – мальчика сменил мужчина.