Господин Гексоген - Александр Проханов

Белосельцев восхищался. С обожанием смотрел на Копейко. В то время, как он, Белосельцев, проводил никчемные годы, уныло бездействовал, ходил напрасно на митинги, впадал в прострацию, ловил мимолетное любовное счастье, его былые товарищи действовали. Сражались, обманывали врага. Как во время Великой Войны, когда немцы шли на Восток, у них из-под носа на товарных эшелонах вывозили заводы, научные институты, инженерные школы. В Сибирь, за Урал. И там, в чистом поле, начинали крутиться станки, вытачивались стволы и снаряды. А в тылу у противника создавалась подпольная сеть, складировалось оружие, работали рации, и на взорванных рельсах истлевали составы с танками, пылали цистерны с горючим. Он смотрел на Копейко, человека-сову, восхищаясь его гениальностью.

– Наши компьютеры содержат сведения обо всех известных персонах страны. О политиках, банкирах, промышленниках. О писателях и бандитах. О священнослужителях и лидерах партий. Их тайные и явные связи. Их пороки и достоинства. Компрометирующие сведения. Кто получал и давал взятки в правительстве и парламенте. Кто передавал государственные тайны агентам иностранных держав. Кто участвовал в заказных убийствах. Кто замешан в содомских грехах. – Копейко остановился у оператора, немолодого мужчины, чьи сухие желтоватые пальцы бежали по клавишам, выбивая на экране сложные схемы и графики. Мелькали имена олигархов, названия оффшорных зон, лоббированные в Думе депутаты, члены президентской семьи. И бесчисленное количество цифр, напоминавших бесконечные цепи, на которые были посажены люди, ухищрениями разведки превращенные в цепных животных.

– Перед тем, как обратиться, например, к какому-нибудь епископу с просьбой похлопотать у губернатора за представителя нашего регионального банка, мы заглядываем в компьютер и узнаем, какую долю этот епископ имеет в торговле нефтью и табаком, как он связан с гомосексуальным скандалом в подопечном ему монастыре, какие услуги он оказывал нашему ведомству в советское время и какая сумма положена на счета его мирских племянников и сестер. Мы проводим с ним переговоры, намекаем на эти данные, иногда показываем пленку, запечатлевшую игры иноков в келье, жертвуем дары в новопостроенный храм, и епископ изо всех сил хлопочет перед губернатором, чтобы тот направил бюджетные деньги в подведомственный нам банк… – Копейко мягко улыбался, переходя к другому компьютеру, за которым сидел молодой человек с черной повязкой во лбу и крохотной сережкой в одном ухе.

– Есть специальный дисплей, на котором выявлены потенциалы всех имеющихся политических сил. Их соперничество, их тайные взаимодействия, вспышки их активности и периоды угасания. Их влияние в парламенте и правительстве. Политическая агентура в тех или иных странах мира. Источники финансирования, в том числе из криминальной среды. Их участие в важнейших государственных событиях, социальных волнениях, экономических и военных кризисах… – Молодой человек за компьютером выстилал экран разноцветными полями, напоминавшими цветущую тундру, – белое, золотое, огненно-красное, изумрудно-зеленое, ослепительно голубое, словно цвели мхи и лишайники, благоухал багульник, дергались на ветру лютики, солнце дрожало на поверхности озер и болот. Все двигалось, менялось местами, сжималось и расширялось, смешивало цвета и оттенки. Так изображались влияние и интенсивность различных политических групп и партий, их зарождение и распад. – Мы можем, например, проследить историю болезни под названием «Черномырдин», ее зарождение, превращение в эпидемию, пик ее тлетворного влияния и постепенное угасание и вырождение. В момент его переговоров с Басаевым, когда он сорвал операцию спецслужб в Буденновске, а затем предательски остановил войска в Чечне на пороге победы. В пору его «миротворческой» миссии в Югославии, когда он, в угоду американским друзьям, навязал Милошевичу позорный мир, предав российские интересы на Балканах. Здесь зафиксированы его тайные переговоры в Нью-Йорке и Бонне, когда он огласил свое намерение стать Президентом. Его жалкое отступление, когда спецслужбы пригрозили расследованием невиданного воровства газа и нефти… – Копейко говорил, и, откликаясь на его слова, грязно-коричневое пятно на экране, изображавшее влияние Черномырдина, колыхалось, расползалось и стягивалось, словно пролитая на воду нефть.

Белосельцев жадно внимал. Это был его мир, его стихия. Хаос, который окружал его эти годы, был управляем. Среди разрушительных безумных стихий находился скрытый, осознанно действующий Центр. Его одинокий, обессилевший разум нашел, наконец, свое подобие. Словно в огромном безжизненном Космосе, среди обугленных мертвых галактик, черных дыр, крохотная живая планета, страшащаяся своего одиночества, принимает послание с другой, удаленной планеты, на которой есть жизнь и разум, послание, подтверждающее разумность бытия, его неслучайность.

– Есть программа, которая показывает основные тенденции в обществе. – Копейко остановился у компьютерного стола, за которым работала красивая женщина, чье лицо казалось смуглым от легкого грима, а волосы отливали стеклянным блеском. От нее едва слышно веяло духами, и пальцы в кольцах плавно перебирали бесшумные клавиши. – Мы можем проследить темпы спада промышленности, кривую вымирания населения, износ оборудования на атомных станциях, нарастание вывозимых за рубеж капиталов. Можем предсказать возможность техногенных катастроф на флоте и в авиации, вероятность народных волнений и «рельсовых войн», приближение военных конфликтов в Чечне и Дагестане, где распространяется ваххабизм и зреет мятеж экстремистов.

Женщина перебирала пальцами, из-под которых бежали разноцветные графики. Сплетались, возносились, падали. Отображали умирание огромной страны, попавшей в аварию, находившейся под капельницей на операционном столе. Белосельцев остро смотрел, понимая с полуслова, читая орнаменты графиков, как музыкант читает по нотному листу партитуру. Отыскивал среди множества линий ту синусоиду, что изображала его метущуюся мысль, всплески его надежды, провалы его тоски.

Они покинули компьютерный зал и сидели теперь в уютной ампирной гостиной за овальным ореховым столиком, отделанным бронзой, перед горящим камином, на котором стояли фарфоровые часы с купидонами. Им принесли крохотные чашечки кофе из старинного усадебного сервиза с изображениями Наполеона и Александра I, молочник и сахарницу с золотыми каемками. Белосельцев с наслаждением делал маленькие глотки, глядя на пылающее смоляное полено. Ни о чем не расспрашивал. Довольствовался тем, во что его посвящали. Должен был многое узнать о проекте, прежде чем ему укажут его место. – В основе «Проекта Суахили» лежит «теория конфликтов». – Копейко любезно, на правах хозяина, лил молоко из фарфорового молочника в чашки Гречишникова и Белосельцева. – Наше умение искусственно создавать конфликты и управлять ими, «управление конфликтами» есть способ проникновения во власть и устранения препятствующих факторов. Мы создаем в монолитной обороне противника серию надломов и трещин, ведущих в Кремль, сквозь которые осторожно, шаг за шагом, продвигаемся в центр власти. В этой гостиной во время тихих собеседований рождаются «активные мероприятия», которые воздействуют на Думу, на членов кабинета, на самого Президента, и каждая «активка» неуклонно приближает нас к победе. «Теория победы в конфликтах» – главный инструмент овладения властью, разработанный генералом Авдеевым…

Белосельцев упивался, вслушиваясь в формулировки, от которых отвык среди бессмыслицы фальшивых лозунгов, ханжеских молитв, лживых деклараций. Это был язык его племени, на котором изъяснялся его народ, рассеянный, поруганный, изгнанный из дома, потерявший своих вождей и пророков. Он узнавал своих единородцев по неповторимому языку, сохраненному ими после падения Вавилонской башни. Открывал единоверцев по их речениям, сбереженным среди смешения языков и народов. «Теорию конфликтов» он изучал под Кандагаром, прочесывая с отрядом спецназа пустыню Регистан, где вертолетным ударом был разгромлен караван моджахедов, раненные насмерть верблюды отрывали от песка плачущие головы, солдаты распарывали ножами полосатые тюки, вываливая груз автоматов и мин, уцелевшему погонщику в чалме и хламиде крутили веревкой руки. «Теорию конфликтов» он познавал в долине реки Кунене, где двигались батальоны ЮАР, горели тростниковые хижины, отряд ангольской пехоты, побросав оружие, убегал, и «канберры» на бреющем раздували траву до земли, кося солдат пулеметами. Эту «теорию управляемых локальных конфликтов» он постигал на берегу Рио-Коко, где сандинисты в сыром окопе наводили пушку на коричневый блестящий поток, по которому скользило каноэ, индейцы мескитос уходили от погони, и снаряд подымал на воде высокий гулкий фонтан. Эту «теорию тлеющих конфликтов» он проверял в кампучийском храме Ангкор перед золоченым Буддой, чье деревянное тулово было прострелено очередью, за окном устало пылила вьетнамская пехота, лязгали трофейные американские танки и тянулись унылые вереницы погорельцев и беженцев. Теперь, слушая старого товарища, он наслаждался его жесткой, металлической лексикой, которая, как наждак, счищала с души ржавчину пустопорожних слов.