Чисто конкретное убийство - Иоанна Хмелевская

О да! Возняк своими знаниями просто фонтанировал, даже не проглядев еще раз дело для освежения памяти.

Из Возняка шрапнелью рвались данные следствия и его собственное горькое разочарование. Он осмелился даже рвать волосы на голове и ударить себя кулаком по лбу.

— И подумать только, что эта недостающая башка там лежала! Это же по другую сторону аллейки, а никому в голову не пришло там искать! И собака не нашла, просто даже слова не сказала…

— Опомнись, если эта башка пять лет лежала в кустах…

— Собака вообще в чащу не полезла, там все бешено кололось, факт, просто джунгли африканские, но ведь пес даже интереса не проявил!..

— Высохшие кости в шипах и пахучих травах, чего ты хочешь! Перестань вешать всех собак на собаку. Убийца отрезал голову и бросил в кусты. Глупо, но как оказалось, — результат гениальный.

— Странно как-то отрезал… Это из-за трепа той проклятой семейки: унес с собой, унес с собой… И я, как идиот, позволил себя убедить. По логике вещей, если он хотел скрыть личность жертвы, голову нужно было унести как можно дальше. А может, она убийце зачем-то понадобилась. А я себя дураком выставил!

— Ну вот, теперь у тебя появился второй шанс..

Комиссар Возняк вцепился в свой второй шанс зубами и когтями. Со всем этим они вообще забыли, зачем Возняк к Гурскому пришел. Хорошо, что это была какая-то мелочь, которой Гурский мог осчастливить кого-нибудь другого. Комиссар со своим шансом ринулся в бой, пулей вылетев из кабинета инспектора. Ведь он слышал почти весь разговор: там сидят и ждут, сторожат голову! На бегу комиссар вызвал следственную бригаду. По дороге на место преступления он вспоминал все новые и новые подробности, а среди них — та девушка, которая обнаружила убитого, а в том, что перед ним убийство, Возняк не сомневался. Если очень постараться, можно совершить самоубийство, отрезав себе голову, но при этом отнести и забросить голову в кусты — никак! Если бы она не копала… Минутку, а какого лешего она там копала?

Выкапывала что-то… А, бамбук! Интересно, действительно ли этот бамбук такой вредный?.. Тогда она совсем не показалась ему симпатичной, упрямая такая ведьма, и все из-за нее… Пристала к этим зеленым палкам, как рыба-прилипала, надо же ей было докопаться до скелета и разбить Возняку жизнь. Но, надо признать, очень красивая и действовала на человека как-то так… умиротворяюще. Как же ее звали? А, Марленка!

Прошло пять лет, но нужный участок Возняк нашел безошибочно.

Деликатесов у нас не было, одни только сигареты да кофе. К счастью, человеческий череп под носом аппетиту не способствовал. Баську потянуло на депрессивные воспоминания, исповеди и самокритику.

— Самой большой дурой я себя выставила почти в шестнадцать лет, — с омерзением говорила она. — Такой кретинизм сотворила… так ведь не по глупости, а просто для выпендрежа.

— Я тебя тогда уже знала, — вставила я. — Я с тобой познакомилась, когда тебе было лет четырнадцать-пятнадцать.

— Ну вот видишь. Только мне от этого никакой пользы. Один такой красавец стал меня возвращать на путь истинный…

— Красавец, говоришь? Интересно, каким окажется этот, — вдруг отозвался Патрик, махнув сигаретой в направлении обкорнанных зарослей. — Брось ты мне голову морочить своими проступками в младенческом возрасте… Мне до сих пор зубы этого покойника мозг выедают.

Баська оживилась:

— Это как, каждый по отдельности, или так челюстями: «клац-клац!»?

— Это не ребенок, ясное дело, слишком большая башка, — продолжал Патрик. — Взрослый дядька. И чтобы такие зубы, все в комплекте, стоматологу там делать было нечего. Я вблизи присмотрелся, честное слово…

Действительно, он наклонялся, вставал на колени, чуть ли не нос туда совал.

— А я думала, ты его нюхаешь, — смущенно призналась я.

Патрик продолжал обсуждать достоинства черепа.

— Весь череп — просто анатомическая модель, в идеальном состоянии. И как только такой экземпляр сохранился? Надеюсь, ему реконструируют лицо? Теперь это легче легкого, я первый побегу смотреть.

— Да все побежим, нас наверняка далее заставят смотреть.

Кстати, а правда: кто это может быть и из какой эпохи?

И где все остальное, что ниже головы?

Наконец-то мы стали интересоваться находкой, как нормальные люди, потому что до сих пор сидели над несчастными останками, как недоразвитые тупицы.

Можно подумать, такие находки в садиках покойных старушек встречаются на каждом шагу! Если бы на черепе были какие-нибудь повреждения, проломы, дырки, можно было бы считать это результатом бандитских разборок, да и вообще он мог принадлежать какому-нибудь сомнительному типу, который повздорил с друзьями. Но такой элегантный череп? Неужели приличный человек пострадал от шайки мерзавцев, которым мешал творить темные дела?

— Причем так профессионально отрублена, точно между шейными позвонками, там, где хрящичек, — восхищенно продолжал Патрик, наслаждаясь совершенством шедевра. — Не может быть, чтобы с такой работой можно было справиться прямо здесь, на плейере, для этого нужны условия, хотя бы такие, как на бойне…

— Я просто счастлива, что не люблю хрящичков, — с сердцем высказалась я.

— А я их больше в рот не возьму, — энергично поддержала меня Баська.

— Все правильно, у каждого свой вкус, — согласился Патрик. — Но это ничего не объясняет. Я знаю, что ты здесь редко бывала…

— Одиннадцать лет назад и даже еще раньше!

— Ничего страшного. С этой семьей ты хоть как-то общалась?

— Я от этого общения бегала, как черт от ладана! Там все бабы совершенно невыносимые… В конце концов я как последняя свинья бросила им на съедение Марленку.

Баська проявила интерес:

— А, я что-то слышала про какую-то Марленку, довольно давно. А кто это?

— Н-ну… как бы это объяснить… Она мне когда-то попалась под руку, такая девочка школьного возраста, на лужайке. И оказалось, что она просто завернута на всяких там травках-цветочках. То ли в бабушку пошла, то ли еще в кого, может, у них в роду травники или знахарки были, в любом случае она просто вся пропитана ботаникой. Плюс большая любовь к органической химии.

— О нет! — простонала Баська. — Только не это!

— Именно это, потому что Марленка уперлась: буду, мол, целебные травы исследовать и смогу возродить траволечение. Хватит с нас этих синтетических помоев, неорганическая химия травит мир, а Марленка будет с этим бороться, и все тут. Она на ботанический поступила.

Патрик, не задумываясь, похвалил Марленку, Баська же сомневалась. Химия повергала ее в ступор, не важно, органическая или неорганическая, там столько формул, еще приснятся в ночном кошмаре. В конце концов она согласилась, что для исследования всяких там компонентов лаборатории нужны, и разрешила Марленке страдать и мучиться в обществе химии. Может, она не боится страшных снов.

— Она очень хотела попробовать сама выращивать всякие там травки и жаловалась, что в ящиках на подоконниках у нее маловато места, — продолжила я. — Ну вот я ее сюда и порекомендовала, а она работящая, ее тут охотно приняли и дали экспериментальные кусочки земли. А я уже не осмелилась проверять, что из этого получилось, а потом и вовсе уехала и вообще «была уехамши» большую часть времени. Что там сейчас творится, понятия не имею, но я туда все же заглянула, и мне кажется, что там нечто странное.

«Нечто странное» заставило Баську сорваться с лавочки и посмотреть на странности. Она недовольно покосилась на лавочку.

— И вообще, не понимаю, зачем мы себе булки отсиживаем на этой жесткой лавке, вместо того чтобы принести стулья. Патрик!

Патрик не успел исправить оплошность, ибо в эту минуту за калиточкой возник какой-то незнакомый тип и выпалил:

— Где она?!

Марленка по-прежнему переживала жуткие неприятности.

Прошло почти восемь лет с того момента, когда она впервые окунула руки в вымечтанную садовую землю, великодушно выделенную ей за капельку работы, которая для Марленки была чистым удовольствием. Но покоя Марленка по-прежнему не знала ни минуты. Помогали ей так, что всякую помощь она стала считать божьей карой.

Хуже всех была Паулина. С талантом, достойным лучшего применения, она рассаживала и пикировала не то, что нужно, под гелихризум-бессмертник, лучше всего растущий на песке, она подсыпала торфа и украдкой выдергивала с корнем целебный волчец кудрявый, который считала сорняком.

С ней активно конкурировала Леокадия, движимая страстью к экспериментам. Нос и руки она совала куда только могла. Все прочие по доброте душевной сеяли и сажали на опытных грядках Марленки красивейшие цветы, чтобы сделать ей по весне приятный сюрприз. Не помогало огораживание сетками, щепками и проволокой. Сетки-щепочки, как правило, вырывали и выбрасывали. У Марленки, с ее голубиной кротостью, стали появляться мысли о подключении этой проволочки к электросети (разумеется, низковольтной), никому бы не навредило, но, говорят, это уголовно наказуемо…