Вчера - Олег Зоин

Дело молодое, сел и написал. Мол, встретил здесь интересную девушку и поступил по–свински. Сказал, что теперь, наверное, их отношениям и планам конец. Извини, так получилось…

Решительно бросил письмо в почтовый ящик, а уже на следующее утро хоть ящик ломай. Сенька понял, что писать покаянную исповедь ни при каких обстоятельствах было не надо. Но птичка улетела.

Через пару недель он вернулся домой. Сразу же побежал поговорить с Валюшей. Еще оставалась призрачная надежда, что письмо затерялось и не дошло, или вдруг еще какой неожиданно благоприятный оборот дела. Валя вышла на его стук в знакомую дверь, и Семён понял без переводчика, что между ними всё кончено. Не сходя с порога, сказала, что письмо получила и очень за него рада. Заплакала.

Сенька стал чего–то врать, оправдываться, но всё получалось так ненатурально и неубедительно, что самому стало противно. Он повернулся и ушел.

А в понедельник уехал автобусом в Днепропетровский горный институт имени Артема (Сергеева). На следущий день, как медалиста, его зачислили на горный факультет. Он ткнулся было на геолого–разведочный, но там уже всё было забито. Если бы он не ездил в дом отдыха, а сразу поехал поступать, то, конечно, зачислился бы, куда хотел. Вообще–то Семён хотел на гуманитарный профиль в какой–нибудь университет, но приключение в Цюрупинске сбило его с толку. Ему стало всё равно, куда поступать. Мама посоветовала в Горный. Мол, дело будет в руках. Ну, ладно. Дело так дело. Плевать на всё. Мир стал принципиально не мил.

В Горном институте учеба шла тошнотворно. Интеграл — дифференциал, физика — химия, минералогия — гидрогеология… Жить стал в общежитии рядом с институтом. В комнате четверо. Наш кореец из Ташкента Рево Тян, демобилизованный отец–одиночка Костя Костенко и ещё какой–то хмырь. Вскоре выяснилось, что у Рево Тяна сестру зовут Люция, а Костя разошёлся со своей дрянью и забрал годовалого сына, которым теперь занималась не только Сенькина комната, а и пол–общежития…

По вечерам Сенька умирал от скуки и тоски по Валюше. Чтобы развеяться, записался на курсы бальных танцев в студенческом Доме культуры. Вальс, кадриль, полька, па–де–катр, па–д–эспань… Как ещё его бабушка в детстве певала: «Па–д–эспанец хорошенький танец, он танцуется очень легко…». Но на контакты с девушками из соседнего Мединститута, а эти классные девчонки были необычайно популярны в Горном, идти не спешил. На душе было тошно. Не понимал ребят, каждый вечер стремглав бежавших в прибрежный парк им. Шевченко на «танкодром».

Раз в две недели ездил домой в Запорожье. Или автобусом, или пригородными поездами через Синельниково. Валюша встречаться с ним не хотела. Но он как–то разузнал, что она успешно поступила в Запорожский машиностроительный институт. Ага, раз в институте, то, значит, встречается с кем–нибудь из студентов. Возникла дикая ревность…

Однажды в Днепропетровске он поехал трамваем в Институт инженеров железнодорожного транспорта (ДИИТ), где училась их «золотая» Валюша Деннис. Сенька не виделся с ней с выпускного. Попили чаю. Гость принёс бутыль шампанского. Посплетничали. Она очень удивилась его с Валей разрыву. Сказала, что они — дураки. Надо быть выше случайных невзгод и обстоятельств… Легко сказать! Правда, и у неё самой всё школьное отлетело, как пыль. Её мальчик уехал, кажется, в Ленинград и даже, негодяй, не пишет…

Конечно, она не стала говорить Сеньке, сколько у неё самой личных проблем и сожалений … Зачем Семёну чужие хлопоты?..

После зимней сессии в Днепропетровском горном Сенька поехал домой на пару недель, но так и не повидался с Валей. Его надежды на какое–то счастливое восстановление отношений не оправдались. Похоже, окончательный разлад с Валюшкой состоялся…

Кое–как ещё пару–тройку месяцев ходил в Горный. А в мае бросил ДГИ имени Артема (Сергеева) окончательно и забрал документы…

Всё лето провалялся на запорожских пляжах, в основном, на Хортице. Валюша уехала из города, лишив его возможности искать с ней встреч. И спасибо ей за это, так как Сенька был зол на весь белый свет и мог бы наделать глупостей…

В июле подался в Москву, решив поступать в МГУ. На Моховой сдал документы на экономический и получил на две недели место в общаге на Стромынке. Собеседование на экономический факультет прошло вроде бы неплохо, он ответил на все хитрые вопросы, но через неделю увидел себя в списке не прошедших собеседование. У доски объявлений же Сенька познакомился с двумя москвичками — Ритой Аросевой и Галей Хлопониной. Они тоже поступали на экономический, но срезались после первого же экзамена по математике.

Семён решил ещё раз попытать счастья и пройти собеседование на юридическом факультете, а его новые знакомые девчёнки побежали в Московский финансовый институт, чтобы успеть попробовать пробиться там. Как ни удивительно, Сенька легко одолел собеседование на юрфаке и уже через неделю получил на руки бумажку о зачислении. Лишь потом, приступив к учёбе, подумав и пообтёршись с будущими коллегами, он понял, — победа была иллюзорной. На экономический набирали группу в 25 человек, а на юридический, с учетом заочного отделения, две тысячи…

До начала первого семестра ещё оставалось дней десять, так что Сенька съездил на недельку в Запорожье, обрадовал маман, собрал вещи, счастливая мама снабдила на первое время деньгами, и он укатил в столицу штурмовать третий Рим.

На первые две недели салаг поселили в общаге бывшего Всесоюзного заочного юридического института в Бабушкине (бывший Лосиноостровск), в двадцати минутах электричкой от Москвы. Старый двухэтажный бревенчатый барак, набитый тараканами и столетним смрадом. Дикие пьянки счастливых первокурсников со всего СССР.

Сентябрь, первые дни занятий в Москве. Группа подобралась интересная. Появились новые друзья. Виктор Месяцев, Олежка Горбуновский, Сашка Решоткин, Вадька Остапенко… Уважаемые учебные дисциплины — латынь, основы государства и права, марксизм–ленинизм, судебная статистика…

Наконец, дали место в общаге на Стромынке, на берегу Яузы.

Между прочим, когда–то в этом четырёхугольном корпусе располагались кельи местного монастыря. Да и меблировка там соответствовала нижнему пределу скромности — самая простая, почти монастырская: кровати, столы, стулья, тумбочки, этажерки, платяные шкафы. На этажах общие кухни и туалеты с умывальниками.

Скромен был тогда и студенческий гардероб, они носили–донашивали–перенашивали «семисезонные» одежки, зачастую перешитые из трофейных тряпок.

Как правило, студенты покупали в театры самые дешевые билеты. Билеты, на которых стоял честный штамп: «Галерка, неудобно». Галерка, галерка!.. Входя в театры, Сенька до сих пор оглядывается на неё — именно с галерки смотрел–слушал он первую в свой жизни оперетту «Цыганский барон».

Нравы на Стромынке были самые бурсацкие. В комнатах по восемь — десять — четырнадцать человек, туалет и умывальник в коридоре, тошнотворно–жлобская вахта на входе, — никого не водить, ни с кем не блудить. Тем не менее, на лестничный марш четвертого этажа, ведший на чердак, существовала жесткая очередь. Семён вначале попробовал усердно учиться, но делать это в людной комнате в обществе вечно пьяных студиози оказалось немыслимым. Надо было быть, как все, или снимать угол в частном порядке.

Девушек специально не искал, но иногда приключения были. Запомнился комический случай. Разговорился с одной первокурсницей из параллельной группы своего курса (было, кажется, шесть групп по 25 человек на очном отделении). Назовём условно Дарьей, поскольку она была очень полная, с розовыми щечками, ну просто кустодиевская купчиха или дочь купчихи. Слово по слову, пошли с ней вечером уединяться на четвертый этаж, право на который Сенька выторговал у кого–то за бутылку водки, взяли суконное одеяло, бутылку портвейна и пяток яблок. Болтали до глубокой ночи, но Сеньке далеко продвинуться не удалось. Конечно, до пояса купеческое дитё обнажилось, но дальше — ни–ни!..

У Дарьи оказалась тяжёлая крестьянская грудь с крупными твёрдыми сосками. Сенька гладил добро, достойное ВДНХ, а девчёнка от удовольствия просто мычала, как та высокоудойная в павильоне «Животноводство». На его более смелые поползновения отвечала, что ещё девушка и мама не велит. Он же убеждал её, с учётом своего якобы богатого опыта, что где теперь девушек найдешь. Дарья объяснила ему, что есть верный признак девичества, — если хорошо помять груди, то непременно обнаружишь маленькую как бы фасолинку или вишнёвую косточку. Если эта штучка есть, то какие могут быть сомнения, а соответственно и притязания!..