Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович

— Тыгрена, ты слышишь, надо чай приготовить. Возьми вон тот большой чайник.

Тыгрена вздрогнула, подошла к жирнику и палочкой стала разводить большой огонь. Она искоса и недовольно посматривала на мать, которая расстилала лучшие оленьи шкуры для богатого гостя.

А на дворе по-стариковски суетился Каменват, устраивая собак Алитета. Изредка старик бросал беспокойный взгляд на ярангу Айе. Каменват любил его, как сына, и теперь не понимал, почему Айе не пришел помочь ему. Старику было тяжело думать о нем. Ведь сердце Айе бьется сейчас, как у оленя, загнанного волком. Но что поделаешь? Если бы кто другой вздумал посвататься, то старик и разговаривать не стал бы. Алитету не откажешь! Алитет — богач, сын большого шамана Корауге! Как отказать ему?

Тяжело взмахивая топором, старик рубил мерзлое мясо, но топор не слушался его. Алитет с важностью стоял, прислонившись к яранге, и ждал, когда будут накормлены собаки. Нельзя же доверить кормежку собак какому-то старику, который никогда не имел хорошей упряжки.

Айе стоял у своей яранги. От волнения он отбивал ногой куски снега и отбрасывал их в сторону. Он смотрел то в море, то украдкой следил за Каменватом. Ему жаль было старика. Ведь он всегда помогал ему и Тыгрене рубить твердое, как камень, мясо.

«Теперь не пойду помогать, — думал Айе. — Все равно Алитет увезет Тыгрену… Нет, пожалуй, надо помочь. Жалко ведь старика. Вон как трудно ему рубить!»

Мысли совсем запутались. Но вдруг Айе сорвался с места и побежал к Каменвату. Молчаливым жестом он попросил у старика топор.

Каменват разогнул спину, взглянул на Айе и смутился. У старика выпал топор из рук. Айе поднял его и начал рубить. Топор со звоном отлетал от промерзшего мяса, но с каждым ударом врезался все глубже и глубже.

Каменват с грустью смотрел на Айе.

Махнув рукой в сторону своего жилища, старик сказал:

— Я пойду… в полог…

Айе быстро нарубил мясо, сложил мелкие куски в таз. Алитет сказал ему:

— Вон тот — Чарли. Ему надо кусок с жиром. Два куска ему.

Айе поднял таз с кормом, собаки вскочили, сбились в кучу и, подняв морды, насторожились, сверкая глазами.

— Чарли! — крикнул Алитет.

Айе бросил кусок мяса, и Чарли на лету схватил его.

— Утильхен! — позвал Алитет другую собаку.

Но вместо Утильхена кусок мяса на лету перехватил Капэр. Алитет бросился к собакам, схватил за горло Капэра, вырвал из его пасти мясо и бросил Утильхену.

Так, окликая собак, Алитет с разбором кормил их.

На побережье новостей не много — люди держали все в памяти. Люди знали, кто умирал, где родился ребенок, кто на ком должен жениться. Когда зимой в пургу родилась Тыгрена и когда обтерли ее снегом и в стойбище стало известно, что родилась девочка, на другой же день люди узнали, что Тыгрена предназначена в жены Айе. Они вместе играли, ходили на охоту, привыкая друг к другу и ожидая времени, когда станут настоящими мужем и женой.

Знал об этом и Алитет.

«Но когда в тундре песец найдет кусок мяса, разве пробегающий волк не отнимет его? Ему и не надо отнимать. Песец сам убежит, как только приблизится волк», — думал Алитет, глядя на Айе.

Алитет взял свадебный пыжик и пошел в ярангу. Подойдя к пологу, он остановился, кашлянул, давая о себе знать.

— Ты пришел, Алитет? — послышался старческий голос Каменвата.

— Да, я, — ответил Алитет и подал старику пыжик.

Старик принял подарок.

Алитет, согнувшись, быстро влез в меховой полог. Самодовольное, улыбающееся лицо его раскраснелось. Алитет окинул взглядом жилище, и взор его остановился на Тыгрене. Она стояла спиной к нему и заплетала вторую косу. В пологе было светло. Каменват сидел на мехах и держал в руках свадебный пыжик.

— Хорошая шкурка, — сказал он, болезненно улыбаясь, и передал ее старухе.

Женщина бережно свернула пыжик и подвесила его к верхней части полога, — судьба Тыгрены была решена.

Тыгрена молча поставила столик с маленькими ножками на середину полога и стала разливать чай, угрюмо отвернувшись от Алитета.

— Тыгрена, почему не видно радости на твоем лице? — спросила мать. Смотри, какой знатный человек пришел в наш полог.

Тыгрена не подняла глаз. Как будто она и не слышала вопроса матери. Первый раз в жизни она не ответила ей. А может быть, и действительно, занятая своими мыслями, она не слышала ее.

Алитет, глядя на Тыгрену, оскалил зубы.

— Ничего. Радость — это снежинка. Подует ветер — она поднимется. Надо выждать попутного ветра.

Алитет разделся по пояс, придвинулся к столу. Он пил чай и рассказывал о большой летней охоте на моржа, о небесных огнях, которые светили ему в дороге. За все время он не сказал ни слова Тыгрене. Время придет, все станет на свое место.

Когда Алитет вышел посмотреть собак, вслед за ним вылез из полога и Каменват.

— Дочь моя! — сказала старуха. — Теперь ты будешь настоящей женщиной. Дети твои не останутся без еды. У Алитета всегда много мяса. Но плохо, если у тебя не будет детей, тогда ты не станешь настоящей женщиной.

На другой день рано утром Алитет оставил Каменвату трех собак и выехал в стойбище Энмакай с молодой женой Тыгреной.

Глава десятая

Молчаливая, угрюмая, точно загнанная в клетку лисица, Тыгрена стала совсем другим человеком. Дома, в Янракеноте, обычно говорливая, постоянно веселая, в яранге Алитета она умолкла.

Тыгрена взяла тюленью кожу, выкроила из нее подошву и стала медленно, как бы нехотя, загибать края ее. Подошва вываливалась из рук.

Тыгрена шила торбаза с детства. Но дома она с интересом бралась за работу, вышивала голенища разноцветными оленьями ворсинками. За долгую зиму она успевала сшить всего лишь несколько пар: себе, отцу и своему жениху Айе. Сколько радости доставляла каждая пара сшитых торбазов! О мастерстве Тыгрены говорили во всех ярангах.

Здесь же, у Алитета, она должна была шить простые торбаза для пастухов. Простая работа, работа наспех, изнуряла ее. Она сшила уже двадцать пар, и конца шитью не было.

Алитет торопил ее, и, когда собиралась партия торбазов, он вместе с другими товарами отвозил их в глубины тундры кочевникам-оленеводам.

Из своего полога пришла к Тыгрене первая жена Алитета, Наргинаут. Она присела рядом и заговорила с Тыгреной мягко, как мать.

— Ты все шьешь, работящая. Алитет такой жадный, что по две пары в день шить, и то будет мало. Ведь тундра велика. Людей там много.

— Наргинаут, зачем он взялся обшивать кочевых людей? — спросила Тыгрена.

— У них нет тюленьих кож, а пастухи все время бегают, им много нужно обуви.

— У нас тоже шили обувь кочевникам, но только родственникам. Разве у Алитета такое большое родство?

— Он меняет торбаза на песцовые шкурки. Все женщины стойбища шьют ему, и все мало, мало, мало.

Тыгрена, положив шитье, вслушивалась в ласковые слова Наргинаут. Эта пожилая женщина, казавшаяся злой, вдруг так участливо заговорила.

— Наргинаут, и ты много шила? Я вижу твои потрескавшиеся руки.

— Нет. Сначала мы жили как все люди. У меня было трое детей. У меня было много радости. Потом не стало. К Алитету пристала сильная болезнь. Корауге сказал, чтобы старший мальчик унес его болезнь. Алитет задушил мальчика и поправился. Так же умерла девочка. И теперь я живу без сердца. У меня, Тыгрена, нет сердца. — И Наргинаут шепотом добавила: — Оно, должно быть, оторвалось…

Женщины долго молчали.

— А когда Алитет сдружился с американом, — продолжала Наргинаут, — он испортился совсем. Он стал мучить себя. Редко стал сидеть дома. Все ездит. То на одних собаках, то на других. Много упряжек завел. Беспокойства взял больше, чем нужно для жизни. И жены ему нужны совсем не для того, чтобы они родили детей.

Тыгрена со страхом слушала эту женщину.

— Наргинаут, — печально сказала она. — У меня с рождения был жених Айе. Мне жалко его. Я не хотела приехать сюда. Ты не сердись на меня.

— Я знаю. Мне лучше с тобой. Ты станешь моей сестрой. Ты облегчишь мою жизнь.