Нина (отрывок) - Илья Авраменко

- Чтобы жить...

- Что? Не слышу. Зачем?

- Чтобы жить...

- Так, ладно. Давайте так. Вы сейчас отдыхайте, приходите в себя. А я вызову вас повесткой, дня через три. Договорились? Идите отдыхать.

К ним подошел низкорослый полковник в милицейской форме. Круглый живот выпирал из-под расстегнутого кителя.

- Куда ты ее отправляешь?

- Наверх, товарищ полковник. Пусть поспит.

- Не надо. Нечего ей здесь делать. Пусть заберет личные вещи и валит отсюда. Бандитская подстилка. Она здесь не прописана, и договор аренды не на нее.

- Я вас не понял, товарищ полковник.

- Гнать, гнать отсюда, что тут непонятного, Сергеев? Личные вещи собрать под присмотром. Чтобы ничего отсюда не вынесла.

"Личные вещи, - отозвалось в голове у Нины. - Надо собрать личные вещи. Опять собирать вещи".

- Вот они, все мои вещи, - неожиданно для себя выговорила Нина. - Два чемодана и ребенок.

- Я вам помогу, - сказал следователь в толстых очках. - Я отнесу вещи, не надрывайтесь. Где стоит ваша машина?

- Машины больше нет. Не надо мне помогать. Вы убили моего мужа, ровным, равнодушным голосом сказала Нина.

Следователь все же не отстал от нее и помог донести чемоданы до обочины дороги. Петька спал у Нины на руках. Она долго сидела на чемоданах, боясь разбудить сына.

По шоссе пролетали редкие автомобили. Старенький грузовик, проехав мимо нее, остановился и сдал назад. Водитель спросил только:

- В Москву, дочка?

Нина кивнула, и он подхватил чемоданы, а потом подсадил ее в кабину.

Петька проснулся, когда грузовик уже свернул с кольцевой.

- Приехали? - он протер глаза кулаком и прилип носом к окну. - А где море?

Водитель рассмеялся:

- Море в другой стороне.

Нина прижала Петькину голову к своей груди, словно хотела, чтобы он ничего не увидел. Никогда уже не будет в их жизни моря и солнца. Никогда не будет Саши. Все кончилось.

Она не помнила, как доехала до дома. Кажется, Петька назвал водителю адрес. Дом тринадцать, квартира восемь, второй этаж.

В дверях торчала записка: "Ключи в 9-й кв. Варя".

"Кто такая Варя? Почему мои ключи в чужой квартире?" - равнодушно подумала Нина и позвонила в дверь соседки. Та открыла спустя несколько минут. Кутаясь в халат и зевая, протянула ключи:

- Ни свет ни заря ходят, будят, спать не дают. Ты чего, Нин, как в воду опущенная? Девчонка твоя ключи оставила, тоже вся такая кислая была. Вы чего, молодежь? Красивые, богатые, чего вам еще надо? Нин, да что с тобой?

Она говорила что-то еще, но Нина уже не понимала ее. Чужие слова казались таким же шумом, как рокот улицы за окном. Сейчас ей хотелось одного - забраться в постель и укрыться с головой. Никого не видеть и не слышать. Никогда больше не видеть, не слышать, не вставать...

Она едва-едва успела захлопнуть за собой дверь и упала на кровать. Петька прикорнул рядом, прижавшись к ней. Не вставая, она подтянула к себе плед, укрыла Петьку, укрыла себя и наконец-то закрыла глаза, провалившись в пустоту...

Когда Нина проснулась, в комнате было темно и тихо. В мертвой тишине тикали настенные часы. Прогудел лифт. За стенкой у соседей слышалась бравурная заставка к программе "Время".

- Уже вечер, мама, - не открывая глаз, произнес Петька. - Мы встаем или спим дальше?

Нина не ответила, погладив его мягкие волосы.

Зазвенел телефон. "Нас нет дома, - мысленно ответила Нина. - Нас нет нигде".

Сработал автоответчик, и в комнате раздался голос администратора Пестровой:

- Госпожа Силакова, агентству стали известны некоторые моменты вашей личной жизни. Вы позорите... люди, подобные вам, позорят образ модели. Вы дискредитировали наше агентство. Контракт с вами расторгнут. И в агентстве просим больше не появляться. Это коллективное решение всех девушек и приказ Натальи Ашотовны.

"Кто такая Наталья Ашотовна? Не знаю, - подумала Нина. - Наверно, ошиблись номером".

Петька под боком зашевелился и выпутался из-под пледа. Нина попыталась его придержать, но он спрыгнул на пол и прошлепал в туалет. Оттуда его легкие шаги - шлеп-шлеп-шлеп - направились на кухню. Нина слышала, как открывается и закрывается холодильник, как гремят тарелки и чашки. Она помнила, что ребенка надо покормить. Но у нее не было сил подняться.

У нее не было сил жить.

После длинного, требовательного звонка снова сработал автоответчик. На этот раз Нина услышала голос матери:

- Ниночка, доченька, родная моя... я сама не видела, мне рассказали... Вас по телевизору показывали... Я им не верю, они всегда врут, по телевизору... про Сашу врут! Я вас всех очень люблю. Саша был не такой! Горе у нас, доченька, горе у нас великое... но держись, слышишь! Вы приезжайте ко мне! Я от тети Нюры звоню, она передает привет. Говорит, мы все - за тебя. У нас все тебя тут любят, и все передают привет.

В комнату вошел Петька с подносом в руках. На подносе Нина разглядела криво и косо нарезанный сыр, хлеб, замерзшее масло в бумажке, отдельно на блюдце несколько кусков рафинада.

- Бабушка звонила, да?

Нина опустила голову, не отвечая. Петька подвинул стул к постели, поставил на него поднос, сам сел на краешек кровати.

- Я конфет не нашел. Кушай, мама. Это вкусный сыр, только горький.

Нина закрыла глаза. Она почувствовала, как Петька касается бутербродом ее губ.

- Ну, не хочешь, тогда и я не буду, - сказал сын и лег, положив голову к ней на живот. - У бабушки в деревне такого сыра нет. Там сейчас хорошо, в деревне, слякоть... Все в резиновых сапогах ходят. В сапогах хорошо, ноги не промокают. Где хочешь, можно ходить. Санька, наверное, костер в овраге жгет...

В квартире сгустилась темнота. Нина лежала неподвижно, и голос сына доносился словно издалека...

- Мы бы с бабушкой сейчас пошли бы доить Кляксу, а потом я бы попросил, мы бы сепаратором сделали сливки... а потом пришла бы тетя Нюра, принесла бы плюшек... Они бы смотрели свой сериал, а я бы нарисовал ветер...

"Ветер, - подумала Нина. - Киллер по кличке Ветер. Те подонки в гостинице, они испугались, когда увидели его фотокарточку. И сказали Ветер. Даже они знали, кто такой Саша. Все это знали. Кроме меня".

Нет, этого не может быть. Это сон, страшный сон. В жизни не может быть такого - чтобы все рухнуло в один миг.

Она лежала с открытыми глазами, но ничего не видела. Чернота окружала ее, вливалась внутрь через зрачки, заполняла душу. Даже мыслей никаких не осталось. Только ощущение пустоты. Саша умер, и в жизни не осталось ничего. Как хорошо было бы заснуть и не проснуться больше никогда...

Утро пришло неожиданно. Нина вдруг услышала, как Петька возится на кухне. Потолок из черного стал белым, и в окне виднелся кусочек голубого неба над кроной тополя. Ночь прошла, но ничего не изменилось. Саши нет, и нет сил жить дальше...

Уснуть и не проснуться. Где-то должно быть снотворное. Она почти никогда им не пользовалась, в упаковке должно оставаться еще много таблеток. Достаточно много...

Она нашла снотворное в аптечке, в ванной. Не узнавая себя, посмотрела в зеркало: скулы торчат, нос заострился, под глазами черные круги. В гроб краше кладут.

Сколько надо принять таблеток, чтобы - наверняка?

На кухне что-то упало, и сразу же Петька вскрикнул от боли и испуга.

Нина, уронив таблетки, бросилась на кухню. Петька стоял, подняв вверх порезанный палец, и горько плакал. По руке двумя извилистыми струйками стекала кровь. Увидев маму, Петька, чтобы сдержать плач, зажал себе рот здоровой рукой.

Ахнув, Нина кинулась к сыну.

- Порезался, маленький? Как же ты так? - приговаривала она, быстро затащив его в ванную, к аптечке. Ватка, йод, бинт - в аптечке есть все, что нужно. - Вот и все, вот и завязали пальчик. Ну, как же ты так?

- А у нас сыр кончился, - всхлипывая, говорил Петька. - Я хотел колбасу для взрослых порезать. А она твердая, как деревяшка. Ножик как соскочил, меня как ударил! Мамочка, ну не плачь! Это же я порезался, а не ты. Ну почему ты плачешь, мамочка! Ну я больше не буду! Только ты не плачь, мам!

- Я не плачу, - шептала Нина, стоя перед сынишкой на коленях и прижимая его к себе. - Сокровище мое, прости меня, пожалуйста.

- Да чего там, прощаю, - сказал Петька и погладил забинтованной ладошкой ее по щеке, вытирая слезы.

От этого заботливого жеста Нину словно взорвало изнутри. Она зарыдала, трясясь всем телом, то прижимаясь к сыну, то отворачиваясь от него, чтобы вытереть мокрое лицо.

В какой-то момент Петька вывернулся из ее рук и подал Нине полотенце:

- У тебя уже все лицо черное, в полоску. Мама, ну чего ты так расстроилась? Ну опять проспали, ну ничего. Поедем в Грецию в другой раз. Она ведь никуда не денется. А нам и тут хорошо, правда? Ты только вытри лицо, а то я тебя боюсь.

10

Выйдя из дома, Нина с удивлением обнаружила, что вокруг ничего не изменилось. Так же, как и всегда, светило солнце, и проносились коптящие машины, и толкались покупатели в магазине. И никто ее не спрашивал ни о чем. Никому не было дела до ее горя. Раньше чужое равнодушие могло бы обидеть ее, но сейчас она даже была благодарна этим людям. Никто не приставал к ней, не бередил душу. И даже когда старушка в очереди обозвала ее сонной тетерей, Нина не обиделась, не разозлилась, а, наоборот, извинилась так искренне, словно каялась в смертном грехе.