Смерть для бессмертных (СИ) - Айтбаев Тимур Аскарович

- Нет, - отвечает верховный жрец, после чего медленно опускается на колени. - Явись, владыка Перегил, огненный Бог, что живет в недрах земли и на самом солнце! Используй тело мое, ибо служит оно лишь для исполнения воли твоей!

Несколько секунд ничего не происходит. В зале стоит такая тишина, что где-то в толпе даже раздается несколько сдержанных смешков.

- Умом тронулся, - комментирует кто-то.

И тело жреца покрывается огнем, ярким красным пламенем. Воспламеняются волосы и одежды. Распростирающий в разные стороны руки жрец теперь похож на распятого грешника, которых сжигали в последнее время на кострах во имя Перегила.

Советники отступают назад — и является он.

Уже не тот жрец, что стоял здесь мгновение назад — его тело словно лопнуло, и изнутри вышло это существо — тело которого покрыто языками пламени, в горящих красных одеждах. Вместо его волос — языки огня, устремляющиеся вверх.

- Я — Перегил, - произносит это существо, и никто не сомневается в истинности этих слов. - И вам удалось обратить на себя мое внимание. Чего вы… хотите?

Ответить никто не смеет — всех присутствующих сковал страх… и трепет пред высшим существом, словно давящим своей мощью и величием.

- Ни одного? Никто не смеет набраться смелости, и говорить от лика толпы?

Вперед шагнула молодая женщина. Она не была советницей, но пришла со жрецом. Он сказал, что так нужно. И даже предупредил ее, что, если потребуется, говорить придется ей. Тогда она ничего не поняла — но теперь понимает. Теперь она все понимает.

- Наш император мертв.

- Мне это известно, - безжизненным голосом, немного отрешенным, говорит Перегил.

- И его дочь тоже мертва.

- Эльза была недостойна того, чтобы править, вещая от моего имени. Она очернила меня, устроила публичные сожжения, якобы для укрепления веры ценой страха. Я лично послал своего послушника, чтобы лишить ее жизни.

- Мы хотим, - и молодая жрица опускается на колени, - чтобы Вы правили нами, заняли престол и вели нас. Указывали путь, как в древние времена, когда Боги правили людьми напрямую. Пришло время… возродить те обычаи.

- Все присутствующие… разделяют это желание?

Первыми, кто опустился на одно колено, стали старики. Вслед за ними, будто по инерции, ближайшие к ним. А затем и все прочие.

- Что ж, - произносит Перегил, мастерски делая такое лицо, словно соглашается на этот шаг нехотя, - да будет так…

- Лживый ублюдок, - произносит девочка лет девяти на вид, сидящая в позе лотоса с закрытыми глазами в нескольких сотнях миль от Голденхэйвена, в котором и происходили наблюдаемые ею события. Но теперь она открывает глаза и смотрит в пустоту перед собой. Ее окружают деревья, выстроившиеся в непроглядную лесную стену.

Несколько минут она так и сидит, не двигаясь, но уже с открытыми глазами, размышляя о том, как ей теперь поступить и что делать. План был… но очень уж ей не нравился. Но, кажется, теперь выбора нет. Ее последняя надежда в лице Эльзы, в голове которой она почти зародила зерно сомнения, теперь мертва. Возможно, как раз по ее милости… скорей всего.

И теперь она даже испытывала чувство вины за это.

- Трам-там-тара-рам, - пропела она и пробарабанила кончиками пальцев по своей коленке. Посидела еще немного, а затем снова закрыла глаза, чтобы найти кое-кого.

В голове почти вырисовался окончательный план действий. Ее последний план, ибо больше идей у нее не было.

Напавшие на торговый караван разбойники уже пожалели, что решили поживиться именно сегодня. Сильнее всех, пожалуй, жалел сейчас Кучубей, которому Бегриф только что размозжил левую ногу в области колена своим молотом.

Давненько Кучубей так не орал — с детства, наверное. По крайней мере, больше он вспомнить подобного эпизода не мог. В тот раз он отхватил от отца — ремнем с огроменной бляшкой. И все из-за того, что выпил какого-то зелья, после чего облевал родительскую постель. И даже сквозь алкогольную анестезию он помнил, как это было больно.

Сейчас, пожалуй, было больнее.

И боль усилилась, когда под молот попала его правая стопа.

Кучубей заорал еще сильнее.

- Что, членосос, думал, что сможешь грабануть этих милых торгашей и отджахать их телочек, да? - Бегриф произнес это, приблизившись к лицу Кучубея почти вплотную, но так тихо, чтобы его не услышали прочие члены его команды. Вряд ли Лиагель понравилось бы то, что он говорит. Да и Кириллу не надо это слушать. - А может, ты еще и лучницу хотел нашу отчухырдить?

- Никого не хотел я…

«Чухырдить», - хотел сказать Кучубей, но не успел. Он начал кричать так громко, что Бегрифу нужно было срочно заканчивать разговор — и потому он вновь ударил молотом. Прямо в лицо. Да с такой силой, что мозги разбойника разлетелись в разные стороны вместе с осколками его черепа.

- Вух! - громко вскрикнул Бегриф, а затем обернулся к остальным.

- Фаталити! - вскрикнул Кирилл и вытянул по направлению к Бегрифу кулак с оттопыренным большим пальцем. Что бы это ни значило, но Кирилл, кажется, был не против. И Бегриф облегченно вздохнул.

Прочих разбойников они связали между собой и привязали к дереву. Бегриф был за то, чтобы казнить их. Гелегост тоже разделял это желание, хотя и высказался, что лучше бы отправить их рабство — так от них еще будет хоть какая-то польза. Единственным, кто был более-менее против казни, был Кирилл. Лиагель, к всеобщему удивлению, тоже была за то, чтобы «казнить ублюдков».

- Серьезно? - переспрашивает ее Кирилл. - Я думал, ты как раз-таки захочешь их пощадить. Раньше ты…

- Раньше не было на нашем пути таких сволочей, - указывает она на них своим длинным тонким пальчиком. - Они хотели ограбить их, а затем убить. Убить всех. Забрать лишь детей, намереваясь продать их в рабство. Мальчиков — на верфи, а девочек — в бордели. Считаешь, что они достойны того, чтобы жить?

Кирилл несколько раз моргнул, а затем перевел взгляд на пленников.

- Отнюдь, - теперь он оборачивается к Бегрифу и Гелегосту. Кивает им. И отворачивается. Лиагель делает то же самое. И вздрагивает, когда слышит предсмертные крики.

- Убивать в бою — это одно, - говорит Кирилл, сидя у костра. Торговцы, коим очень повезло, что во время ограбления им попалась эта бравая четверка героев, с радостью поделились с ними и дровами, и кабанчиком, и заморским вином. - Но вот убивать безоружных, связанных…

- Ой да брось! - хлопнул по его плечу Гелегост, огроменный орк, секира которого лежала сейчас неподалеку, окрашенная кровью этих самых разбойников. - Убив их, мы спасли много больше!

Орк всегда говорил так громко и экспрессивно, словно находился на театральной сцене. И сейчас, в ночной тиши, его слова раздались словно гром. Сидевшие неподалеку торговцы все обернулись, словно по команде.

- Я это понимаю, - кивает Кирилл и чешет голову.

- Просто не думай об этом, - Лиагель была на удивление спокойна. - Это было не убийство, а казнь. Если не казнить таких, как они — мир падет.

Кивнув, Кирилл встает. Он почти ничего не съел.

- Нужно было хотя бы вернуть им оружие и сразить в честном поединке… а так… не правильно это было.

Сказав это, он ушел.

- Пойду прогуляюсь.

- Я его понимаю, - кивает Бегриф и отрывает зубами кусок мяса от отлично прожаренной кабаньей ножки. - Пусть проветрится. Только берегись волков!

Гелегост и Лиагель вопросительно смотрят на дворфа.

- Ну… тут водятся… волки, - и Бегриф снова возвращается к своей ножке. - Да.

Отошел молодой авантюрист не очень далеко.

Он не понимал, с чего вдруг на него напала подобная меланхолия, ведь убил он в этом мире уже стольких, что из-за этих шестерых казненных разбойников можно даже и не париться… но факт остается фактом — ему было не по себе.

Да и Лиагель почему-то стала какой-то жесткой. За эти месяцы, что они путешествуют вместе, она никогда не выказывала подобную жестокость.