Щит героя - Анатолий Маркуша

- Видно, в тот день отвернулась от него удача, - говорю я. - Садился вынужденно. Дотянул, рассчитал, приземлился, а на поле борона валялась, чепуха, мелочь, ни заметить, ни предусмотреть невозможно... но оказалось достаточно...

- А в больницу его правда живого еще привезли?

- Да. Без сознания. Бредил он. Воздушным боем командовал.

Сколько-то времени мы стоим молча. Игорь неслышно переминается с ноги на ногу, теребит в руках ремешок, спрашивает:

- Это вы его Пепе прозвали?

- Нет, не я, генерал Ухов, был такой прославленный герой Испании, летной школой нашей командовал.

- И тоже убился?

- Нет, умер.

Мягко светя желтыми противотуманными фарами, подходит автобус.

- Жду к себе, - говорю я Игорю, - спецгашения приготовлю и кое-что еще.

- Ладно.

- Не ладно, а спасибо надо говорить...

- Раз надо, пожалуйста, - спасибо!

Всех нас учат читать, писать, петь, считать на логарифмической линейке, рисовать и многим другим более или менее обязательным премудростям. А вот едва ли не самое нужное искусство, искусство, совершенно необходимое каждому, приходится постигать самодеятельно - речь идет о мастерстве воспитания.

Никогда я не был учителем, в жизни не сдавал зачетов по основам педагогики и очень приблизительно знаю законы психологии, но с молодых лет пришлось иметь дело с подчиненными солдатами, позже с собственными детьми. Кое-что я постиг за эти годы, постиг чисто практически, например: самые лучшие слова, если их не подкреплять поступками, действиями, приносят очень немного пользы; малейшая неискренность, как тщательно ее ни маскируй, разоблачается даже совсем маленькими ребятами; излишняя строгость, как, впрочем, и безграничное добродушие, приносит только вред...

Если ты хочешь с успехом воздействовать на кого-то, будь терпеливым, оставайся самим собой; будь честным, умей находить "золотую середину" и не спеши...

Об этом я думаю более или менее постоянно, а теперь, перед встречей с Игорем, мысли мои обретают вполне определенное направление.

Чего ему больше всего не хватает?

Насколько я могу судить, направленности. Мальчишка отчетливо знает, чего он н е х о ч е т, что ему н е н р а в и т с я, но у него нет сколько-нибудь точного представления о том, чего он хочет, чего добивается в жизни.

Его воспитывал хороший отец, его воспитывает хорошая мать, им занимается школа, а учится парень с пятого на десятое, недобр, агрессивен. Наверное, он не вдруг сошел с рельсов, наверное, были тому причины. Какие? Этого я, увы, не знаю, а чтобы лечить болезнь, любую - самую серьезную или самую пустячную - надо прежде всего понять, откуда она взялась.

На этом размышления мои оборвались. Приехал Игорь.

На нем была синяя куртка, расклешенные светлые брюки, замшевые туфли. Ну просто мальчик из модного журнала.

- Здравствуйте, - сказал Игорь, - я тут захватил, - и он подал мне конверт, в котором оказалось десятка полтора красивых марок, больших и ярких, как заграничные бутылочные этикетки.

- Зачем, Игорь? Я же не собираю.

- Но вы сказали, что привезли с полюса для друзей, может, и эти кому-нибудь пригодятся.

- Запомнил. Ну хорошо! Спасибо.

Мы вошли в комнату, Игорь огляделся. С мальчишеской непосредственностью он рассматривал мои "трофеи" - кокосовый орех, привезенный из Малайзии, модели самолетов, подаренные ребятами, коллекцию авиационных значков, но больше всего его заинтересовал аэрофлотовский билет Тикси - Северный полюс.

- Это вот так запросто билет на СП выписывают?

- Не совсем запросто, но выписывают.

- Интересно! А на полюсе здорово?

- Как сказать - работают люди, привыкают, теперь не то что раньше, но все равно льды остаются льдами, и подвижки подвижками, и полярная ночь не стала короче, и трещины... Словом, трудно.

И тут полярная тема оборвалась: в дверь зазвонили частыми короткими звонками. Так, поднимая тревогу, является в дом только моя дочь.

Тане двадцать три года, она закончила университет, второй год замужем, но все, кто видит ее впервые, спрашивают: "Девочка, а ты в каком классе учишься?" Сначала она огорчалась своему невозможно щенячьему виду, потом привыкла и великолепно научилась разыгрывать и мистифицировать мало или вовсе незнакомых людей.

- Гость? - спросила Татьяна, едва войдя в комнату. - Петелин? Дяди Пети сын. - Она бросила в кресло красную защитную каску, подошла к Игорю, обняла его и бесцеремонно чмокнула в щеку. - Давно бы пора приехать! Я про тебя сто лет слышу. - И ко мне: - Не помешала?

- Не помешала. Только почему такой вид, будто за тобой собаки гнались, - сказал я, - что случилось?

- Ничего не случилось, но обязательно случится, если ты не дашь мне двадцать пять рублей до пятнадцатого.

- Не понимаю.

- Надо хватать резину, а Вадька истратил все деньги на свои полупроводники. Понял?

- Понял, - сказал я, - сядь, чаю попьем, никуда резина не денется.

- Вот именно денется, разберут. Давай лучше так: мы с Игорем скатаем сейчас в магазин и быстренько вернемся. Поедешь? А то одной две покрышки не довезти...

И ребят словно ветром выдуло.

Вот так и оборвалась моя тщательно продуманная педагогическая атака.

Татьяна вернулась через полчаса без покрышек и без Игоря. Я встревожился.

- Надо же так нарваться! Только от магазина отъехали, свистит...

- Кто свистит?

- Ну ясно кто, гаишник. Козыряет, улыбается, требует права. Даю. Почему пассажир без каски? Ну что говорить? Давай глазки строить, так и так, еле уговорила - права отдал, а Игорю говорит: "На вашем месте, чтобы не ставить под удар такую девушку, я бы довез покрышки на троллейбусе". Куда деваться? Я поехала, а он потащился на троллейбус. Сейчас явится. Симпатичный он парень.

- Кто?

- Петелин.

Потом мы сидели втроем. И разговор метался от одного предмета к другому. Татьяна со страстью доказывала, какими преимуществами обладает мотоцикл "Ява" перед всеми прочими видами колесного транспорта. Игорь просвещал нас в области хоккея с шайбой и всячески издевался над спортивными комментаторами, которые, на его взгляд, двух слов связать не умеют и несут такую чепуху, что понимающему человеку делается просто тошно. Мне не оставалось ничего другого, как, придерживаясь общего тона, рассказать ребятам о своем увлечении - авиационных значках и географических картах, собирать которые я не устаю уже много лет...

- А хоккей ты только смотришь или сам играешь? - спросила Татьяна.

- Больше смотрю; играю, конечно, но так - во дворе с ребятами.

- Несерьезно. Хочешь, в спортивную школу устрою? - предложила Татьяна.

- В какую?

- В "Крылышки" могу. У меня там муж - деятель...

- Кто-кто? - вытаращил глаза Игорь.

- Муж. Деятель на общественных началах. Не понимаешь?

- А лет тебе сколько?

- Через семьдесят семь годиков будет сто.

- Врать-то!

Татьяна вскочила со стула и сгребла Игоря в охапку.

- Я тебе дам - врать! Замужней женщине хамить?!

Они возились азартно и истово. Ну совершеннейшие щенки, вырвавшиеся на свободу.

- Танька, - прикрикнул я в конце концов, - перестань терроризировать человека!

- Никто никого не терроризирует, - задыхаясь, еле выговорила она, просто я бужу в нем зверя!

Они перестали кататься по ковру, поднялись, встрепанные, красные, совершенно довольные друг другом.

Татьяна поглядела на часы, присвистнула и умчалась.

Вскоре уехал и Игорь. Увез полюсные спецгашения. А про карту Пепе, про тот самый сталинградский лист, хотел вручить его Петелину-младшему, я позабыл.

"Ну ничего, не в последний раз виделись, - подумал я, - может, и лучше, что не отдал..."

ВНИМАНИЕ - ПОВОРОТ!

Во время большой перемены к Игорю подошел Саша Зарудный. Никакой "должности" Саша не занимал - ни старостой, ни председателем совета отряда не был, но уважением пользовался. Учился хорошо, ровно, без бурных взлетов и скандальных падений, но что, пожалуй, импонировало ребятам еще больше Саша был гимнастом-разрядником и его два или даже три раза показывали по телевизору. Несмотря на это, Зарудный никогда не хвастался, не "выставлялся" и ни с кем не ссорился.

- Слушай, Петелин, меня завуч вызывала, велела с тобой поговорить.

- Раз велела, говори, а я буду слушать.

- Ты же понимаешь...

- Понимаю. И что?

- Ты не злись, мне велели, я говорю. На педсовете тебя воспитывать собираются, на кой это тебе надо?

- А чего меня воспитывать? На второй год оставлять самим невыгодно. Они оставят, я из школы уйду, тут же уйду, Сашка. А второгодник на их шее все равно будет числиться... Я думаю, порычат, порычат, насуют троек и отпустят. Белле я говорил - дайте бумажку, я с осени в суворовское перейду...

- Все равно подтянуться надо. Хоть покажи, что стараешься... Если хочешь, помогу... позанимаемся вместе...

Тут к ребятам подлетел Синюхин и сообщил:

- Русского не будет. Русачка не пришла! Об чем толкуем?

- Да так, - сказал Зарудный, - про жизнь.