Теннисные мячики небес - Стивен Фрай

— В детстве меня этот звонок здорово доставал, — пояснил Нед, отвечая на мой вопросительный взгляд. — Палата заседала в самое причудливое время, и звонок то и дело будил меня в два-три утра. Как-то ночью я забил между колоколом и язычком кусок картона. Папа пропустил голосование и нажил кучу неприятностей.

— Я провел в офисе парламентского партийного организатора четверть часа, которые никогда не забуду, — сказал сэр Чарльз.

Нед притворным шепотом сообщил:

— Отец и сейчас говорит, что это было покруче того, что гестапо творило с ним во время войны.

— И это чистая, абсолютная правда, уверяю вас.

Так Нед впустил меня в свою жизнь. Жизнь, в которой небрежное упоминание о парламентском звонке и неприятностях с гестапо так же привычны, как ссылки на расписание автобусов и на эпизоды из «Далласа» в моей семье. Если бы я не увидел четырехлистного клевера, выпорхнувшего из моего дневника, подобная щедрость согрела бы и очаровала меня. Но поскольку я точно знал, что ее породило, я и на секунду не обманулся.

Мне подыскали в Кенсингтоне квартиру, которую я делю с аналитиком из Центрального совета Консервативной партии. Квартиры в Кенсингтоне являются, похоже, основной валютой этого мира. Они внушают ленивое чувство чего-то…

Между двумя звуками, с которыми открылась и закрылась наружная дверь, Эшли успел быстро сунуть дневник в кейс, пододвинуть к себе копию «Хансарда» [34] и начать переписывать в блокнот одну из речей сэра Чарльза.

Он услышал, как кто-то поднимается по лестнице, и спросил себя, не покажется ли странным, что он не вышел навстречу. Может, притвориться, что ничего не слышал? Нет, пожалуй, не стоит.

— Нед? — не оборачиваясь крикнул он. — Это ты, Нед?

— Эш!

Эшли рывком встал и, когда Нед в обществе девушки и юноши примерно одних с ним лет — темноволосых, миловидных и очень загорелых — вошел в комнату, успел состроить на лице мину приятного удивления.

— Это Порция. Вообще говоря, вы уже встречались.

— Как поживаете? — с благопристойной серьезностью осведомился Эшли. — Мы и вправду встречались. В «Хард-рок кафе», хотя вы меня вряд ли помните — ваш взгляд, насколько я тогда заметил, был устремлен в другом направлении.

— Конечно, помню. Хай!

Порция пожала ему руку. Вытереть ладонь о брюки Эшли не успел и потому внимательно вглядывался в лицо девушки, пытаясь понять, как она отреагировала на влажную липкость его ладони.

— А это Гордон, кузен Порции.

— Как поживаете? — спросил Гордон.

Эшли с не лишенным удовольствия интересом отметил, что англичанка Порция довольствовалась простым «Хай!», между тем как американец Гордон предпочел формальное «Как поживаете?». Его всегда забавляли попытки людей произвести впечатление, полностью противоположное их подлинной сути.

— Удивлен? — спросил Нед, неловко похлопав Эшли по плечу. Он тоже загорел, но его загар был слегка золотистым, обычным для человека с очень белой кожей, — как если бы более густой загар представлял собой нечто чужеродное, исполненное дурного вкуса.

— Ну, твой отец говорил, что ты не вернешься до завтра.

— Плавание завершилось, э-э, раньше намеченного. — На миг лицо Неда приобрело озабоченное выражение. — Так что мы решили уехать из Глазго ночным поездом.

— Вот как? — удивился Эшли, которому все это было превосходно известно.

— Так или иначе, — Нед повеселел, — я оказался в Лондоне как раз вовремя, чтобы встретить Фендеманов в Хитроу. Неплохо, а?

— Какой приятный сюрприз для них, — подтвердил Эшли.

Гордон стесненно оглядывал комнату. Эшли показалось, что тот чувствует себя лишним. И то сказать, электрические искры, проскакивавшие между Недом и Порцией, даже у Эшли вызывали чувство, почти похожее на смущение.

— Мой старик завалил тебя работой? — спросил Нед, с усилием отрывая взгляд от улыбки Порции.

— Захватывающей! По-настоящему захватывающей.

— Так ты работаешь у отца Неда? — спросил Гордон.

— Да. На самом деле мне уже следовало бы… хотя, постой, у меня идея… не хочешь пойти со мной? Мне нужно зайти в палату. Заодно я ее тебе и показал бы.

— В палату?

— В палату общин. Парламент. Конечно, только если тебе это интересно…

— Еще бы! Отличная мысль.

— Блестящая! — Нед расплылся в радостной улыбке. — Эш, как мило с твоей стороны! Уверен, Гордон захочет увидеть место, с которого все началось. Колыбель демократии и все такое.

— Ну и прекрасно. Я только кейс прихвачу, — сказал Эшли, раздраженно поежившись от дурацкого замечания Неда. «Колыбель демократии», подумать только! А то он не знает, что американцы считают колыбелью демократии Вашингтон, так же как французы — Париж, греки — Афины, а исландцы — разумеется, Рейкьявик, и все ровно на тех же основаниях? Типичное бездумное высокомерие.

— Э-э, мы бы остались здесь, если никто не против, — продолжал между тем Нед. — Порции нужно быть в четыре на собеседовании насчет работы. В Найтсбриджском колледже. Я, пожалуй… ну, в общем, отвезу ее туда.

— И что, хорошая работа?

— Название у нее пышное, но все сводится к тому, чтобы учить иностранцев говорить «Эти помидоры слишком дороги», — ответила Порция. — Хотя платят там больше, чем в кафе «Хард-рок».

Они с Недом уже держались за руки. Каждая секунда, проведенная ими вне объятий друг дружки, была для них мукой — это прямо-таки бросалось в глаза. Эшли решил, что мука эта порождается, по большей части, традиционными затруднениями любовников, разобраться в которых они по тупоумию не способны. Им хотелось утаить свою страсть, но при этом они не сознавали, что им так же отчаянно хочется выставить ее напоказ.

Эшли подумал, что его сейчас вывернет наизнанку.

— Я решил, что самое лучшее — оставить их наедине, — сказал он, закрывая входную дверь дома. Взгляд, брошенный на окно верхнего этажа, делал его, как он полагал, в достаточной мере похожим на светскую сплетницу. — Мы и двух шагов не успеем сделать, как они уже предадутся известным шалостям.

Гордон не ответил, но, поджав губы, уставился в землю. Эшли с любопытством вглядывался в него. Что это — американский пуританизм или нечто более серьезное?

Господи боже! Едва эта мысль стукнула Эшли в голову, как он понял, что все так и есть. И едва не расхохотался. Кузен Гордон влюблен в Порцию, с непререкаемой уверенностью сказал он себе.

Неотъемлемая, считал Эшли, особенность интеллекта, которую обычно упускают из виду, состоит в том, что он наделяет человека интуицией более глубокой и инстинктами более тонкими, чем те, что отпущены всем прочим. Дуракам приятно тешить себя иллюзией, что они пусть и неумны, но зато способны возмещать отсутствие ума чувствами и озарениями, которые интеллектуалам не по плечу. Бред, думал Эшли. Именно ложные верования такого рода и делают дураков дураками. Истина же в том, что человек поумнее обладает бесконечно большим объемом ресурсов, позволяющих ему приходить к заключениям, минуя промежуточные шаги, — а это и называется интуицией. В конце концов, что такое «интеллект», как не способность проникать в суть вещей? Римляне понимали это, как и многое другое, куда лучше бриттов.

Они свернули за угол и по Кэтрин-стрит пошли к Вестминстеру. Гордон, решив, похоже, что его молчание могут принять за грубость, заговорил. Он рассказал Эшли, как в аэропорту дядя с тетей практически навязали его общество Неду и Порции.

— Почему бы вам, ребятки, не поехать вместе автобусом в город? — сказала Хиллари. — Перекусите где-нибудь. Может, в кино сходите. О багаже мы позаботимся сами.

Пит сунул в ладонь Гордона десять фунтов и похлопал его по плечу, а Порция недовольно закусила губу, между тем как Нед изо всех сил пытался изобразить радость.

— Да, тактика знакомая, — сказал Эшли. — Кстати, если тебе не хочется, тащиться в палату общин вовсе не обязательно. Большинство людей считают ее наиболее точным подобием ада. И я отлично их понимаю.

— А американцев туда пускают?

— Мне достаточно будет помахать вот этим, — ответил Эшли, извлекая свой пропуск и стараясь не выглядеть при этом излишне довольным.

— Думаешь заняться политикой?

— Возможно. Возможно.

— Как Нед?

— Не понял?

— Нед ведь пойдет по стопам отца, верно?

— Вот уж не думаю, — возразил весьма позабавленный Эшли. Ему представился Нед Маддстоун: как он в белом, запачканном травяной зеленью крикетном костюме отбрасывает со лба прядь волос и поднимается с правительственной скамьи, чтобы произнести речь о колебаниях курса валют и процентных ставках. — Политика и Нед не очень-то сочетаются.

— Да? А Порция мне говорила другое.