Часть той силы - Сергей Герасимов

– Еще одно такое слово, и ты у меня пойдешь в полынью вместе с этим. Ты понял? Он убил Эрику. Ты собираешься ему простить?

Василий поднялся.

– Я не могу, – сказал он, – я просто не могу. Это выше моих сил.

– Позволь напомнить, – сказал Рустам, – что это было твоей идеей. Ты первый сказал, что готов убить этого подлеца. Ты сказал, что готов на все, чтобы его наказать.

– Я был не в себе! Я был пьян!

– Ну, не настолько же.

Василий сел, и мокрый снег провалился под ним. Он сидел в луже слякоти, обхватил голову руками. Его плечи содрогались, возможно, он плакал.

– Ты не хочешь никого убивать, – сказал Рустам. – Ты хочешь остаться чистеньким. Значит, ты ее просто не любил. Хорошо, я сделаю это сам. Твоей помощи, вообще-то, уже и не требуется. Все уже сделано, и полынья ждет. Я все равно убью его, и никто не сможет мне помешать.

Он поднял глаза и увидел две темные фигуры, приближающиеся к ним сквозь завесу снега.

– Вставай, залазь в машину! – тихо приказал он.

– Что случилось? – не понял Василий.

– Кто-то идет сюда.

– Кто может сюда идти в такое время и в такую погоду?

– Сейчас посмотрим. Главное, ничего не говори и ничего не делай. Притворяйся пьяным и старайся не показывать свое лицо. Ты понял? Не делай ничего необычного, вообще ничего, иначе они тебя запомнят.

Он встал у машины, вглядываясь в снежную пелену. Вскоре он разглядел двух подростков, мальчика и девочку.

– Вы застряли? – спросил мальчишка.

– Точно, – ответил Рустам, подражая кавказскому акценту. – Тут, понимаешь, не видно ничего. Ни где твой берег, ни где озеро. Но все уже в порядке, щас вылезем. А что вы тут делаете?

– Рыбку выпускаем, – сказала девочка.

– Кого?

– Рыбку. Купили вчера на базаре, а она живая. Никак не могли ее съесть. Теперь приходится выпускать. Она еще маленькая, ей еще жить да жить. Смотрите, какая. Мы хотим ее бросить в полынью.

– Не выйдет, – сказал Рустам. – Это мертвое озеро. Рыбы тут уже давно нет. Ваша рыбка сразу умрет. Лучше уже ее быстро зарезать, чтоб не мучилась. Или выпускайте не здесь, а в речку, чтобы она подальше уплыла. Сюда точно нельзя, здесь даже улитки и жабы все умерли, не только рыбы. И вообще, идите отсюда, там дальше лед такой тонкий, что вы обязательно утонете. Куда только смотрят папа с мамой?

Когда дети ушли, Василий выбрался из машины.

– Взялись они на нашу голову, – сказал Рустам, – это ж надо, с рыбкой, в такую погоду.

– Это знак, – ответил Василий.

– Что?

– Это знак. Знак, чтобы мы остановились. Мы не должны этого делать. Не может быть, чтобы дети зашли со своей рыбкой вечером в такую глушь. Слишком маленькая вероятность. Они пешком, а здесь и транспорта нет никакого.

– Да они просто рядом живут, – сказал Рустам. – Дети бестолковые, я за ними наблюдал. Они ни разу не взглянули ни на машину, ни на мое лицо. Их интересовала только ихняя рыбка. Они нас не запомнят. Что там наш труп?

– Пока дышит, но под ним уже лужа мочи. Воняет ужасно. Я же говорил, что ты заставил его проглотить слишком много таблеток. А что, если он умрет даже без полыньи?

– Как раз поэтому для нас нет дороги назад, – сказал Рустам. – Представь себе, сейчас мы едем домой, а он окочуривается у нас на руках, напиханный наркотиками, или еще хуже, приходит в себя и понимает, что мы с ним пытались сделать. Тогда ты уже не выкрутишься. Это тебе не детские игрушки. Это большая статья.

Он обернулся и посмотрел в том направлении, куда ушли дети.

– Ну все, – сказал он, – малявок уже нет, они ушли домой или речку свою искать. Ждем еще десять минут, на всякий случай. Свидетели нам не нужны… Что это?!!

10. Что это?..

Что это? – подумал Ложкин, – что это было? Что такого ужасного он увидел на снегу?

Он быстро встал с кровати. Что означало это? Почему уже столько раз он видит этот кошмар, причем кошмар продолжает разворачиваться, а действие понемногу продвигается к завершению? Еще одна или две ночи, и человек, лежащий в машине, умрет. Перестанет ли тогда возвращаться этот сон? С каждым разом Ложкин все больше убеждался в том, что сон этот был не просто сном. Но чем он был, в таком случае? Порой, когда он задумывался об этом, ему становилось по-настоящему страшно. Этот сон был невозможен, необъясним, с ним ничего нельзя было поделать, он приближался, он наползал как болезнь. Он был неотвратим. И он означал нечто ужасное.

Сон оборвался в тот момент, когда Рустам заметил на снегу некоторый предмет. Предмет, который его очень удивил, и даже испугал. Предмет, который никак не должен был там оказаться. Но Ложкин не успел понять, что это было. Он просто не успел увидеть.

Он подошел к шкафу и оперся лбом о зеркало. Сон был не просто сном.

Сейчас он видел перед собой знакомую комнату зазеркалья и несчастного испуганного человека, опирающегося на зеркало лбом. Кто из нас реален? – вдруг подумал Ложкин. – Если я подниму руку, мое отражение сделает это одновременно со мной. Если я высуну язык, мое отражение сделает то же самое. Оно думает то же самое, что думаю я, потому что мысли это всего лишь перемещение молекул внутри моего мозга и моих нервов. Если бы я мог видеть эти молекулы, я бы убедился, что мое отражение думает, и думает то же самое, что и я. Значит, человек в зеркале думает, что реален именно он, а я его отражение. Если я попробую доказать свою реальность, у него найдется точно такое же зеркальное доказательство собственной реальности. А, значит, я никак не могу утверждать, что реален я, а не он. Я могу разбить это стекло, и он исчезнет. Но ведь он решит, что это он разбил стекло, и я исчез. То есть, реальны мы оба? Я сошел с ума.

А что, если сон это не просто видение, – продолжал думать он, – если сон это как зеркало, в которое два мира смотрятся с двух сторон? Два человека, и каждый из них считает себя настоящим. И оба они на самом деле настоящие. И оба они на самом деле один и тот же человек. Один Ложкин умирает в машине, накачанный наркотиками, и жить ему осталось считанные минуты или часы. Он видит меня во сне и считает меня своим сном. Он негодяй и убийца. А я вижу во сне его, и я весь такой хороший, честный и порядочный. Но, если мы оба это один и тот же человек, то делает ли это меня убийцей? И делает ли это обстоятельство его хорошим и честным? И самое главное: что случится со мною, когда он умрет? Полная ерунда. До чего только можно додуматься спросонку.

Как бы то ни было, но солнце уже взошло.

Пора было вытряхнуть из головы ночные ужасы и заняться делом. И главным делом на сегодня был подвал.

Ложкин спустился в подвал, ощущая некоторую неловкость, так, будто он все еще был ребенком и делал что-то недозволенное (в детстве ему никогда не позволяли ходить сюда), словно дед все еще был жив и шел первым по большим, непомерно высоким и оттого очень неудобным ступеням.