По ту сторону рифта - Питер Уоттс

Я знакомлюсь с фенотипической изменчивостью и приспособляемостью, этим небрежным эволюционным механизмом без четкого фокуса, основанным на случайностях и позволяющим видам существовать в инородных средах обитания и обзаводиться новыми чертами, которые им прежде были не нужны. Возможно, именно так у жизненной формы без всяких естественных врагов появились зубы, когти и готовность их использовать. Выживание Острова зависит от того, способен ли он убить нас; я обязана найти факты, которые превратят его в угрозу.

Но в итоге во мне лишь растет уверенность, что я обречена на провал, – как выясняется, насилие по своей природе планетарное явление.

Планеты жестоки к своим детям – эволюционным процессам. Сама их поверхность располагает к войне: ресурсы плотно сосредотачиваются на участках, которые можно защищать и отнимать. Из-за силы тяжести вам приходится растрачивать энергию на скелет и сосудистую систему, вечно быть настороже, ведь идет нескончаемая садистская кампания, цель которой – расплющить вас в лепешку. Чересчур высокий насест: один неверный шажок – и вся ваша драгоценная архитектура разбивается вдребезги. И даже если вы, избежав всех бед, смастерили себе какой-нибудь громыхающий бронированный каркас и под его защитой потихоньку выползли на сушу – так ли далек тот день, когда Вселенной вздумается сбросить с небес астероид или комету и обнулить ваш таймер? Стоит ли удивляться, что мы растем с убеждением, будто жизнь – борьба, игры с нулевой суммой – Божий закон, а будущее всегда за теми, кто давит конкурентов?

Здесь же действуют совсем другие правила. В космосе, по большей части, мирно: ни суточных, ни сезонных циклов, никаких ледниковых периодов и глобальных потеплений; там нет диких колебаний между жаром и холодом, покоем и бурей. Повсюду вещества, предшествующие жизни: они есть на кометах, липнут к астероидам, рассеяны по туманностям шириной в сотни световых лет. Молекулярные облака лучатся органической химией и жизнетворной радиацией. Их необъятные пыльные крылья напитываются теплом из инфракрасной части спектра, отсеивают все самое опасное и порождают межзвездные питомники, в которых может углядеть что-то гибельное лишь какой-нибудь недоразвитый беженец с самого дна гравитационного колодца.

Дарвин здесь превращается в абстракцию, бестолковую диковину. Этот Остров доказывает, насколько лживо все, что нам твердили об устройстве жизни. Живущий энергией звезды, идеально приспособленный, бессмертный, он не побеждал в борьбе за существование: где же все хищники, соперники, паразиты? Вся жизнь, окружающая 428-ю, образует один огромный континуум, грандиозный пример симбиоза. Природа здесь – не окровавленные клыки и когти. Здесь она протягивает руку помощи.

Не имея способностей к насилию, Остров пережил целые миры. Не обременяя себя технологиями, превосходит интеллектом цивилизации. Он неизмеримо умнее нас и…

И он безобиден. Почти наверняка. С каждым часом я все больше уверяюсь в этом. Да способен ли он хотя бы вообразить врага?

Я вспоминаю, как называла его первое время. «Мясной пузырь». «Циста». Теперь кажется, что такие слова граничат с кощунством. Снова я их не произнесу.

Кроме того, есть и другое наименование – если Шимп поступит по-своему, то оно подойдет больше: труп на обочине. И чем дальше, тем сильнее во мне страх, что гадская машина права.

Если Остров и способен защищаться, то как именно – ни хрена не понятно.

– Знаешь, а ведь «Эриофоры» быть не может. Она нарушает законы физики.

Мы находимся в одной из ниш для экипажа, рядом с нижним хребтом корабля, – отдыхаем от копаний в библиотеке. Я решила начать с азов. Во взгляде Дикса ожидаемая смесь растерянности и недоверия: настолько идиотские утверждения и опровергать не нужно.

– Да-да, – заверяю я его. – Для ускорения корабля с такой массой требуется слишком много энергии, особенно на околосветовых скоростях. Это мощность целого Солнца. Люди полагали, что если мы когда-нибудь и долетим до звезд, то разве что на корабликах размером с палец. А вместо экипажа – виртуальные личности, записанные на чипы.

Это чересчур абсурдно даже для Дикса.

– Ошибка. Без массы нет притяжения. Если бы «Эри» была такая маленькая, она бы просто не работала.

– Но что, если эту массу нельзя сместить? Не существует ни кротовин, ни туннелей Хиггса – то есть перекинуть свое гравитационное поле по курсу следования никак не получится. Твой центр масс расположен точнехонько… ну в твоем центре масс.

Фирменная судорога, она же качание головой.

– Но все это существует!

– Конечно. Только мы очень долго про такие вещи не знали.

Он взволнованно постукивает ногой по полу.

– В этом вся история нашего вида, – объясняю я. – Мы уверены, что во всем разобрались, разгадали все тайны, а потом кто-нибудь наталкивается на крохотный фактик, который не укладывается в парадигму. Когда мы пытаемся заделать трещину, она лишь растет, а там и оглянуться не успеваешь, как рушится вся картина мира. Так случалось не раз и не два. Сегодня масса ограничение, завтра уже необходимость. Вещи, которые нам вроде бы известны, – они меняются, Дикс. И мы должны меняться вместе с ними.

– Но…

– А Шимп не меняется. Принципам, которым он следует, десять миллиардов лет, и фантазии у него – нуль. На самом деле ничьей вины тут нет, просто люди не знали, как еще обеспечить стабильность миссии на такой долгий срок. Им требовалось, чтобы мы действовали согласно плану, так что они придумали штуку, не отступающую от планов; но они также знали, что все меняется, – и для того-то здесь мы, Дикс. Для решения проблем, с которыми Шимп не справляется.

– Ты про то существо, – говорит Дикс.

– Про него.

– Шимп прекрасно справился.

– Как? Решив его убить?

– Мы не виноваты, что оно у нас на пути. Угрозы оно не представляет…

– Да мне без разницы, представляет или нет! Оно живое, оно разумно, и убить его для того лишь, чтобы расширить какую-то там инопланетную империю…

– Человеческую империю. Нашу.

Внезапно руки Дикса перестают дергаться. Он становится неподвижен, как камень. Я хмыкаю.

– Да что ты знаешь о людях?

– Я сам человек.

– Трилобит ты гребаный. Ты хоть видел, что появляется из этих ворот после запуска?

– В основном ничего. – После паузы, поразмыслив: – Ну один раз были… корабли, кажется.

– Ну а я видела гораздо больше твоего, и, поверь мне, если эти создания вообще когда-то были людьми, то та стадия давно позади.

– Но…

– Дикс… – Сделав глубокий вдох, я пытаюсь вернуться к теме – Слушай, тут нет твоей вины. Все твои знания – от кретина, который катит по старой колее. Но мы это делаем не ради человечества, не во имя Земли. Земли давно нет, разве ты не понимаешь? Солнце выжгло ее через миллиард лет после нашего отправления. На кого бы мы сейчас ни работали, они… они с нами даже не разговаривают.

– Да? Тогда зачем продолжать? Разве нельзя просто взять и… и прекратить?

Он и вправду не знает.

– Мы пытались, – говорю я.

– И?

– И твой Шимп обрубил нам все жизнеобеспечение.

В кои-то веки ему нечего сказать.

– Это машина, Дикс. Ну как ты не поймешь? Она запрограммирована. Измениться она не может.

– Мы тоже машины, только сделанные из других материалов. И все равно же меняемся.

– Неужели? А мне вот показалось, ты так присосался к этой своей титьке, что не посмел даже выключить мозговой адаптер.

– Так я получаю информацию. Причин что-либо менять нет.

– А как насчет того, чтоб хоть изредка вести себя как человек, черт бы тебя побрал? Чуточку сблизиться с людьми, которым, может, придется спасать твою убогую жизнь, когда ты в следующий раз высунешь нос из корабля? Хватит таких причин? Пока что – не стану скрывать – у меня к тебе доверия нуль. Я не точно знаю даже, с кем сейчас говорю.

– Я не виноват. – Впервые на его лице отражается что-то вне привычной гаммы из страха, замешательства и сосредоточенности математика-дурачка. – Это из-за вас, все из-за вас. Вы говорите… криво. И думаете криво. Вы все так делаете, и мне от этого больно. – В его чертах проступает жесткость. – Мне даже и не нужно было вас поднимать, – рычит он. – Я вас не хотел. Я и сам бы провел сборку, я же сказал Шимпу, что могу…

– Только Шимп рассудил, что меня все равно надо будить, а ты ведь всегда под него прогибаешься, правда? Потому что сраному Шимпу лучше знать, он твой босс, он твой бог. И из-за этого мне приходится вставать и нянчиться с безмозглым савантом, который не способен даже распознать приветствие, пока не ткнешь носом куда надо. – На задворках сознания что-то предостерегающе щелкает, но меня уже понесло: – Хочешь настоящий образец для подражания? Нужно кем-то восторгаться? Так забудь про Шимпа. Забудь про миссию. Посмотри вперед, а? Посмотри, какое существо твой драгоценный Шимп задумал уничтожить – просто из-за того, что оно оказалось у нас на пути. Да оно лучше нас всех. Умнее. Оно миролюбивое и не желает нам зла, совсем не…