Ад на земле Книга II - Вики Филдс

— Что ты сейчас чувствуешь, Кристина?

— Я?! Злость, потому что ты заставил думать, что я хочу тебя поцеловать!

— Я сказал, что ты чувствуешь то же, что и я. Ты видишь, чтобы я злился?

— Что это значит? — осеклась Кристина. На лице Лиама было все то же снисходительное выражение, словно он объяснял глупышке элементарные вещи.

— Это значит, что, когда мы с тобой чувствуем одно и то же, это усугубляется от связи. Я сильнее тебя, и мои эмоции тоже, поэтому ты ощущаешь все гораздо сильнее, чем раньше.

— Так я хочу этого или нет?! — вышла из себя Кристина. Ее пальцы сжали одеяло. Она не хотела поддаваться Лиаму, но она хотела быть сейчас с ним.

— Нужен ли тебе ответ на этот вопрос? — Лиам приблизился к Кристине, взял ее за плечи, и уложил на постель. Кристина неосознанно положила свои руки ему на талию, притягивая к себе. И Лиам с нежностью поцеловал Кристину. Их поцелуй затянулся, потому что, наверное, как и говорил парень, их чувства смешались, увеличиваясь, подпитывая друг друга, и умножаясь в прогрессии. Была ли это связь, или истинное чувство, но эти двое были сейчас вместе; их любовь росла словно огонь, словно яростный ураган, который поглощает все вокруг, уничтожает; они лучшие друзья, которые перешагнули через свою дружбу, и это оказалось не так уж и плохо.

Губы Лиама были мягкими и приятными, и словно бы родными. Они заставляли Кристину ощущать жар, словно температура ее тела поднялась до сорока градусов, словно девушка зашла с мороза, в теплую комнату, и медленно стала отогреваться, пока ее тело не стало мокрым, и горячим.

— Ты помнишь нашу встречу? — прошептал Лиам, целуя ее татуировку над сердцем.

— Ты был болваном.

— А ты была очень милой, — Лиам обернул руки вокруг Кристины, и откинулся на подушку. Сквозь ткань его футболки, Кристина слушала его размеренное сердцебиение, и улыбалась.

Глава 4

Несчастья стороной обходили Кристину Грин ровно до девяти лет, — до того, как мама умерла. С тех пор то все и началось. Дрейк винил отца в ее смерти. Он ему прямо в лицо говорил, что считает, что тот избавился от матери, но Кристина никогда так не считала, хотя бы потому, что отец должен был быть дома, и испытывать хоть какие-то чувства. Он не чувствовал ничего; он любил лишь работу, компанию, акции; детей он воспринимал как хлам, находящийся за гранью интересов.

Кристина привыкла. Когда Дрейк окончил школу, отец пытался заставить его поступить в Стэнфорд, но брат уперся, потому что хотел учиться в академии искусств. И, когда Кристине было четырнадцать, Дрейк сбежал. Она отчаянно хотела, чтобы брат взял ее с собой, но он сказал, что она должна понять, чего хочет от жизни. Отец рассвирепел, и впервые ударил Кристину за то, что она слишком громко плакала.

Отец пил, и много. В школе, Кристину обижали; некоторые потому, что она не была на них похожа, другие, потому что просто завидовали — Кристина училась лучше них, одевалась лучше, и, в общем, делала все лучше. Она была согласна на то, чтобы поменяться с кем-то местами, и жить обычной жизнью; не ходить на курсы, по углубленному изучению математики, не посещать каждый понедельник собрания акционеров, вместе с отцом, как единственная наследница его компании (потому что отец благополучно забыл о том, что у него когда-то был сын). Кристина хотела жить нормальной жизнью, но каждый день, приходя домой, она запиралась в собственной комнате, в их огромном доме, и кричала в подушку, чтобы не слышали горничные; а иногда она просто лежала, глядя в потолок, часами, представляя, что все происходящее — сон. У нее не было друзей, и не было подруг; тот, с кем она могла говорить — ее брат, бросил ее, потому что не смог терпеть того, что творил отец, с его жизнью, и когда Дрейк спрашивал, что именно интересно Кристине, она говорила, что не знает. Когда-то Кристина любила балет. Мама водила ее в балетную школу, но после ее смерти отец запретил подобные занятия, в страхе, что дочь слишком полюбит это, и, как и брат-художник не будет восприимчива к деньгам.

А когда уехал Дрейк, и отец совсем сошел с ума, заставляя Кристину думать, что она унаследует компанию, девушка не выдержала. Ее душа с каждым днем превращалась в нечто ужасное, и она до смерти возненавидела отца. Он отобрал у нее все — маму, брата, и даже балет. И, черт возьми, если бы можно было продать душу, чтобы избавиться от этого монстра, Кристина бы сделала это.

В конце апреля, когда ей исполнилось шестнадцать, отец заявил о том, что собирается завещать компанию Кристине, потому что его дочь не «сопливая девчонка». Она проигнорировала его, втайне подав документы, для поступления в колледж Эттон-Крик, где сейчас жил Дрейк; добросовестная учеба, и преждевременное окончание школы обеспечило девушке полную стипендию, но вырваться из лап отца было не так-то просто. Пока она не услышала кое-что, в корне изменившее ее жизнь. Что-то, что разрушило ее окончательно.

Вернувшись из спортзала, где била грушу с такой силой, что едва не заработала вывих плечевого сустава, она случайно услышала тайную беседу отца с адвокатом. Конечно же, никто и предположить не мог, что она подслушает. Кристины никогда не было дома, — она часто пропадала с друзьями-байкерами, стараясь всячески нарушать правила, и порочить имя их семьи, но Кристофер Грин, давно понял, что чтобы его дочь не сделала, она примет компанию в наследство. «Ее переходный возраст пройдет». Конечно, каждая татуировка на ее теле, действовала на него, как красная тряпка на быка, и он жестоко наказывал дочь за это, однако, со временем, он понял, что никакие пытки больше ей не страшны.

В тот день, Кристина вернулась рано, потому что она не спала уже вторую ночь подряд, ухаживая за своим приятелем, который едва не умер от передозировки наркотиков. И, не выполнив свою норму упражнений на день, и пропустив курсы менеджмента, Кристина пришла домой, и в ужасе замерла у неосторожно приоткрытой двери в кабинет отца. Не потому, что скрипнула половица, или еще что-то, нет. Кристина остановилась, затаив дыхание, потому что она услышала, что отец говорит о ее матери, о которой он говорил не часто, точнее даже сказать, никогда.

Это насторожило девушку, и она еще сильнее прислушалась.

— Крис, — обратился адвокат к отцу, — я не хочу вмешиваться в это дело, и тебе не советую. Копы рыщут повсюду, подозревая тебя, и ты уже никак не избавишься от этого, а твои тестирования на животных, не приносят результата.

— Заткнись, — буркнул отец. — Когда ты говоришь об этом, я вспоминаю Кэтрин. Она говорила точно так же, как и ты.

— Надеюсь, ты не собираешься сделать со мной то же, что и с ней, Крис, — полушутливо-полусерьезно проворчал адвокат.