Из штрафников в гвардейцы. Искупившие кровью - Сергей Михеенков

— До Андреенок еще далеко? — спросил Воронцов, не отрываясь от бокового окна.

— Ты имеешь в виду Андреенский разъезд? Так мы только что его проехали.

— Останови! — закричал он.

— Тихо, тихо, парень. Останавливаю.

Она сбросила скорость и, прижимаясь к обочине, начала притормаживать.

— Что ж ты раньше-то не сказал? До Юхнова, до Юхнова… Вот тебе и до Юхнова…

— Воевал я в этих местах. Кое-кого повидать надо.

— Ох, и чудной ты, парень. Сказал бы… Давай уж довезу. Только ты выйди, посмотри, чтобы я в кювет не заехала.

— Спасибо тебе. Не надо поворачивать.

— Мне ничего не стоит, а тебе… — И она кивнула на его палку, которую он пристроил возле двери.

Он сунул ей банку рыбных консервов. Но она отстранила его руку:

— Я не голодаю. Пайка хватает. А там, куда ты сейчас пойдешь, этому гостинцу ой как рады будут. Так что счастливо тебе, лейтенант, повстречать живыми и здоровыми всех, кого ты решил тут навестить.

— Спасибо и тебе, сестра.

Она улыбнулась теплой мягкой улыбкой тоскующей одинокой женщины.

— Если что, запомни, я по этому маршруту мотаюсь почти каждый день. Примерно в это время. Или ты уже на Юхнов не поедешь?

— Побуду здесь денька два и поеду. Дом-то мой там. — И он махнул на запад. — Так что, если увидишь меня на дороге, подбери.

— Обязательно. Как тебя зовут-то, лейтенант?

— Александром.

— А меня Надей. — И не в силах преодолеть женского любопытства, спросила: — А здесь-то кого решил навестить?

— Дочь! — ответил он и засмеялся, радуясь собственному решению. — Дочь и невесту!

— Невесту? Может, жену?

— Нет, невесту.

— Чудно, — сказала Надя, глядя на Воронцова через распахнутую дверь. — Чудной ты парень, лейтенант. Жениться-то не собираешься?

— Как повезет! — засмеялся он. — Может, и женюсь!

— Ох, чудной!.. — И Надя захлопнула дверь и со скрежетом включила передачу.

Он перекинул через плечо вещмешок. Поправил полевую сумку. Пистолет переложил в карман шинели.

Шел быстро, почти не чувствуя не то что боли, а и самих ног. Как же он мог проехать мимо? Как додумался до такого? Тихая радость какой-то новой, счастливой силой наполняла его, возвращала все то, что, казалось, уже навсегда потеряно, давала надежду на то, что, казалось, уже не придет никогда.

Андреенки лежали справа от дороги, станция слева. Разъезд был изрыт окопами. Землянку, видать, разобрали на дрова. Из полузасыпанной ямы торчали обломки жердей. Бруствер усыпан позеленевшими гильзами. Здесь, видимо, работал немецкий МГ. Да, подумал Воронцов, неохотно фрицы оставляют позиции. Вот и за этот разъезд, по всему видать, держались до последнего. Он поддал ногой каску с рунами СС. Лес на восток был сведен метров на сто. Дорога как на ладони. Идеальная позиция для пулемета. Немного в стороне неровный холмик с повалившимся или выдернутым березовым крестом. Воронцов сразу догадался, что это за холмик и как он появился здесь. И эта эсэсовская каска, видимо, с креста. Вот и доказательство того, что немцы держали разъезд до последнего. И даже успели похоронить своих.

Село Андреенки разлеглось тремя улицами по берегам двух сливающихся речушек. В середине деревянный мост на надежных толстых сваях, с бревенчатым настилом и продольными досками по колеям. Такие строили немцы. На мосту играли ребятишки. Старшему лет шесть. Он вскинул голову и, увидев незнакомого человека в военной форме, спросил:

— Дядя, ты чей папка?

Воронцов остановился, спросил дорогу на Прудки.

— Пойдемте, дядя, укажем! — И ребятишки, бросив игрушки — несколько гильз от ПТР и обрывок металлической пулеметной ленты, — побежали вперед.

Женщина в наглухо повязанном платке вышла на крыльцо, замерла и неподвижно стояла, провожала пристальным взглядом.

Воронцов вышел за огороды, остановился и оглянулся. Дворы уходили вниз, в пойму, оседая все ниже в заросли сирени и шиповника. Рубиновыми слезами сияли, дозревая, продолговатые плоды. Низкое пологое солнце пронзало их насквозь.

До Прудков километров семь-восемь. Два часа ходу. Придет уже затемно. Конечно, лучше бы переночевать здесь, в Андреенках, а утром уже идти в Прудки. Но не хотелось. Может быть, именно в том доме, откуда на него смотрела женщина, квартировал кто-нибудь из сотни атамана Щербакова. Или сам Щербаков. Где-то здесь и дом Кузьмы Новикова. Да, Андреенки немцы не тронули, ни одного дома не сожгли. Все цело. А ночевать негде. Попросишься в какой, а там, в семейной рамке, фотокарточка Кузьмы или другого такого же…

Воронцов еще раз окинул взглядом андреенские крыши и огороды и пошел дальше.

Пуля летели вдоль ровной глади воды сквозь клочковатый туман. Тишина, когда замирают обе стороны и молчат даже дежурные пулеметы, на войне редкость. Казалось, мертвая усталость прошедших сражений и битв свалила противоборствующие армии, и теперь они спали, видя во сне родных и близких. А пуля снова царствовала над нейтральной полосой. И теперь это была река. Широкая, больше километра. Какие могучие в России реки!

Глава пятая

Рота старшего лейтенанта Нелюбина подошла к Днепру ранним утром, когда октябрьская темень только-только сдвинулась и начала откочевывать на запад, постепенно обнажая прибрежные камыши и кромку воды на песчаной косе. Еще когда сбили в лесу последний заслон, окопавшийся у дороги с тремя пулеметами, с КП комбата по рации вышел на связь командир полка полковник Колчин и приказал:

— Дуй, Нелюбин, с ходу на ту сторону! Приказ понятен?

— Понятен, — ответил он.

Приказ-то понятен. Но как его выполнить? Легко сказать — на ту сторону. Дуй… Как будто тут уже понтоны налажены и берег на той стороне расчищен…

Нелюбин минут пятнадцать щупал в бинокль непроницаемую пелену тумана, надеясь ухватить там хотя бы какой-то предмет, ориентир. Но ничего, кроме вязкой сумрачной мути и бугристой воды, так и не разглядел. Взводные стояли рядом, молчали. Не отрываясь от бинокля, старший лейтенант произнес:

— Будем форсировать, ребятушки. На тот берег надобно. Приказ. — И, после короткой паузы, сглотнув ком, внезапно заперший горло: — Каким бы он ни был.

Там же, в лесу, нашли сторожку, разобрали. Бревна легкие, сухие. Лет пятьдесят под крышей стояли.

— Берем, берем, ребятушки! — поторапливал Нелюбин роту. — Становитесь вчетвером по росту!

Вот с этими плавсредствами и подошла Седьмая стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта Нелюбина Кондратия Герасимовича к Днепру ранним утром. На подходе вернулась высланная вперед разведка, доложив, что левый берег чист, а на правом постукивают пулеметы. Он приказал сложить бревна по два и сплотить их так, чтобы можно было плыть между ними. Пулеметы, противотанковые ружья, ящики с патронами и гранатами закрепили на бревнах. Так и вошли в воду и поплыли.

— Ребятушки, — отдал последний приказ Нелюбин, — плавсредства держать вдоль течения. Тогда меньше будет сносить. А начнется стрельба, будет за чем укрыться.

Конечно, форсировать такую реку, как Днепр, при помощи подручных средств дело рисковое. Да еще без поддержки. Но, с другой стороны, рассудил ротный, собрав командиров взводов, замполита и агитаторов, немцы их пока не ждут. Они сидят на правом берегу, который возвышается, если верить карте, на шестьдесят-семьдесят метров, ждут. А сверху им нас расстреливать будет ох как удобно! Берега в тумане не видать, какой он там, вправду ли такой высокий, обрывистый да неприступный. Так что, с другой стороны, если долго не рассуждать, то переплыть по-тихому даже такую реку, как эта, можно. Течение здесь не особо сильное, туман в самой поре, вытянутых рук не видать.

— Ну, с богом, ребятушки, — хлопотал возле берега Нелюбин. — Держаться командиров взводов. Не разговаривать. Раненым не стонать. Помощь окажем на том берегу. Там наше спасение. Только об этом и думайте. Кто не умеет плавать, привязаться к бревнам ремнями.

Поплыли. Тихие волны мягко шлепали по бревнам. Солдаты загребали под утлом, стараясь держать на северо-запад. Чтобы не сбиться с курса, взводные посматривали на компасы. Осенняя вода пронизывала до костей. Еще на берегу, когда сплачивали бревна, Нелюбин приказал старшине раздать по сто граммов спирта. Кто развел с водой, получилось как раз по полкружки. А кто и рванул так, единым дыхом.

Кто-то из бывших штрафников пошутил мрачно:

— Днепром запьем, братцы.

— Пошел ты к черту! — ответили ему сразу несколько голосов.

Немцы изредка постреливали из пулеметов, но стрельба велась в основном выше по реке. Там стоял небольшой городок. По берегу, по самой круче, рассыпались окрестные села. Как видно, в них-то немцы сидели гуще, гарнизонами. Напротив города — мост. Немцы его не взорвали. Потому что еще переправлялись на ту сторону их отступающие запоздавшие части. Вот и стерегли его. Нервничали в тумане. Тут они пока никого не ждали. На что и сделал расчет старший лейтенант, выполняя приказ.