Михаил Булгаков как жертва «жилищного вопроса» - Александр Владимирович Бурьяк

28 сентября — повторное письмо А. М. Горькому по поводу выезда из страны.

Сентябрь — работа Булгакова над неоконченной повестью «Тайному другу», обращенной к Е. С. Шиловской. Впоследствии эта повесть послужила основой для «Театрального романа», став как бы его первой редакцией.

2 октября — подает заявление о выходе из Всероссийского Союза писателей.

14 октября — дирекция МХАТа расторгает договор с Булгаковым на постановку пьесы «Бег» и требует вернуть аванс.

Октябрь — Булгаков начинает работу над пьесой о Мольере. 6 декабря — закончена первая рукописная редакция пьесы о Мольере «Кабала святош».

Декабрь — перепечатка и чтение пьесы «Кабала святош» Булгаковым на своей квартире и на квартире Н. Н. Лямина. Доработка текста перед подачей «Кабалы святош» в Главрепертком. Возникновение у Булгакова замысла пьесы «Блаженство». Создание первых глав романа «Театр» — ранней редакции «Театрального романа».

1930 г.

Январь — в письмах к брату Николаю в Париж Булгаков сообщает о неблагоприятной для себя литературно-театральной ситуации и тяжелом материальном положении.

19 января — рассказывает о содержании пьесы «Кабала святош» на совещании литературно-репертуарного комитета МХАТа. Конец января — начало февраля — встречи Булгакова с писателями Е. И. Замятиным и Борисом Андреевичем Пильняком.

11 февраля — чтение Булгаковым пьесы «Кабала святош» (второе название — «Мольер») в Драмсоюзе.

18 марта — Булгаков получает из Главреперткома письмо, где сообщается о запрете «Кабалы святош». Сжигает черновики комедии «Блаженство», «романа о дьяволе» («Копыто инженера») и начало романа «Театр».

28 марта — Булгаков пишет письмо Правительству СССР с просьбой определить его судьбу и, либо дать право эмигрировать, либо предоставить возможность работать режиссером-ассистентом во МХАТе.

3 апреля — Булгаков подписывает договор с Театром рабочей молодежи (ТРАМ) о работе с 1 апреля консультантом.

17 апреля — принимает участие в похоронах Владимира Владимировича Маяковского, застрелившегося 14 апреля.

18 апреля — Булгакову позвонил И. В. Сталин. В разговоре было решено, что драматург обратится с просьбой зачислить его режиссером-ассистентом во МХАТ.

10 мая — Булгаков подает заявление в дирекцию Художественного театра и зачисляется на должность режиссера.

Таким образом кризис наличности 1920–1930 гг. был преодолён.

Второе обострение отношений Булгакова с обществом случилось в 1936 г.:

«О трагическом для писателя 1936-м годе написано много и подробно. Скажем лишь, что в этом году после запрета его трех пьес („Мольер“, „Александр Пушкин“ и „Иван Васильевич“) Булгаков ушел из Художественного театра, который безгранично любил, но в котором ему пришлось испытать много страданий. Тогда-то ему и пришла в голову мысль вернуться к театральному роману в виде, конечно, „Записок покойника“.» (Лосев В. И. «Художественная автобиография Михаила Булгакова»)

Булгаков как врач. Был он специалистом по сифилису и вообще по венерическим заболеваниям. Летом 1917 г. он устроился в Вяземскую городскую земскую больницу заведующим инфекционным и венерическим отделением. Ну что тут скажешь? Сифилис ведь тоже надо лечить. Можно и над проктологами посмеиваться, пока самого геморрой не прихватит.

Здоровье курильщика Булгакова:

«1915 г. Конец апреля — начало мая — Булгаков изъявляет желание служить врачом в морском ведомстве, однако признается негодным к несению военной службы по состоянию здоровья.»

«Сейчас я работаю совершенно здоровым, и это чудесное состояние, которое для других нормально, увы — для меня сделалось роскошью, это потому, что я развинтился несколько. Но, в основном, главном я выздоравливаю, и силы, хотя и медленно, возвращаются ко мне. С нового года займусь гимнастикой, как в 16-м и 17-м году, массажем и к марту буду в форме.» (дневник, 23 дек. 1924 г.)

На самом деле в форме он никогда уже потом не был.

1939 год:

«11 сентября — новое резкое ухудшение зрения у Булгакова. 15 сентября — возвращение Булгаковых в Москву. Консилиум врачей подтверждает поставленный в Ленинграде диагноз: гипертонический нефросклероз.» («Булгаковская энциклопедия»)

Был ли Михаил Булгаков антисемитом — вопрос дурацкий. «Антисемит» — довольно неопределённое понятие. Можно уверенно утверждать только, что евреев он ЗАМЕЧАЛ. Если человек не говорит о евреях плохого, а только думает, то он лицемер или боится. А если человек говорит о евреях лишь хорошее, то он большой дурак или помешался на «еврейском вопросе», потому что не может быть народа без недостатков.

В некотором смысле антисемитами являются ВСЕ сколько-нибудь думающие люди, которым довелось неоднократно сталкиваться с евреями. В том числе и сами евреи. И причина этого не в еврейской специфике, а в том, что люди зачастую вольно или невольно мешают друг другу, но объясняют это не тем, что так уж они устроены, а всякой правдоподобной чепухой.

Если применять слово «антисемит» только для обозначения тех, у кого на евреях свет клином сошёлся, то ТАКИМ антисемитом Булгаков не был: может, был для этого слишком умный, а может, попросту не сложилось. И кстати, главная «Маргарита» в жизни Булгакова, его третья и, наверное, самая удачная супруга Елена Сергеевна, была еврейкой.

Полное (ну, приближающееся к полному) собрание сочинений Булгакова в перестроечные и первые постперестроечные годы не издавалось, из чего можно заключить, что у него много вполне советских текстов — помимо «Дней Турбиных», пьесы «Батум» о молодом Сталине и либретто к опере «Чёрное море» о штурме Перекопа доблестной Красной Армией.

Михаил Булгаков был человеком негероического склада. Особо плохого в этом нет, но всё-таки это не положительный штрих в портрете. Булгаков — пассивный приспособленец, психически не очень сильный человек, основная энергия которого уходила в творчество, так что на личное обустройство почти уже ничего не оставалось. Он — эстет, существовавший в состоянии хронического дискомфорта. В душевном отношении он был слишком слабым для своего времени и выжил чудом. Его мистицизм — это бегство от реалий, которые требовали от него чрезмерного напряжения. Ему очень повезло: сходился с женщинами, которые потом много лет вытирали ему фигуральные сопли и рассказывали, какой он замечательный, из-за чего ему удалось в советских условиях протянуть до 49 лет, несмотря на не очень большую для такого качественного писателя востребованность и остро стоявший «квартирный вопрос».

Недовостребованный сильнотворческий