DUализмус. Корни солодки - Ярослав Полуэктов

Кирьян Егорович понял: рассмотрела его ноги и наличие трусов.

Кирьян Егорович не удивился. Он продемонстрировал ранее сказанное жестами. Назвал номер в отеле, изобразил её шаги по потолку и плескание в ванной.

– Хлюп, хлюп, буль, буль.

– Я Вас случаем не залила? Тут такой зэр шлэхт сантехник! Позор всей Мохенджаре. Вы, случаем, не сантехник? Ха-ха-ха. Я люблю плескаться. Вот как сейчас.

И она плеснула Кирьяну Егоровичу в лицо.

– Спасибо. Блю, блю. Вы весёлая женщина… извините, девушка, извините, с ребёнком.

А говорит: немецкого не знает!

– Я не сантехник, нет, я АРХИТЕКТОР из Сибири (вот дурашка). Живу вон там.

Махнул рукой за спину, наугад, и, кажется, попал в точку. В шонькино и в своё окно.

Шонька проследила направление и засмеялась: не врёт деревня.

– Да, точно, я над вами. У меня стиль фольк-панк, если что.

– Я и говорю. – Всё жестами. – Мне этот стиль здоровски нравится. Могу слушать бесконечно долго.

– Поболтаем на суше?

– Не люблю суши.

– Да я не про то.

– У меня вон тот столик и пивко. Прошу к моему шалашу.

Она не прочь. И выпить скорее.

Выползли.

Ни herra себе! (голос Галустяна!) Леченье испужным поносом! ДАМА ЭТА ГОЛЕЕ РУСАЛКИ! Голее стада, косяка русалок! Florida citrus exposition! А купальный домик-то ваш сгорел! Извините. Теперь la Plage el l’Hotel Nude. И не прикрывается даже.

Сиськи он уже видел в бассейне тринадцать секунд подряд, как вежливый семейный боевичок, мы смотрим «добрый вечер», а тут вдобавок мохрень в паху. Вот это да! Ещё и свешивается на манер бородки скромной дворянки на порносессии, используя собачью расчёску иначе не выйдет.

Наивно чистоплотный Кирьян Егорович считал, что большинство чистоплотных современных женщин – у кого бритва под зеркалом – бреются до приличного минимума.

Тут ровно наоборот.

В воде картинка совершенно врала: он посчитал поначалу, что она в стрингах с модной чёрной нашлёпкой в кружавчиках и с сердечком от Мensа.

Кирьяну Егоровичу из всiх причёсок подобного рода оченно ндравится «сндрижка повдольс» и когда поделено напополам. Типа буквы «V». Добавим «V» в коллекцию драгоценных мхов-бобровых мехов среди камней.

Кто ещё претендует на этакое сокровище?

– Спасибо за приглашение, мерси, экскьюзми. Простите, я немного не одета. (Она ещё и вежливая!) Не против маленькой вечерней нуды?

– Фуйня вопрос.

Возьмите мое полотенце.

Мне снять трусы тоже?

Не обязательно. (У тебя, поди, в трусах ничего и нет.)

Якорь от прохлады поднят на борт, блЪ, точно замечено, и свёрнут в трубочку, ё-пэ-рэ-сэ-тэ!

Присаживаются. Певичка небрежно прикрывает грудь и колени полотенцем, качает ногой. Нога колышется в резонанс с авантюрой. Ни разу не любилась с русскими, не лебезила передом, не любезничала по-серьёзному, лесбиянству бой.

– Вы курите? Мои сигареты в номере.

– Что-что?

Синдром дракона. Младшая сестричка, старомодные тапочки, не пора ли поменять платьице и прочий гардероб?

– Берите мои. Взял бы я Вас в разведку.

Что дальше?

Кирьян Егорович собрался шлёпать за бокалом.

– Зачем, зачем, я могу из бутылки.

Кирьян Егорович тоже умелец из бутылки. А по пьянке может одарить кхой-кхудом. Слышали такой чуй-чуй фрукт?

Хлебнули по чутку. Ух, хорошо ночью!

Языковый барьер мешает активному проистечению приставания.

Кирьян Егорович подмигнул и направил шонькин взгляд с помощью пальца на небо: звёзды – ты звезда, луна – ты ещё и луна.

Я – тёмное облако. В Сибири до хрена облаков, весна, осень.

А главное там – длинный снег. Шило там всегда в мешке.

Человек в онучах чернее янычара кучерявой чумазости.

Мои подмышки особенной внешности! Я – предположительно победитель медведей. Вы королева! А я серый воротничок с красной подкладкой. И всех по хрiстиански wыiбу. Даже не заметишь как.

– Знаю-знаю таких добрых сибирячков – не дура. Читала Достоевского. Одна по грибы не пойду. Только с ружьём.

– Здоровски же тут, да? Романти'к?

– Согласна, романти'к!

Пальцевая дробь по столу.

А Шонк вспоминала час назад пропетую и станцованную (и неплохо ею же сплясанную) современную полулатину под названием «Магнит Хэрриес». Джон, Джон, нет тут Джона, одни иваны, да и тот один Иван. Нет-нет, она не может сдаться без достойной артиллерийской подготовки, иначе не отчитаться перед ревнивыми любовниками.

Ха-ха-ха, хариус. Есть такая рыба, да.

– Я слышал. Это…

Тут пальцевая дробь по столу в такт с певичкиным барабаном. Танцевала правая и левая рука Туземского. И пумкали искромётным сексом щёки. Фанданго, джига. Весьма похоже.

– Вот так. Это Вы. Так пели и плясали. Прекрасно. Плюс Вам. Я Ваш поклонник! Ей, ей! Люблю ваш «Магнит». (Кто же не любит её наинижайший магнит хариус: так же ротиком хавает!)

– Ха-ха-ха. Похоже.

Не заграждай рта волу, когда он молотит челюстями. Будто бегемот Нила.

Туземский продолжает танец пальцев на столе.

Туда-сюда, кач назад, кач вперёд.

Шассе, балансе.

Всё слитно и скромно, как в кукольном театре «Скоморох».

Отлить даже некогда.

И негде.

Зима, снег, утопнуть можно в этой непредсказуемой весенней Венеции.

Дверь закрыта. Детям оставаться на местах и не подглядывать. Сатана тоже хочет стать человеком для пробы этого вида сладости.

Дети кругом, даже в интерьере.

– Смотрели нашего «Поросёнка Вуду»? Нет? А «Зимнего Мюнхгаузена»? А если в исполнении. А хотя бы по радио? Тоже нет?

Профессионально. Похоже.

Туземский лепечет и подпевает.

Певичка похихикивает.

И прикрывает рот рукой, чтобы не оборжаться перед этим смешным русским.

Ха-ха-ха: поросёнок, мюнхгаузен, поссать ему негде, ссы в бассейн, я стерплю, я же оттуда вышла и больше не пойду.

Водообмен.

Нет, нет и нет. Вдруг вода с фенолфталеином.

Тогда за куст, а я подгляжу.

Ха-ха-ха!

Зубы не ровные у неё, блестят по отсветами фонарей фосфором.

Совсем белые, совсем настоящие зубы.

Были бы искусственные – были бы гладкие полярной свежести.

У Кирьяна Егоровича в комплекте только передние зубы.

Коренные в четырёх местах отсутствуют.

На помощь ему бесплатно не придут.

Потому смеётся аккуратно.

Будучи с девочками, не заказывает твёрдых блюд.

Мясо он потому не любит, яблок он потому не ест.

Кукурузу за 650 и той только одна банка на заказ из Узбекистана не покупает: ешьте сами такую долгую жевательную кукурузу.

На очередном куплете четыре пальца Туземского слипаются в едином порыве и изображают страстное танго.

Потом сваливаются на стол и имитируют известные всему трахающемуся миру телодвижения.

Всё под тумканье кирьяновских щёк.

Певичка клюёт: она радуется спектаклю. Душа раскры-вай-вайется.

Под расслабленную вай-ваем душу сползает полотенчишко.

И снова открыто миру преисподнее.

Корона с бриллиантами, а не просто пах!

Блестит каждой своей посеребренной каплей.

Зовёт к приключению.

Он превыше небес, – что можешь сделать? совершеннее преисподней, – что можешь узнать там в глубине кроме заразной энергии?

Приём с пальцевыми танцами Кирьяну Егоровичу знаком.

Так однажды мужской свитер сплёлся со свитером некоей девушки. Сначала было смешно. А потом всё по схеме: свадьба, дети, развод.

– Ха-ха-ха, – Шонк смеётся почти по-русски.

Хе! А как ещё должны смеяться звездатые американские турчанки с тайками?

– Ещё бир? – Шонк, бухнув из горла последнее, совсем принаглела.

Очаровательный вид: «Я только-что поймал тебя. А ты меня. Слушайся. Я буду председатель с маузером, а ты будто помощница без всего».

– Биру! Гражданин бывших советов… с маузером, ха-ха-ха, дайте биру!

– Ноу проблем.

– Гарсон!

Гарсон и так наблюдает за парочкой твикс из витража без отрыва от производства. Один из парочки – русский, какие все русские странные, дома расскажу жёнке, похохочем.

– Два бира! И роте вин.

Принёс, заразец этакий.

Самоочевидно за счет русского.

Включит в счёт номера или сдерёт сейчас? Хэр с ним. Деньги у К.Е. есть и даже в приличной (то бишь разглаженной утюгом) купюре. Стыдно не станет.

– Ес, ес, сеньор. Мерси, спасибо, сэнкью. И карандаш ещё, ну ручку, чиркалку (показал) будьте добры. И салфетку. Писать на ней чиркалкой (показал, поняли, принесли).

И пошёл народ как я сказал ему в свой дом.

Шонк восседала, мокря парусину кожей. Панталон её – что теперь стрингом зовётся – ниточкой обвил ветку, теперь стринг оттелева сроду не отодрать.

Час или два ночи.

Мохенджаро увлечено храпом.

Кто-то постельным комедиантом, кто-то немецким поревом форевел подружку.

Егорыч по наташростовски тосковал, по князьандреевски крепился.

И судорожно старался не опускать предсмертно судорожно цинично глаз ниже столешницы.

Где зов вечен, а зев розов.