Почти цивилизованный Восток - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Просто… п-плохо, - заикаясь, сказала Эва. – Сейчас п-пройдет.
Альфредо кивнул.
А потом просто подхватил Эву на руки. И она замерла от ужаса. Но нет. Альфредо также не произнеся ни звука, продолжил путь.
Куда её…
Что с ней вообще будет? И неужели никто-никто не поможет? Не придет, не…
Её молча уронили в глубокое кресло. А во втором уже сидела та самая женщина с механической рукой. Правда, сейчас руку скрывала перчатка, но Эва ведь знала. И не могла заставить себя отвести взгляд.
- Пей, - велела женщина, когда перед Эвой поставили высокую чашу с бульоном. – Тебе нужны будут силы. Не спеши. Глоток. Потом ждешь. Если не чувствуешь спазмов, делаешь следующий. Ясно?
- Д-да.
- И не трясись. Будешь послушной девочкой, ничего с тобой не случится.
Как будто с ней уже не случилось. Но Эва вновь кивнула. Она будет. И постарается. И… и дрожащими руками она подняла чашу и сделала глоток. Бульон был теплым, наваристым и жирным настолько, что Эва едва не удержалась, чтобы выплюнуть.
Нет уж.
Женщина, кем бы она ни была, права. Эве понадобятся силы. А значит, она должна выпить. В конце концов, те отвары, которые варила матушка, надеясь добавить Эве красоты, на вкус были еще хуже.
И пользы в отличие от бульона в них никакой.
Во всяком случае ни кожа белее не стала, ни Эва стройнее.
- Можешь называть меня Матушкой Гри, или просто Матушкой, - женщина смотрела, как Эва пьет. И по её лицу нельзя было понять, что она думает. – Теперь ты принадлежишь мне.
Как? Разве может человек принадлежать кому-то…
- Тот, кого ты знала… к слову, как он назвался?
- Стефано, - сказала Эва.
- Стефано… надо же, выдумщик какой. Так вот, он тебя продал.
- Но…
- Да, это незаконно, - согласилась женщина. – Однако здесь, девонька, свои законы. И теперь ты принадлежишь мне. До тех пор, пока не отработаешь долг.
- Сколько?
- Вот и умница, - Матушка Гри улыбнулась, отчего её некрасивое лицо сделалось вовсе страшным. – Ни слез, ни капризов… все-таки леди – это леди… три тысячи.
Сколько?
Эва ведь слышала… стоп. Нельзя показывать, что она слышала. И вообще свои способности. А потому она сделала очередной глоток. Бульон стоило допить, пока он окончательно не остыл.
- И еще пятьсот в месяц за услуги.
- К-какие?
- Одежда. Комната. Еда.
Вот за ту конуру и пятьсот? Да… да они за особняк на побережье столько не платили, который снимали все лето!
- Целитель, которого пришлось позвать, ибо ты была далеко не в самом лучшем состоянии. Он сумел сохранить твой разум…
Ложь.
Нет, целителя Эва не видела, но целитель бы понял, кто перед ним. И не рискнул бы связываться.
- Моя семья… заплатит.
- Уверена, детка?
- Да, - решительно ответила Эва. – Она заплатит и втрое больше. И вчетверо.
Улыбка Матушки Гри стала еще шире.
- Видишь, как хорошо все складывается…
[1] Одежда, особенно платья из качественных тканей, были вещью очень дорогой. Их передавали по наследству, дарили. Но ткани вроде шелка и бархата нуждались в специальном уходе, их нельзя было просто постирать. Поэтому бедные девушки часто отпарывали и стирали лишь рукава, как наиболее загрязненные части одежды. Со временем рукава становились светлее основной ткани, что было признаком бедности.
Глава 6 Где речь заходит о родовых тайнах и прошлом, пусть и не совсем отдаленном
Глава 6 Где речь заходит о родовых тайнах и прошлом, пусть и не совсем отдаленном
Матушка не спешила говорить, а Эдди не торопил. Вот что он усвоил к своим годам немалым, так это, что спешка к добру не приводит.
А позолота-то местами поистерлась. Незаметненько, в уголках самых, но все же. Да и гардины цвет имеют неоднородный, но тоже не сказать, чтобы пятнами пошли. Нет, слегка выгорели.
Самую малость.
Отчего-то данное обстоятельство несколько примирило Эдди с действительностью.
- Видишь ли, дорогой… - матушка все же вздохнула.
- Если не хочешь…
- Не хочу. Но надо. В конце концов, я и без того слишком долго пряталась. И… пожалуй, если бы речь шла лишь обо мне, но Милисента. И ты… - она встала и подошла к окну.
Окна, надо сказать, были изрядными.
В пол.
И с белоснежными переплетами, укрепленными магией. Оттого и не тянуло сквозь них сквозняком. Да и сами стекла отличались той прозрачностью, которой обычным способом не достигнуть. А выходили они на улицу. Узкую. Серую.
Да и сам этот город был серым.
Серые дома тянулись ввысь. По серым мостовым гуляли серые люди, махонькие, что игрушки. Пара серых лошадей тащила уродливого вида повозку, та и шла-то по рельсам.
- Я уже забыла как здесь… красиво.
- Красиво?!
Вот уж чего Эдди не видел, так это красоты. Но матушка снисходительно улыбнулась.
- У каждого свой взгляд. А мне… мне этого не хватало.
Города?
Или роскоши, к которой она привыкла? Эдди не дурак. Эдди понимает, даже без слов. Возьми кого другого, ту же Милли, она вон дичится. И держится так, с видом прегордым, но взгляда хватит, чтобы понять, сколь неудобно ей в этаком окружении.
А матушка?
- Что ж… все же… ты знаешь, что когда-то я сбежала из дому, чтобы быть рядом с твоим отцом.
Эдди знал.
Правда, до сих пор понять не мог, чем же эта скотина такое счастье заслужила. Ну да ему ли матушку судить?
- Я была молодой. И восторженной. И жила… скажем так, меня воспитывали очень строго, и временами мне казалось, что я и дышать-то без разрешения не могу. А тут он. И его рассказы. Запад, где все свободны, нет ни обязательств, ни правил, ни удушающего этикета. Где настоящая жизнь.
Она умела улыбаться грустно и задумчиво, так, что Эдди почти увидел ту, давно пропавшую девушку, которая поверила в сказку.
Не она первая.
Не она последняя.
- Моя семья… ничего не знала, - тонкие руки стиснули платок. – Если бы кто-то заподозрил… твой отец не был человеком моего круга. И близко не был.
