Постоянная должность - Айзек Азимов

- Ваш аспирант мертв, и это сделали вы, Брэйд! Да, это сделали вы!

ГЛАВА 6

Брэйд застыл на месте - отчасти от оглушительного удара трости, но больше потрясенный словами Энсона. Его рука непроизвольно потянулась назад, нащупывая ручку кресла, но поймала лишь воздух. Энсон продолжал уже спокойнее:

- Вы не можете отрицать, что ответственны за это, Брэйд.

- Кэп, я... я... - попытался что-то сказать Брэйд.

- Вы были его научным руководителем. Вы отвечали за все, сделанное им в лаборатории. Вы должны были знать каждый его шаг, каждый помысел. Вам следовало выбить из него дурь или вышвырнуть его, как это сделал Рейнк.

- Вы имеете в виду моральную ответственность? - Брэйд почувствовал слабость и в то же время колоссальное облегчение. Как будто моральная ответственность за юношу была совершенным пустяком. Он наконец нащупал кресло и сел.

- Послушайте, Кэп, но ведь профессор должен спекать своих аспирантов все же в каких-то определенных границах.

- Вы не дошли до этих границ! И я не виню в этом лично вас. Это лишь часть общего положения вещей. Исследования превратились в какую-то игру. Ученая степень стала чем-то вроде приза, которым награждают аспиранта за то, что он несколько лет торчит в лаборатории, а в это время профессор в своем кабинете составляет прошения о субсидиях. В мое время степень нужно было заработать. Аспиранту за это ничего не платили. Ничто так не обесценивает научную работу, как стремление добиться результата ради денег. Мои аспиранты работали над диссертацией до изнеможения, ради нее они умирали с голоду, и все же кое-кто из них так ее и не защитил. Но те, кому это удавалось, знали, что добились того, что нельзя купить. Ради этого стоило проливать кровь. Вы читали работы, которые мы выпускали?

- Вы же знаете, Кэп, что я их читал. Многие из них стали классическими, с искренним уважением заверил Брэйд.

- Ха! - Энсон несколько смягчился. - А почему они, по-вашему, стали классическими? Потому что я направлял их. Когда было нужно, я приходил и в воскресенье, и - господь тому свидетель - так же поступали и они. Мне приходилось работать и ночами, и столько же работали и они. Я постоянно контролировал их. Я знал все их помыслы. Один раз в неделю каждый из моих аспирантов приносил копии своих записей, и я их просматривал вместе с ним, страница за страницей, слово за словом. А скажите-ка мне, что вы знаете о записях Ньюфелда?

- Меньше, должно быть, чем мне следовало бы знать, - пробормотал Брэйд. Он почувствовал себя неловко, но в то же время понимал, что Кэп Энсон впадал в крайности, и многое из сказанного им говорилось лишь для того, чтобы задеть Брэйда. Именно Энсон ввел в университете тетради с двойными листами, белыми и желтыми, с проложенной между ними копировальной бумагой. Мельчайшие детали всех экспериментов (в идеальном случае и все размышления) аспиранты записывали в тетради, а желтые копии отрывали по перфорированной линии и через определенные промежутки времени передавали научному руководителю. Брэйд также следовал этому правилу, как и большинство преподавателей, хотя и не со скрупулезностью Энсона. Но в конце концов Энсон - это уже человек-легенда... А сейчас просто старичок, с которым каждый обращался мягко, уважая его прошлое.

- Вы знали Ральфа, Кэп? - спросил Брэйд.

- Что? Нет. Я несколько раз проходил мимо него. Для меня он был просто одним из тех физико-химиков, которые болтаются в лаборатории органической химии.

- Вы что-нибудь знали о его работе?

- Я знаю, что он изучал кинетику, вот и все.

Брэйд был разочарован. Очевидно, некоммуникабельность Ральфа была абсолютной. Даже Кэп Энсон не смог сломить ее.

Весь этот разговор был как бы тенью былых дней, когда со всеми бедами в конечном счете обращались к Кэпу.

- Кэп, мне сказали странную вещь. Она мучает меня с самого утра. Мне сказали, что Ральф Ньюфелд ненавидел меня.

Кэп Энсон опять сел, вытянул ревматическую левую ногу и осторожно положил трость на край стола. Затем он спокойно произнес:

- Вполне возможно.

- Возможно, что ненавидел? Но почему же?

- А вы помните Кинского?

Брэйд, конечно, знал о Кинском. Из всех аспирантов Энсона Джозеф Кинский оказался самым лучшим. Он теперь работал в Висконсине и широко прославился благодаря осуществленному им синтезу тетрациклина и новым данным о механизме действия антибиотиков, полученным как косвенный результат исследования этого синтеза.

- Он был наилучшим. Абсолютно самым лучшим из моих ребят, - широко улыбнулся Энсон. - А вы полагаете, что Кинский не испытывал ко мне ненависти? Я знаю, бывали моменты, когда он готов был убить меня. Мы почти все время были с ним на ножах. Господи боже, Брэйд, я хотел бы, чтобы и вы ненавидели меня немного больше!

- Я вообще никогда не питал к вам ненависти, Кэп.

- Это, наверное, потому, что я с годами становился мягче и дряхлее, и поэтому мои аспиранты - хуже. Я возлагал на вас надежды, Брэйд...

Брэйд ощутил боль от такой формулировки. Энсон "возлагал" на него надежды. Теперь уже он их больше не возлагает.

Неожиданно Энсон спросил:

- Кстати, вы знаете, что Кинский навестит нас в понедельник? И я хочу, чтобы вы познакомились с ним. Коллеги по учебе все-таки. - Энсон тяжело поднялся, убрал письмо и взял в руку трость. - Я увижу вас завтра утром, Брэйд.

- Хорошо, Кэп, только не забывайте, пожалуйста, об этих лекциях по технике безопасности.

Оставшись один, Брэйд снова почувствовал тяжесть на душе. Энсон может сколько угодно говорить о ненависти со стороны аспирантов как о своего рода обряде посвящения в рыцари или свидетельстве выдающегося мастерства преподавателя, но ни один из этих доводов не был применим к Брэйду. Почему же Ральф должен был ненавидеть его? Или же Джин Мэкрис лгала? Или ошибалась? Как найти подтверждение ее словам? Кто может знать Ральфа достаточно хорошо, чтобы подтвердить или опровергнуть это? Брэйд его не знал, но, черт побери, были же люди, близкие к нему по совместной работе, его коллеги-аспиранты.

Он посмотрел на стенные часы. Еще не было одиннадцати. До обеда у него не было ничего важного. Определенно ничего такого, что могло бы сравниться по важности с этим.

Брэйд снял трубку и позвонил домой. Ответила Дорис, ее "алло" прозвучало нейтрально. Оно ничем не выдавало ее душевного состояния.

- Алло, Дорис! Все в порядке?

- Конечно. А как дела у тебя? Что нужно было профессору Литтлби?

Он вкратце рассказал ей обо всем. Она слушала, не прерывая.

- Он не намекал, что это твоя вина?

- Нет. Но относился ко мне как к невольному соучастнику в преступлении. Это дурная слава для факультета, а поскольку Ральф - мой аспирант, следовательно, запачкан и я. По-моему, он хотел бы, чтобы мы не показывались у него завтра вечером.