Нити судьбы - Сергей Шхиян

Не знаю, кто были эти люди, возможно, представители власти или нувориши, способные украсть или купить половину Сибирской тайги.

Но сюда они приехали на стилизованных машинах, были одеты в компьютерные модели, а не в серые русские соболя!

Судя по реакции присутствующих, счет стал, как минимум, один — один. Дальше я пошел на выигрыш: громко щелкнул пальцами, ткнул указующим перстом в мажордома и небрежно поманил его согнутым указательным пальцем. Все теперь смотрели на меня и на палец. Управляющий послушно подошел, не посмев ослушаться.

— Прими-ка, голубчик, шубу! — громко сказал я и, сдернув меховую рухлядь с Марфиных плеч, кинул ему на руки. И тут раздался общий глубокий вздох. Думаю, что такое торжество, даже очень красивым женщинам не всегда выпадает в жизни. Все без исключения мужчины разом заиндевели и забыли о своих спутницах.

Я не знаю, как это получилось у портного, подлинное искусство плохо поддается описанию, но то, во что он превратил обычную, хоть и миловидную девушку, было истинным шедевром. Возможно, главная причина заключалась в том, что мастер сумел заключить ее простоту и естественность в соответствующую оправу, подчеркнув формой содержание. Причем это, как мне кажется, оценили все: женщины не найдя у нее никаких следов косметических или стилистических ухищрений, завидуя юности и чистоте, мужчины на основном инстинкте.

Теперь счет стал разгромным, и нам с Марфой нужно было очень постараться, чтобы проиграть поединок. Ни она, ни я делать этого не собирались. Однако и враг не дремал.

Оправившись от неожиданности, из толпы вышел хозяин. Сказать, что он был просто зол, значит ничего не сказать. Он был в ярости, я видел, как у него подергивается веко и утолок губы. Однако держать себя в руках он умел, сказал негромко, но так чтобы все услышали:

— Друзья, это и есть наши новые знакомые, Позвольте вам представить, Алексей Крылов и Марфа Бахметева!

Удар он нанес, что называется, наотмашь. Надеюсь, что лицо у меня в тот момент не очень изменилось, во всяком случае, я попытался приветливо улыбнуться. То, что он назвал по имени и фамилии не только меня, ко и Марфу, сразу все ставило на свои места. Только на этом месте, мне находиться совсем не хотелось. Было похоже, что в этот раз я попал не к своим родственникам…

Я сам до сих пор не знал даже имен хозяев. Представиться залетным бродягам они не сочли нужным, а слуги их называли просто «господами». Они же, оказывается, знали даже то, чего не знал я, фамилию моей спутницы.

— А теперь, друзья, — кончил он, явно наслаждаясь произведенным на меня эффектом, — прошу всех в столовую! Эльвира, приглашай гостей к столу, — добавил он, нежно беря жену под руку.

Все тут же задвигались и парами пошли вслед за хозяевами к выходу из зала.

— Твоя фамилия Бахметева? — тихо спросил я Марфу.

Девушка испытывала большой эмоциональный подъем, чувствовала себя на седьмом небе от счастья и ничего странного в том, что ее здесь знают, не заметила.

— Да, — ответила она, — разве я тебе не говорила?

— Нет, не говорила, а здесь, ты себя кому-нибудь называла?

— Нет, меня никто не спрашивал.

— А обо мне спрашивали?

— Тоже нет, я фамилию твою сейчас первый раз услышала.

Было похоже на то, что все у нас с ней складывается совсем плохо. Между тем все гости вошли в огромную парадную столовую. Здесь царил дух того же, что и везде, имперского пижонства: огромный стол, резные стулья «а-ля восемнадцатый век», куверт на тридцать персон. Фрачные лакеи разводили гостей по их местам. Лишь только мы вошли, к нам подошел затянутый во фрак парень с блестящими, смазными каким-то маслом волосами, разделенными пополам на прямой пробор. Видимо такими хозяева представляли себе настоящих лакеев.

— Извольте, я вас провожу, — сказал он, небрежно кланяясь.

— Где наши места? — спросил я, не спеша идти за ним.

— Очень удобные-с, там вон, с краюшка, — ответил он, кивая в сторону конца стола, — не извольте беспокоиться, жрачка здесь хоть и халявная, но по высшему классу. Где сидеть — без разницы.

— Это тебе без разницы, а нам большая разница. Марфа, нам предлагают сесть за стол последними, как нищим. Как ты думаешь, согласимся?

Кажется, я ей сказал это зря. Задумка была простая, тихо отсюда уйти. Решил, что по-другому Марфу отсюда не вытащить. Однако она отреагировала неожиданно и самым неприятным для меня образом.

— Мне сидеть в конце стола? — во весь голос спросила она. — Ниже всех этих худородных холопов!?

На нас и так пялила глаза вся публика, а после ее громкого не совсем понятного заявления, да еще сказанного с возмущенной интонацией, в столовой наступила тишина. После всего, что сегодня здесь уже случилось, народ ждал скандала!

— Что эта сказала? — негромко спросила хозяйка. После того, как к ней в зале обратился муж, я наконец узнал ее имя — Эльвира. Ей никто не ответил.

— Что сказала эта?! — повысила она голос.

Пришлось мне брать на себя решение конфликта.

— Госпожа Бахметева, просит нас извинить, у нее разболелась голова, и мы не сможем остаться на ужин, — спокойно объяснил я.

Язык за четыреста пятьдесят лет, безусловно, сильно изменился, но все-таки не на столько, чтобы присутствующие не поняли слов: «худородные» и «холопы».

После моих извинений наступила тишина, я уже подумал, что теперь нам дадут уйти с миром, как вдруг какая-то женщина в ярком красном платье, сидевшая по левую руку от Эльвиры вскочила из-за стола и, забыв, что находится в атмосфере старинной степенности, закричала хорошо поставленным голосом коммунальной скандалистки:

— Это кто здесь худородные? Это наша Эльвирка худородная? Да у нее дед министром был и депутатом! А у Вадькиного деда была своя фракция в думе! Это ты лярва, тварь подзаборная!

Только теперь, когда дама в красном, немного приоткрыла тайну личностей и происхождения наших хозяев, я посмотрел туда, куда она указывала. На стене столовой висело несколько портретов в современной моей эпохе одежде. Как нетрудно было догадаться по умным, сосредоточенным лицам, это были портреты отечественных политических деятелей. Среди них пара рож показались мне знакомыми. Фамилий их обладателей я не знал, но помнил, что они часто мелькали по телевизору и публично боролись против коррупции, воровства, мздоимства, за народное счастье и процветание, Судя по тому, как теперь жили их внуки, добиться своей цели им удалось.

— Что кричит глупая мужичка? — спросила меня Марфа.

И опять у меня было чувство, что ее вопрос все поняли правильно, но, тем не менее, ждали моего перевода.

— Эта женщина говорит, что предки наших хозяев заседали в думе, — объяснил я.

Мне очень не нравится в людях родовая спесь, лучше все-таки гордиться своими успехами, а не покойными предками, но особые претензии Марфе предъявить было сложно, в ее темную эпоху, это было нормой поведения, Теперь, когда она узнала, что предки наших хозяев заседали в думе, посмотрела на них по-другому.

— В думе? — повторила она. — При каком царе?

Красная дама ее поняла, и отбрила:

— При каком? А при таком, при первом царе, при Борисе и потом тоже…

— При Борисе Годунове? — удивилась Марфа, оглядываясь на пиджачные портреты знатных предков.

— Кто такой Борис Годунов, — громким шепотом спросила красивая молодая женщина в открытом лиловом вечернем платье.

— Царь такой был, во времена Пушкина, — ответил ей сосед по столу, скорее всего, муж.

— Пушкина? — громко переспросила она. — А кто такой…

— Заткнись, дура! — оборвал ее собеседник.

И разом общее напряжение прошло: кто-то из гостей негромко хмыкнул, фыркнула какая-то смешливая гостья, на другом конце стола засмеялись откровеннее, и вдруг все собрание разразилось хохотом. Смеялись долго и весело. Общее веселье подогрела сама виновница происшествия. Сначала она не поняла причину общей радости, потом развеселилась, глядя на мрачно сидящего спутника и, когда уже почти все замолчали, сама залилась как звонкий колокольчик. Этого не выдержал даже муж, махнул рукой и закатился вместе со всеми гостями.

Я попытался воспользоваться моментом и незаметно уйти, но дорогу преградил мажордом и пригласил нас сесть подле хозяев. Яркая дама в красном вместе со своим кавалером куда-то исчезли, так что места оказались свободны. Я подумал, что теперь у нас появилось еще двое непримиримых врагов. Стоит только высунуться из общего болота и квакнуть, как тотчас обрастаешь недоброжелателями. Может быть, и меня здешние хозяева раздражают именно своим показным богатством и сибаритством. Зависть — мерзкое человеческое качество, плохо поддающееся самоконтролю. Все мы, в конце концов, вылеплены из одного теста…

— Господа просят оказать им честь, — говорил мажордом, во время общего веселья, умудряясь сохранять невозмутимое лицо.