Светлолесье - Анастасия Родзевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колхат что-то сказал. Кажется, ругался.
– Одному из вас все равно придется остаться здесь навсегда, – сказал он желчно. – Двоих я не потащу.
– Лучше подумай, как бы самому уйти отсюда целым. – Фед поднял руку с колдовским сплетением – узором из сияющих нитей.
Колхат выставил меня перед собой, как щит.
– А ну брось свое колдовство, акудник! – крикнул еще один голос.
Корчмарь, трясущийся и бледный как поганка, высунулся из окна кухни и наставил на Феда самострел. Колхат крикнул ему что-то одобрительное и, толкая меня в спину, попер вперед.
– Ах вот, значит, как, – злобно произнес наставник. – Если упустишь нас, Томор, тебя самого вздернут!
– Не вздернут, – неуверенно пискнул корчмарь, прицеливаясь.
– Берегись! – закричала я.
Фед кинулся в сторону, уже не дожидаясь, пока корчмарь совладает с оружием, но этого и не потребовалось: раздался сдавленный писк, затем звон и чей-то победный вопль.
Я вывернулась и увидела, как Ося воинственно машет сковородкой. Сам же корчмарь с посеревшим лицом свалился ей под ноги, точно куль с мукой.
– Береги ее, добрый молодец!
Меня прошиб странный смех. Похоже, Ося думала, что корчмарь на пару с Федом решили сорвать мой любовный побег с Колхатом, и потому взяла судьбу в свои руки.
– Убирайся отсюда! – рявкнул Фед, и Ося, пискнув, скрылась в глубине дома.
Колхат сумел подобраться к наставнику и, оттолкнув меня, бросился на Феда с ножом.
Тот дернул рукой – сгусток света сорвался вниз и упал.
Сначала ничего не произошло, свет просто вошел в землю под ногами Феда, но потом я заметила, что все вокруг движется с неестественно медленной скоростью. Колхат завис в воздухе с искаженным от крика лицом, и его темные волосы вились над ним, словно змеи; острие ножа вспороло воздух там, где был живот Феда, который уже плел новое заклинание.
И я увидела ее – рубиновую булавку. Рядом с собой, всего в сажени!
Раздался грохот, земля дрогнула. Когда мир вновь вернулся к прежней скорости, вдруг появился Колхат и вцепился в меня.
Ничего не понимая от страха и боли, я рванула к злосчастной булавке с каким-то звериным упорством. Колхат волок меня по земле, когда мне удалось извернуться и всадить в него острие. Оно вошло в его плечо, словно в тесто, и так плотно, что торчать осталось только самое основание.
Хватка разжалась, и я смогла, пошатываясь, встать.
Колхат же упал, но не затих, а принялся ползти.
– Да, кажется, она и вправду отравлена, – прохрипела я.
– Лесёна, я здесь!
Я замотала головой в поисках голоса, но никого не увидела.
– Нет, не там! Внизу!
Под ногами извивалась маленькая ящерица.
– Бери меня и беги!
– Что…
Я точно чересчур ударилась головой.
– Фед, где ты?
Вдруг Колхат издал нечеловеческий вой и, к моему ужасу, начал подниматься, опираясь на локти.
– Подбирай ящерицу! – велел голос Феда.
Я повиновалась. Колхат уже стоял на ногах, у него изо рта текла, заливая бороду, густая, почти черная кровь, но он все же вытащил нож. Похоже, яд для него и вправду был не опасен.
– Беги! – велел истошный голос Феда.
И я бросилась бежать, прижимая к себе ящерицу.
3
Барабаны ночи
Я неслась по улицам Сиирелл. Редкие прохожие останавливались и показывали пальцами, кто-то даже крикнул: «Акудница!»
– Беги в кузницу через переулки! – рявкнул голос Феда.
– Где ты?!
– Здесь налево! Налево! – взвыл наставник. – Срезай через двор за пекарней! Доберись сперва до кузницы, непутевая твоя голова!
– Хотелось бы посмотреть на твою голову!
– Беги!
Я нырнула в темный провал переулка и, поскальзываясь на объедках и нечистотах, последовала совету: побежала к кузнице. «Там тайник, – вспомнила я под грохот собственных шагов. – Сменная одежда и деньги». Эта мысль отрезвила меня, но лай собак, разрывающий тишину переулков, не давал передвигаться незаметно.
– Если посадишь себе на хвост стражу, уже ничто не поможет! Нет, следующий! – Ящерица переползла на плечо, и я побежала быстрее. Голос Феда раздавался всякий раз, когда я пропускала нужный поворот, а иногда нарочно направлял по длинному пути. Приходилось то петлять, то ползти по канавам, то протискиваться в заборные щели. Наконец, когда я почти выбилась из сил, подворотни Сиирелл сжалились и выплюнули меня к кузнице на углу Березового переулка и Портовой дороги.
Но дверь была заперта.
– Арф. Сейчас. Разрешаю, – отрывисто велел голос наставника.
Вокруг сновали люди, и улица гудела десятками наречий: торговцы спешили занять место на базаре, рыбаки вытягивались в полосу у портовых ворот, а городская стража лениво прохаживалась вдоль насыпи. Все как обычно. Сюда еще не докатился переполох в корчме?
– Быс-с-стрей, Лесёна!
Трясущейся рукой я рассекла замо́к на двери одиночной Арф – руной прямой силы. Колдовство отозвалось и с жадностью обхватило металл, хотя я едва стояла на ногах, а сама руна вышла жиденькой и блеклой. На мгновение перед внутренним взором пронеслась череда воинов. Руна напиталась следом воспоминаний о тысячах людей, прикасавшихся к двери кузницы. На руках некоторых была кровь, и руне это понравилось – она разбухла втрое и только потом забрала холод и твердь старого металла. Замо́к рассыпался в пыль. Арф милосердно оттянула лишь часть сил и напоследок оставила знание: кузнец работал до рассвета, а после отправился на рынок подбирать кожу на ножны для молодых наемников.
– Входи, пока никто не с-с-смотрит, – прошипел Фед.
Долго упрашивать не пришлось, я была рада-радешенька оказаться подальше от толпы. Несколько мгновений, прежде чем глаза привыкли к полумраку, пришлось идти на ощупь. Горн остывал, острый запах железа висел в воздухе. На границе омытого тьмой помещения лежали меха, молот и множество кусков неизрасходованной руды. Свет от углей мерцал, и тени бродили по кузне в мрачном хороводе.
Я закусила губу, чтобы унять дрожь, и, опустишись на лавку, подняла ящерицу к лицу.
– Скажи мне, что это не ты!
Крошечные лапы с силой вцепились в ладонь. Узкие ноздри, как мне показалось, яростно сузились. Рот приоткрылся.
– Ладно, это не я.
Я вскрикнула и едва не выронила свою ношу.
– Это не я, это просчет, – свирепо сказал Фед. – И все потому, что кто-то был бес-с-спечен!
В горле стало еще суше.
– Как?…
– Заклятье отс-с-скочило. – Рот ящерицы, когда Фед говорил, приоткрывался. – Вместо червенца оно обратило меня.
Я лихорадочно перебирала все