Земля обетованная - Барак Обама

прилетел на Гавайи сразу после того, как она получила новости, и с облегчением обнаружил, что она выглядит как обычно и находится в хорошем расположении духа. Она призналась, что ей было страшно, но она хотела, чтобы ее лечение было как можно более агрессивным.

"Я никуда не уйду, — сказала она, — пока вы не подарите мне внуков".

Она восприняла новость о моем возможном участии в выборах в сенат штата со свойственным ей энтузиазмом, настаивая, чтобы я рассказал ей все подробности. Она признала, что это будет много работы, но моя мама никогда не считала тяжелую работу чем-то хорошим.

"Убедитесь, что Мишель не против", — сказала она. "Не то чтобы я была экспертом по браку. И не смей использовать меня как оправдание, чтобы не делать этого. У меня и без того хватает забот, чтобы чувствовать, что все откладывают свою жизнь на потом. Это нездорово, понимаешь?".

"Понятно".

Через семь месяцев после постановки диагноза ситуация изменилась в худшую сторону. В сентябре мы с Мишель полетели в Нью-Йорк, чтобы вместе с Майей и моей мамой попасть на консультацию к специалисту в клинику Memorial Sloan Kettering. В середине курса химиотерапии она физически преобразилась. Ее длинные темные волосы исчезли, глаза казались впалыми. Хуже того, по оценке специалиста, ее рак находился на четвертой стадии, и возможности лечения были ограничены. Наблюдая за тем, как моя мама сосет кубики льда, потому что ее слюнные железы отключились, я изо всех сил старалась сделать храброе лицо. Я рассказывала ей смешные истории о своей работе и пересказывала сюжет фильма, который только что посмотрела. Мы смеялись, когда Майя — она была на девять лет младше меня и тогда училась в Нью-Йоркском университете — напомнила мне, каким властным старшим братом я был. Я держал маму за руку, проверяя, удобно ли ей, прежде чем она улеглась отдохнуть. Затем я вернулся в гостиничный номер и заплакал.

Именно во время этой поездки в Нью-Йорк я предложила маме пожить у нас в Чикаго; бабушка была слишком стара, чтобы ухаживать за ней постоянно. Но моя мать, всегда являвшаяся архитектором своей судьбы, отказалась. "Лучше я буду в знакомом и теплом месте", — сказала она, глядя в окно. Я сидела, чувствуя себя беспомощной, и думала о том, какой длинный путь она прошла за свою жизнь, каким неожиданным должен был быть каждый шаг на этом пути, полным счастливых случайностей. Я ни разу не слышал, чтобы она зацикливалась на разочарованиях. Вместо этого она, казалось, находила маленькие радости повсюду.

До этого.

"Жизнь странная штука, не так ли?" — мягко сказала она.

Так и было.

Следуя совету матери, я бросилась в свою первую политическую кампанию. Мне смешно вспоминать, какая это была пустая операция — не более сложная, чем кампания в студенческий совет. Не было ни опросников, ни исследователей, ни закупок на телевидении или радио. Мое объявление 19 сентября 1995 года состоялось в гостинице Ramada Inn в Гайд-парке, с крендельками и чипсами и парой сотен сторонников — вероятно, четверть из них были родственниками Мишель. Наша предвыборная литература состояла из карточки размером восемь на четыре дюйма с моей фотографией, похожей на паспорт, нескольких строк биографии и четырех или пяти пунктов, которые я набрала на компьютере. Я распечатал ее в Kinko's.

Я не преминул нанять двух политических ветеранов, с которыми познакомился, работая над проектом "Голосуй! Кэрол Энн Харвелл, руководитель моей кампании, была высокой и нахальной, ей было около сорока лет, и она работала в офисе в Вест-Сайде. Хотя она казалась неудержимо веселой, она знала толк в жесткой чикагской политике. Рон Дэвис, большой медведь-гризли, был нашим полевым директором и экспертом по петициям. У него было седое афро, нечесаные волосы на лице и очки в толстой проволочной оправе, его массу скрывала расстегнутая черная рубашка, которую он, казалось, носил каждый день.

Рон оказался незаменимым: В Иллинойсе действуют строгие правила доступа к избирательным бюллетеням, призванные усложнить жизнь претендентам, не имеющим партийной поддержки. Чтобы попасть в избирательный бюллетень, кандидату нужно было, чтобы более семисот зарегистрированных избирателей, проживающих в округе, подписали петицию, которая распространялась и заверялась кем-то, кто также проживал в округе. Хорошая" подпись должна была быть разборчивой, точно привязанной к местному адресу и от зарегистрированного избирателя. Я до сих пор помню, как мы впервые собрались за столом в нашей столовой, Рон пыхтел и отдувался, раздавая клипборды с прикрепленными к ним петициями, а также досье на избирателей и лист с инструкциями. Я предложил, что прежде чем говорить о петициях, мы должны организовать несколько форумов по встрече с кандидатами, может быть, составить несколько программных документов. Кэрол и Рон посмотрели друг на друга и рассмеялись.

"Босс, позвольте мне сказать вам кое-что", — сказала Кэрол. "Ты можешь оставить все это дерьмо с Лигой женщин-избирателей на после выборов. Сейчас единственное, что имеет значение, это эти петиции. Те, против кого ты баллотируешься, будут проверять их с особой тщательностью, чтобы убедиться, что твои подписи законны. Если это не так, вы не сможете играть. И я гарантирую вам, что как бы мы ни были осторожны, примерно половина подписей окажется недействительной, поэтому мы должны получить по крайней мере в два раза больше подписей, чем они говорят".

"В четыре раза больше", — поправил Рон, передавая мне планшет.

Настроенный должным образом, я поехал в один из районов, выбранных Роном для сбора подписей. Это было похоже на мои ранние организаторские дни: я ходил от дома к дому, некоторых людей не было дома или они не хотели открывать дверь; женщины в бигуди для волос с резвящимися детьми, мужчины, занятые работой во дворе; иногда молодые люди в футболках и тряпках, у которых изо рта пахло алкоголем, когда они осматривали квартал. Были и те, кто хотел поговорить со мной о проблемах в местной школе или о насилии с применением огнестрельного оружия, которое проникало в район, который раньше был стабильным, принадлежащим рабочему классу. Но в основном люди брали планшет, расписывались в нем и старались как можно быстрее вернуться к своим делам.

Если для меня стучаться в двери было вполне стандартным занятием, то для Мишель это был новый опыт, которая с готовностью посвящала часть каждого уикенда помощи. И хотя она часто собирала больше подписей, чем я, со своей мегаваттной улыбкой и рассказами о том, как выросла всего в нескольких кварталах от дома, улыбок не было и два часа спустя, когда мы возвращались в машину, чтобы ехать