«Подвиг» 1968 № 05 - Журнал

— Томас, — прошептала она Краммлиху на ухо, — уже поздно. Окажите рыцарскую услугу, помогите отвязаться от этого типа. Или это невозможно?

— Для вас, мадам, я готов на все! — обрадовался Краммлих.

— Только не вздумайте объясняться с ним, запугивать… Этим вы меня скомпрометируете окончательно, и тогда я погибла!

— За кого вы меня принимаете?!

Он потребовал счет и расплатился. На улице их ждал совсем еще новый «опель», принадлежащий Отто. Томас Краммлих сел за руль.

— Отто, я ведь знаю, что во сне ты не ездишь на машинах, — сказал он. — Так что примирись сразу, что получишь ее завтра утром.

Отто только махнул рукой. Он еще понимал, что к чему, но разговаривать ему было и лень и трудно.

Томас Краммлих развез приятелей по их квартирам, машину не гнал, зато внимательно следил в зеркальце, нет ли слежки. Все было как будто спокойно, но такое спокойствие разведчики называют иначе — слишком спокойно, — и поэтому, оставшись в машине вдвоем с незнакомкой, Краммлих погнал «опель» на предельной скорости. По бульварам и широким авеню он старался не ехать — проскакивал их поперек и все юлил по переулкам и закоулкам. Это была веселая езда, он до сих пор вспоминает о ней с удовольствием. Напоследок он принял еще одну меру предосторожности: оставил машину во дворе отеля, в котором снимал номер, а не на улице — ведь окажись тот парень дотошным, он успел бы записать номер. Кроме того, входя со двора, он, как и рассчитывал, почти никому не попал на глаза, а коридорному посоветовал держать язык за зубами и для верности дал марку.

Короче говоря, все было проделано отлично. Уже из номера он заказал по телефону, чтобы прислали вина и все, что у них в ресторане было лучшего из закуски. Через пять минут стол в номере был накрыт. Краммлих выключил верхний свет и зажег свечи на бронзовом испанском канделябре, поймал по радио томную, медленную музыку… О! он умел вкушать дары, ниспосланные господом богом своим верным слугам!..

Он занимался приготовлением своего любимого коктейля, одновременно развлекая даму великосветскими английскими анекдотами, когда раздался стук в дверь. Стук был негромкий, но оба почему-то сразу замерли. Стук повторился, на этот раз сильнее.

— Да, да!.. Ну кто там еще? — раздраженно крикнул Краммлих.

За дверью не ответили. А потом стук раздался в третий раз. Они переглянулись. Незнакомка не не скрывала, что она встревожена. Да и Краммлиху что-то подсказывало, что следует принять меры предосторожности.

Он колебался всего несколько мгновений. Шагнул к большому платяному шкафу, распахнул его. Незнакомка поняла и с беззвучным смехом спряталась в одежде. Краммлих убрал со стола за оконную штору второй прибор, бокалы и рюмку и только после этого открыл дверь. Перед ним стоял давешний тип в зеленом плаще.

— Чем обязан? — спросил Краммлих.

Тот показал удостоверение. Гестапо. Разведотдел.

Очевидно, он все-таки рассчитывал произвести какое-то впечатление. Хоть они и принадлежали к разным ведомствам, но гестапо всегда гестапо, а тут еще и фактор внезапности…

— О, коллега, — иронически заметил Краммлих и показал свое удостоверение.

Сыщик озадачился в первый момент, но потом, наверное, решил, что дело еще не так плохо, просто абвер в очередной раз перебежал братьям-соперникам дорогу, опередил. Это его несколько успокоило, и он предпринял осторожную попытку договориться.

— Простите, господин обер-лейтенант, я видел вас с дамой.

— Да, и что же?

— Вам известно, кто она?

— Разумеется.

Сыщик понизил голос до еле слышного шепота:

— Она в вашем номере?

— Нет.

Краммлих отступил в сторону. Сыщик подался вперед, осматривая пустую комнату. Его взгляд на миг задержался на столе, потом замер на двери ванной комнаты.

Краммлих не забывал, как он упивался тогда растерянностью и беспомощностью этого парня. Водить его за нос было приятно и легко. Если б знать, что водишь за нос свою фортуну, что в эти мгновения тают, словно фантомы, карьера, слава, ордена…

Гестаповец все еще не расстался со своими сомнениями — это было видно по его лицу, — и тогда Краммлих придумал, как избавиться от него окончательно. Он глянул на часы.

— Простите, у меня совсем нет времени. Если вы не возражаете, я буду одеваться при вас.

Он жестом пригласил сыщика в номер. Тот уселся в предложенное кресло, но не свободно, а как-то прямо: наверное, чтобы удобнее было осмотреться.

Краммлих снял со спинки стула френч, галстук, открыл шкаф, но так, чтобы сыщик не увидел незнакомку, и стал завязывать галстук перед зеркалом, вправленным в заднюю стенку дверцы шкафа.

— Так чем же я могу быть вам полезным?

В тоне Краммлиха звучало явное соболезнование, он не мог отказать себе в удовольствии поязвить над коллегой из гестапо и для полного собственного торжества подмигнул своей даме. Та сидела на корточках, подперев щеку кулачком, и, довольная, улыбалась. Ей тоже нравились эти кошки-мышки.

— Вы не скажете, где она сейчас?

— Готов спорить, вы убеждены, что она в ванной? — рассмеялся Краммлих. — Сделайте мне одолжение, загляните туда.

Галстук завязался как будто неплохо. Краммлих отступил на шаг, поглядел оценивающе. Вроде бы недурно. Тогда он, скосив взгляд на даму, спросил у нее одними глазами: ну как? Та поджала губки и отрицательно помотала головой. Краммлих тут же развязал галстук.

— Ну что вы, господин обер-лейтенант! — воскликнул гестаповец, словно и не сомневался в том, что ему говорили. Однако встал и заглянул в ванную комнату.

Краммлих сделал вторую попытку завязать аккуратный узел, но мятый галстук слушался плохо. Он косился на незнакомку, а та посмеивалась, иронически поджав губы, и столько во всем ее облике было юности, непосредственности, обаяния!..

Второй узел она тоже забраковала.

Сыщик уже не скрывал, что огорчен.

— Я ничего не имею против вас лично, господин обер-лейтенант, — говорил он. — Но мне придется держать ответ. Что я скажу своему шефу?

— Да, если вы скажете правду, то вам не поздоровится! — засмеялся Краммлих и взял свежий галстук. Оба говорили о разных вещах — и оба не знали об этом.

— Неужели вам трудно сказать, где она? — продолжал гестаповец. — Теперь ведь вам должно быть все равно.

— Откровенно говоря, пока что я думаю иначе…

Второй галстук завязался легко и красиво. Краммлих увидал утвердительный кивок, еще раз оправил френч и закрыл дверцу шкафа.

— Я вынужден извиниться перед вами, — подошел он к сыщику. — Но мне пора.

— Да, да, идемте…

На улице отвязаться от этого парня было совсем просто. Краммлих вернулся в номер самое большее через четверть часа. Дверь номера была закрыта, но не заперта. Это сразу насторожило. Краммлих бросился к шкафу. Пусто. В ванную — пусто. Он еще искал, побежал искать коридорного и портье, но в глубине души уже знал, что все бесполезно. Опоздал. Прошляпил.

Вернувшись к себе, он выпил сразу залпом оба коктейля. Опустился в кресло — грузно, устало… И вдруг каким-то десятым чувством понял, что Отто был прав и что гестаповец, прося содействия и пытаясь пробиться через его самодовольство, имел в виду совсем другое…

Три года прошло с тех пор. Краммлих не испытывал к ней злобы. В тот раз она победила честно. И красиво. Теперь пришло его время. Все козыри в его руках, и он выиграет, обязан выиграть! Но для этого нужно найти красивый ход, точный и неожиданный удар, который все решит разом. Допрос же идет третий час, он исписал кучу бумаги, даже рука заболела, а ничего путного в голову не идет.

«Все-таки любопытно, как она тогда ухитрилась улизнуть? Дверь — отлично помню — я запер хорошо, на два оборота…»

Краммлих ни секунды не сомневался, что Янсон не признается в парижском приключении, но ему захотелось вернуться к этому снова, он подумал, а почему б и нет, сдвинул на микрофон папки (правда, сделал это неаккуратно, она заметила движение) и спросил без всякого перехода:

— Почему вы все-таки удрали тогда из номера? Почему?

Янсон улыбнулась. Боже, как знакома ему эта ее улыбка!

— Вы считаете, что я должна была остаться?

От неожиданности Томас Краммлих даже привстал. Призналась. Она призналась!.. Если у него и были хоть какие-то малейшие сомнения, то теперь- все прочь. Она!..

Она глядела на него с улыбкой.

«Надо взять себя в руки», — подумал Краммлих, опустился в кресло, сел поглубже и перевел дыхание. Попытался даже улыбнуться.

— Однако я помню, что запер за собой дверь.

— А у меня в сумке нашлась вязальная спица.

— Ловко. Скажите: значит, действительно убийство генерала Рейнгарда Хоффнера…

Он не договорил, потому что заметил какое-то неуловимое изменение в выражении ее лица и понял, что все равно не получит ответа. Тогда почему же она сделала это странное полупризнание? Может быть, это намек. Но на что?..