Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой - М. Велижев

Сопоставление этих текстов позволяет поставить под сомнение сообщения Capo и Папазоли об их пребывании в плену. Скорее всего, триполийские корсары их действительно ограбили и отправили в Дураццо, где они, являясь, согласно паспорту, австрийскими подданными, были освобождены (так полагал Иван Палатино) или все-таки выкуплены, а затем в течение трех месяцев, пока Палатино находился в плену, добирались до Венеции и осуществляли пропагандистскую деятельность в Ксеромеро и в Химаре. В Химаре Г. Папазоли установил контакты с членами одной из самых влиятельных семей – с Дж. и П. Бицилли [Бичилли]. Так, Дж. Бицилли позднее сообщал, что Папазоли убеждал его в 1764 г. помочь в осуществлении плана подготовки восстания на Балканах в случае русско-турецкой войны. По словам Г.Л. Арша, под влиянием Папазоли Дж. Бицилли «отказался от звания капитана венецианской службы… и посвятил себя подготовке антитурецких выступлений, в которых должна была участвовать не только Химара, но и прилегающие греческие области»[148]. Во время войны Бицилли активно вербовали отряды, служившие в Архипелагской экспедиции.

Ко времени, когда Палатино вернулся в Венецию, а это могло произойти между концом мая и концом июня 1764 г., Папазоли уже отправил Capo в Морею, а по греческим и славянским землям поползли слухи об их деятельности («от неосторожности Папазола и товарища его разсеялися в тамошних народах опасные слухи»). Сам Папазоли, видимо, дожидался в Венеции восстановления своих документов и грамоты императрицы. Он сообщил возвратившемуся Ивану Палатино, «что отправил он Мануила в Манию, однако сумневался, что сей пьяной человек в состоянии был что-либо совершить, и для того просил его, Палатина, чтоб и сей труд взял на себя». Это происходило в середине 1764 г.

Из-за рассеявшихся «опасных слухов» Ивану Палатино пришлось употребить всяческие предосторожности: накупить товары и под видом купца отправиться сначала в Патрас, а затем в Триполицу – резиденцию морейского паши. Распродав там товары, он высказал намерение закупить сельское сырье для вывоза в Италию. Заводя дружеские связи со знатными турками, он, наконец, путем хитроумных действий, не вызвав подозрения у турецких властей, добрался до Мани, имея рекомендательное письмо от турецкого воеводы Каламаты к главе «маньятских капитанов» (знатных греческих землевладельцев) Г. Мавромихали.

Иван Палатино повел этого «друга и приятеля» турецкого воеводы в церковь и, «обязав его там присягою, открыл ему намерение и причины путешествия своего». (Характерно, что Иван Палатино, строго придерживаясь секретности, нигде прямо не излагает суть российской миссии.)[149] Г. Мавромихали одобрил осторожное поведение Палатино, но тут же высказал жалобы на Capo: «при том говорил, что веема удивляется, да и невероятным кажется, что б толь преславная и величайшая в свете держава похотела б поручить толь важное дело такому человеку, каков есть Мануил Capo… В разеуждении сего он, Палатино, для избежани я дальних замешательств и затруднений отправил Мануила Capo на корабле с желудками, сам же остался в Мании под видом покупки масла деревянного, для которого и контракт с капитаном Кумундуракием заключен»[150].

М. Capo снова излагает эти события иначе. Отправившись в назначенные места, «в оных был с лишком два года (на самом деле, кажется, всего несколько месяцев с середины до глубокой осени 1764 г., так как Палатино находился в Мани с августа 1764 по январь 1765 г.! – Авт.), ездил по разным греческим островам и городам, объявил жителям все мне здесь князем Григорием Григорьевичем повеленное, отвлекал их от повиновения к Порте Оттоманской, и научал их прибегать к всемогущему покровительству великия Екатерины защитницы их и поборницы веры их. Такими и подобными внушениями, ободря унылой дух, привел я старшин первейших тамошних фамилий к должной Вашему императорскому величеству присяге, которую они подтвердили во множестве писем, присланных в том сюда к князю Григорью Григорьевичу»[151]. М. Capo не только переврал сроки своего пребывания в Морее, но, по-видимому, и преувеличил масштабы своей деятельности: «ездил по разным греческим островам и городам» и «привел я старшин первейших к… присяге», подтвержденной множеством писем (об истории писем речь пойдет далее). К присяге были приведены Иваном Палатино только маниотские капитаны, к тому же уже после отъезда Capo в Венецию. Кстати, в своем отчете, представленном по возвращении в Петербург, Capo, возможно, присвоил себе и заслугу созыва собрания маниотских старшин[152]. Поскольку ко времени написания Мануэлем Capo «Прошения» Г.Г. Орлов давно вышел из фавора и даже уже умер, М. Capo смело писал о «повеленном» Григорием Григорьевичем.

Согласно рассказу Палатино, Мавромихали затруднился определить позицию остальных капитанов («точно на сие ответствовать не мог»), ссылаясь на их взаимную вражду. Тогда Палатино пришлось употребить «все возможные средства, что б их примирить и прежнее между ними согласие и дружбу возстановить». «Достигнув сего с великим трудом, – писал Палатино, – открыл в собрании тамошних начальников, или капитанов намерение свое, для которого к ним приехал, что услыша, обрадовались и единогласно объявили: что они по единоверию и отъличной к Ея Императорскому Величеству ревности готовы жертвовать кровью и животом для славы Ея империи и спасения правовернаго народа от ига варварского, обещаясь при том послать от себя поверенных ко Всероссийскому Императорскому Двору для принесения всеподданическаго повиновения и преданности»[153]. При этом капитаны посоветовали Ивану Палатино покинуть пределы Мани и ожидать их «поверенных» в Кларенсе.

Реакция капитанов Морей на сообщение Палатино о целях его приезда позволяет понять, как в устной пропаганде толковали члены миссии грамоту императрицы. Напомним, что в грамоте указывалось лишь о том, что Папазоли должен сообщить маниотам о милости к ним Екатерины II и ее намерении их освободить. По словам же М. Capo, Г.Г. Орлов поручил своим агентам «отвлекать» греков от повиновения Порте и советовать прибегнуть к покровительству императрицы. Реакция капитанов, согласно сообщению Палатино, соответствует именно такому указанию Г.Г. Орлова. В подобной интерпретации понятие «покровительство» обретает политическое звучание, так как связывается со «всеподданническим повиновением и преданностью», чего грамота не подразумевала. Это дает основание различать уже на самом раннем этапе позиции Екатерины II и Орловых в отношении «греческих планов».

Поскольку Палатино имел обыкновение свои шаги подтверждать документальными свидетельствами, то он взял от капитанов, как он пишет, «писменное за руками своими свидетельство, в котором, похваляя его за поступки, [они] благодарили при том за доставление им общей дружбы и согласия», как будто Палатино прибыл в Мани лишь для того, чтобы скупить «желудки» и «деревянное масло» и примирить между собой старшин! В свою очередь Мавромихали снабдил Палатино письмом к митрополиту Каламатскому и Монемвасийскому Анфиму, в котором просил изготовить «для родственников его, отправляющихся будто б для наук в Европейские государства, пристойное свидетельство», между тем речь, безусловно, шла о «пристойных» документах для маниотских «поверенных». Иными словами, секретность происходящего была тщательно соблюдена.

В свою очередь митрополит Анфим, «получа сие писмо и узнав от него в тайне прямое тому намерение, веема обрадовался и уверял, что и он в таком всевожделенном для всего христианства случае не приминет споспешествовать всеми силами и способами, имея великую доверенность у тамошнего народа»[154]. Он снабдил Палатино свидетельством от «1765-го года генваря 8-го дня» о том, что Палатино прибыл в Мани в августе 1764 г., пробыл там «довольное время», заключая торговые договора, наряжая судно с товарами, пережидая морские бури, претерпевая «брани междусобные маниятян обыкновенныя», советуясь в делах с ним, митрополитом, поскольку большая часть Мани входит в его епархию[155]. И снова текст был составлен так, чтобы устранить всякие подозрения в отношении его автора и получателя, если бы документ попал к туркам.

Таким образом, Палатино выяснил настроения маниотской светской и духовной элиты, убедился в том, что эта элита идентифицировала борьбу за освобождение от османского гнета с интересами российского трона и государства и готова, согласно риторике того времени, пролить кровь и положить живот за эти интересы. Оставалось получить устные и письменные свидетельства, подтверждающие эмоционально выраженные настроения маниотов. И здесь обнаружились сложности: то ли от зимней распутицы, то ли от опасений за жизнь из-за распространившихся слухов, а быть может, из-за отсутствия официальных подтверждений позиции России или сомнений и внутренних несогласий, маниоты отложили выезд своих представителей и предложили Палатино временно, до более подходящего срока, покинуть Морею. С этим Палатино и вернулся в Венецию.