Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год - Вокруг Света

Я отыскал на карте маленький прямоугольничек с рогулькой в верхнем углу — условный знак дома лесника.

— Вижу,— сказал я.

— Вот у этого дома надо выбрать удобную позицию, хорошо укрыть танк и стоять.

Помню, я не обрадовался этой новости. В любом деле быть вместе со своими товарищами предпочтительнее. На войне всякое бывает, и уж если что, то на миру, как говорят, и смерть красна. Но приказ надо выполнять независимо от того, нравится ли он тебе.

— Да, чтобы не сбиться, выйди сначала вот на эту дорогу, которая идет от Алешинки прямо к дому лесника,— наставлял меня ротный.

Нет, мы не сбились, я хорошо ориентировался и читал карту. На рассвете тридцатьчетверка остановилась между большими кустами лещины. Холодные мокрые ветки хлестнули по лицу — я стоял в люке башни. В ушах продолжало гудеть. Осмотрелся: вот развилка дорог у самой опушки леса. Впереди метрах в трехстах в низине поднимался густой белый туман. Там и должна протекать река Жиздра. За ней — противник. А вот он, и дом лесника, справа. Это был сложенный из толстых бревен дом, нижние венцы его вросли в землю. Крытая деревянной дранкой крыша поросла серым лишайником. Но в целом дом выглядел добротным и основательным, видно, ставил его хороший хозяин на долгие годы. Дохнуло как-то вдруг мирной жизнью. Немного поодаль от дома — сарай, за ним — аккуратно сложённые распиленные дрова, стожок сена, еще не успевшего побуреть; огород и в нем — несколько разноцветных домиков-ульев.

Туман спадал, и все отчетливей становились очертания прибрежного кустарника. Я сидел на башне и смотрел в бинокль, намечал ориентиры и наносил их на схему, определял до них расстояния. С реки тянуло сыростью, утренний ветерок едва шевелил ветви деревьев, тихо шелестели листья на соседней осине. Предутренняя тишина. Осмотрелся еще раз. Слева от танка, неподалеку, на бруствере окопа, сидел солдат в измятой пилотке, полурасстегнутой шинели. К нему подошел наш стрелок-радист Михаил Гончаренко. Радистом он числился формально, так как радиостанции в нашем танке не было. Большой и немного сутуловатый, в запыленном комбинезоне и шлеме, он казался еще более нескладным, чем был на самом деле. Михаил сходился с людьми легко и непринужденно. Воевал он с первых дней войны и частенько повторял, что под Москвой был командиром танка и что под ним сгорели две шестидесятки (легкий танк Т-60).

— Что, браток, тихо тут у вас? — обратился он к пулеметчику.

— Пока тихо, птиц вот распугали, ни живой души,— глядя на танкиста, отвечал солдат.

— И давно тут загораем? — продолжал разговор наш стрелок.

— Нет, со вчерашнего дня.

— А видать, не все время тихо здесь было,— заметил Гончаренко, увидев в стороне еще свежую воронку.

— Вечером бросил несколько снарядов.

— Вот это уже хуже. Наверное, пристрелку вел...

Солдаты помолчали. Пулеметчик достал кисет и, насыпая крупную махорку на газетную бумагу, спросил:

— Табачку-то получше нет у тебя?

— Нет, тоже филичевый. Дерет глотку, и только.

Гончаренко пошел к своей машине, а пехотинец бросил уже вдогонку:

— Танкист, надолго сюда?

В вопросе было не просто солдатское любопытство. Как выяснилось, вчера ставили здесь два противотанковых орудия, а потом тут же сняли и куда-то отвели.

— Думаю, постоим,— не очень уверенно ответил Гончаренко, не желая разочаровывать нового знакомого.

Экипаж готовил машину к бою. Гончаренко и заряжающий Василий Федоров — неторопливый, аккуратный и исполнительный человек — чистили и смазывали, проверяли пушку и пулеметы, снаряды и диски. Федоров был родом, помнится, из какого-то подмосковного городка.

— Можно открывать огонь, товарищ лейтенант. Оружие готово,— доложил он спустя некоторое время.

Больше всех в экипаже обычно достается механику-водителю. Вот и сейчас Дедюля копался в моторе, регулировал бортовой фрикцион, проверял, не подтекают ли где вода и масло. Ночные марши сильно изматывали механиков, а мы передвигались только в ночное время. Наш механик Геннадий Дедюля отлично водил танк, просто любил его. Был он человеком молчаливым, даже замкнутым. В свободную минуту он уединялся, чаще сидел в танке на своем сиденье. Однажды удалось разговорить его, и он рассказал о причине своей тоски. В Минске у него осталась сестра, с которой он воспитывался в детском доме. Мысли о судьбе единственного близкого человека и не давали Геннадию покоя.

Федоров и Гончаренко сели в танк и начали вести наблюдение. Механику я разрешил отдыхать, а сам пошел осмотреть ближайшие окрестности. Надо же знать, что тебя окружает, какова местность, где можно наметить запасную позицию, как лучше сманеврировать, если в том будет нужда. Я шел к дому лесника и вскоре увидел идущего навстречу мне старика. Серая косоворотка, видавший виды картуз, степенный шаг — весь облик напоминал добрые времена. Поздоровались.

— Не боитесь? Война-то совсем рядом,— заметил я.— Ушли бы куда-нибудь.

Старик словно и не слышал меня, все посматривал на танк.

— И сколько же такая штуковина весит? — спросил он.

— Тридцать тонн,— ответил я.

Глаза старика удивленно расширились. Спустя несколько секунд в них мелькнула тревога.

— Это хорошо, сынок, что пришел с ним...

На другой день с утра над лесом появилась двойка «мессершмиттов». Зенитки сделали по ним несколько залпов. Самолеты развернулись и ушли. Мы сидели у танка, свертывали цигарки, и вдруг Гончаренко насторожился. Его острый слух уловил воющий, волнообразный нарастающий звук. Он усиливался, приближался. И вот уже со стороны солнца показалась группа «юнкерсов». Подойдя к лесу, они перестроились в полукруг и один за другим с воем сирен ринулись вниз. Справа застучали глухие взрывы. Стервятники бомбили мотострелковый батальон нашей бригады. Неожиданно на малой высоте над нашими головами пронесся «юнкерс». Кто-то крикнул «ложись!». В тот же миг вблизи разорвалось несколько небольших авиабомб.

— Вот и отсидимся мы тут, пока наши там дерутся,— недовольно произнес Гончаренко.

— А ты, Миша, не волнуйся. Это не последний бой,— ответил ему Дедюля.

Все умолкло. Неожиданно сзади раздался треск мотоцикла. Связной привез приказание командира роты: сняться с позиции и на северной опушке леса присоединиться к роте.

Я покидал уже как-то обжитую позицию с двояким чувством: было приятно вернуться в роту и вместе со всеми вступить в бой, и в то же время было жалко оставлять того пулеметчика в помятой пилотке, который, стоя в окопе, смотрел вслед уходящему танку, и старика тоже, вышедшего из дому и удивленно, испуганно глядевшему на нас.

— Скорость! — крикнул я механику-водителю...

Но на северной опушке леса своей роты мы не застали.

— Обстановка изменилась,— сказал подошедший к нам зампотех роты Борис Слуцкер.— Батальон пошел в контратаку раньше намечавшегося времени. А вам, Смирнов, начальник штаба батальона приказал вернуться к дому лесника. Не исключено, что противник попытается прорваться и по этой лесной дороге.

Развернувшись почти на месте, мы помчались обратно. Но на душе у меня было неспокойно. Что-то теперь там, у дома лесника? И чем ближе мы подходили к цели, тем больше росла тревога — там, впереди, рвались снаряды и мины, вскоре стала прослушиваться и пулеметная дробь.

До дома лесника оставался какой-нибудь километр, и танк вот-вот должен был выехать на поляну, как вдруг нас остановил солдат, посыльный командира стрелкового батальона, который действовал здесь, в лесу. Солдат спросил, кто командир танка, а затем передал мне приказание явиться на командно-наблюдательный пункт батальона.

Я поспешил к своему новому начальнику. А тем временем мой экипаж, не дожидаясь моих указаний, убрал танк с дороги, поставил его так, чтобы в любую минуту было удобно встретить врага — открыть огонь. Ребята мои были опытные танкисты и помнили об этом всегда, в любой ситуации...

Командир батальона, молодой капитан с реденькой щетинкой на лице, с воспаленными усталыми глазами, сидел в замаскированном окопе. Рядом с ним был телефонист, который держал телефонную трубку у уха. Молчал.

Я заметил, что капитан был рад мне. Точнее, появлению нашего танка в его расположении.

— Вот что, лейтенант,— без лишних слов начал мой новый командир.— Дом лесника занял противник. Есть там у него танки. Батальону с вашим танком приказано выбить оттуда противника. Атака через двадцать минут. Людей у меня немного,— продолжал комбат,— но человек тридцать будут наступать.

Я высказал комбату свою просьбу:

— Ваши солдаты должны будут двигаться буквально рядом с танком, справа и слева от него. Иначе в лесу меня сожгут на первых же минутах атаки.

Комбат пообещал обеспечить тесное взаимодействие танка с пехотой. Я торопливо зашагал к машине. Надо было объяснить экипажу суть предстоящих действий...