Жизнь наоборот - Галия Сергеевна Мавлютова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты чего хромаешь? — донеслось откуда-то снизу.
Алина вздрогнула и шарахнулась в сторону.
— Ты что, инвалид? — строгим голосом спросил стажёр.
Он тянул кверху гладко стриженный затылок, но всё равно смог дотянуться лишь до плеча Алины. Он был ниже Кузиной на голову.
— Что за вопрос? — рассердилась Алина, пытаясь справиться с раздражением.
Всё кругом не так, как надо. А как надо? Она уже и головой потрясла и уши потёрла, что означало, что девушка пребывает в состоянии полнейшего разлада с окружающей действительностью.
— А что тут непонятного? — удивился стажёр. — Удивляюсь, почему в полицию стали брать инвалидов? Что, у нас в городе здоровых людей не стало? Кончились они, что ли…
— Сам ты кончился! — процедила Алина сквозь зубы. — Отстань!
— Не отстану, — заверил упрямый человечек, — мне дежурный велел не спускать с тебя глаз. Между нами говоря, он тебе не доверяет.
— Думай, что говоришь! — возмутилась Алина. — Дежурный мне не доверяет, видите ли. С чего ты взял? Глупости не говори.
Прохожие испуганно пробегали мимо, словно боясь странной парочки. Со стороны они выглядели нелепо. Высокая стройная девушка в короткой курточке и низенький смешной человечек без шапки, но в тёплой ветровке со сбившимся капюшоном.
— Дежурный тебе совсем не доверяет! — отрезал стажёр, вкладывая в каждое слово обидный смысл.
— Не придумывай! Виктор Алексеевич — порядочный человек. Настоящий офицер. Он не станет перемывать чужие косточки с незнакомыми людьми.
Маленький человечек от возмущения запнулся, остановился и принялся хватать ртом холодный воздух. От возмущения он не мог вымолвить ни слова. Потом вдруг успокоился и сказал:
— Я Николай! Меркушев. Стажируюсь уже полгода. Меня на аттестации зарезали. Не пропустили на должность участкового. Так что в отделе я свой. Мне доверяют. А тебе нет. Ты ещё не своя. Лучше ответь, почему ты хромаешь?
— Обувь жмёт, — нехотя призналась Алина.
Она судорожно размышляла, что делать дальше. Если разговор будет продолжаться в том же тоне, ничего не получится. Кажется, она сделала ошибку, побрезговав присутствием неприглядного стажёра. С лица воду не пить. Необходимо изменить отношение к происходящему. Иначе этот рейд плохо закончится. Алина прислонилась к стене дома, чувствуя, как кружится голова. Что за день сегодня? Тянется и тянется, и конца-краю ему не видно. Вообще-то это не день. Это ночь. Долгая и муторная ночь. Опера такую называют анальной. Это когда от усталости сводит скулы и мышцы на лице, а про ноги лучше не думать. Алина с удовольствием бы присела, а как? Патрулировать сидя ещё никому не удавалось. Территорию обходят пешком, ногами, и другого способа пока не придумали. Батанов ждёт результаты совместного патрулирования. Придётся приноравливаться к этому вредному человечку. Алина злилась на себя, на собственную никчёмность, на жизнь вообще и на стажёра в частности.
— Тогда тебе не до работы, раз обувка жмёт. Ты психуешь. Всё раздражает, да? — спросил Николай с явным сочувствием.
Алина молча страдала, мысленно оценивая свои возможности. Только бы от стены отлипнуть. А там видно будет.
— Да, дела… — пробормотал Николай.
Они стояли у дома, граничащего с магазином «24 часа». Где-то по этажам бегает, опрашивая жильцов, Слава Дорошенко. А они стоят и чего-то ждут. Алина решительно отодрала себя от стены:
— Идём, стажёр! У нас много дел.
Николай хмыкнул, ссутулился и сразу стал похож на карлика. Алина заставила себя не думать о внешности напарника. Какой есть, с таким и надо работать. Они ретиво направились в сторону пивного ларька. Алина думала, что настоящий уголовный розыск — это война. Фронт. А как было на настоящем фронте? Ведь не все там переносили друг друга, кто-то кого-то раздражал. Наверное, и любимый мужчина способен вызвать раздражение? Нет, такого не может быть. Никогда. Алина прикрыла глаза и представила, что когда-нибудь Дима Воронцов будет ей неприятен. Нет-нет, невозможно. Алина уже неизвестно в который раз тяжко вздохнула и вдруг отпрыгнула в сторону; Николай упал на колени перед ней и что-то разглядывал. Словно пёс в ноги бросился. Нет, это не бродячая собака, это психованный стажёр. Алина остановилась.
— Ты чего? — спросила она, инстинктивно перебирая ногами, как стреноженная лошадь.
— Смотрю вот, — буркнул снизу Николай, — смотрю, что ты сотворила с собой. Пойдём в отдел, ты сегодня не работник!
Алина сжала губы. Дождалась. Стажёр устроил сцену на улице. Хорошо, хоть публики нет рядом. А то бы посмотрели спектакль с дивным названием «Жизнь».
— А ну-ка поднимайся! Чего уселся? Пошли работать!
Она понимала, что перегибает палку. Нельзя так с мужчиной. Они ласку любят.
— Алина Юрьевна! Идёмте в отдел. Иначе я дежурному позвоню.
В его голосе зазвенел металл. Этот позвонит. И дежурному отдела, и дежурному управления. У него не заржавеет. Кузина решила сменить тактику поведения:
— Коля! У меня всё в порядке. И ноги, и душа, и мысли! Не надо никому звонить. Я прошу тебя!
Николай легко вспрыгнул, как заяц, и засеменил рядом с Алиной.
— Я знаю, что дежурный считает, будто я занимаю чужое место. И Батанов так считает. И Дима Воронцов. Я уж не говорю об остальных, — она взмахнула рукой и очертила круг, видимо, означавший, насколько большой процент коллег считают Алину пустым придатком системе.
Николай послушно кивал в такт словам: мол, верно, все именно так и думают, так и полагают.
— А я решила, — продолжала Алина, — пусть они себе думают, что хотят и как хотят, а я должна делать своё дело. Правда на моей стороне. Верно, Николай? Правильно я мыслю?
— Правильно-то правильно, — растерялся стажёр, — только ты в этой обуви — не боец. Не надо было на работу новые туфли надевать.
— Не надо было, — горестно призналась Алина. — Только это не туфли, а ботильоны. Но дело сделано. Впредь буду умнее. А теперь куда деваться? Надо патрулировать!
— Надо, Алина Юрьевна, надо.
И они пошли рядом, на равных, как брат с сестрой. И было в их шествии что-то печальное и смешное одновременно: высокая Алина и маленький Пьеро.
