Закрыв глаза - Рут Швайкерт

Александра Поспишил, нарядившись дамой прежних времен, за двадцать пять немецких марок предсказывала своим клиентам будущее, гадая по руке.

«Тебе я погадаю бесплатно, – сказала Александра, – дай руку».

«Я боюсь», – сказала Алекс.

«Ну конечно, если бы ты не боялась, с тобой ничего и случиться бы не могло».

«Я не хочу», – быстро сказала Алекс. «Нет, ты обязана сделать это для меня», – прервала Александра и требовательно взяла ее руку. «Я не хочу, – повторила Алекс, – чтобы со мной что-нибудь случалось. Расскажи мне лучше про Сильвио, мы похожи друг на друга, как брат и сестра; то, что инцест – это табу, только усиливает желание, и когда в субботу утром он просто зачитывает мне вслух список необходимых покупок, мне сразу снова хочется с ним переспать. Будут ли у нас с ним дети, вот что интересно; Лукас и Оливер любят его, как родного отца».

«Мне очень жаль, – сказала Александра, – je suis dйsolйe», – и предсказала Алекс coup de foudre, любовь с первого взгляда, и случится это, по ее словам, 28 мая начавшегося года около одиннадцати часов вечера по местному времени в бистро под названием «Арлекино» в Ленцбурге, кантон Ааргау, Швейцария; и эхо этого события автоматически превратит все обычные ежедневные дела, такие как покупка билетов в транспорте, кусание ногтей, залечивание порезов, – в мгновения повседневного счастья.

«Ты что, веришь во всю эту чепуху?» – спросила Алекс.

«Ты вольна выбирать, пойти туда или нет», – сказала Александра.

«Мой отец, наш отец, тоже не любил мою мать», – сказала Алекс.

«Брось, не старайся, меня утешать не надо, ты же видишь, клиенты ждут».

Алекс в смятении возвращалась назад, в Маленький Город; там она забрала детей, которые как ни в чем не бывало сидели на диване рядом с совершенно чужой женщиной, которая представилась как Лоуна Фратер и будущая жена Филиппа. Дома она поцеловала Сильвио и потом издали наблюдала, как он часами сидел на полу, строя с Оливером сложные электросхемы… У них было общее прошлое; у обоих матери уцелели во время германской войны и были родом из разбомбленных городов, обе вышли замуж за швейцарцев, родили детей и вели хозяйство в своих собственных домах. Алекс нравилась его мягкая тяжесть, когда он лежал на ней; Сильвио любил ее неясную печаль, почти совсем белые, далекие образы затерянных комнат, которые она тогда рисовала на своих полотнах, с незакрашенными черными прямоугольниками, которые обнажали фактуру грунта, этот пропитанный смолой кровельный картон, Алекс называла эти картины lost pictures.[19] Иногда Сильвио срезал с ее головы пучки волос, и на следующее утро Алекс, полная счастья, рассматривала в зеркало эти материальные следы их ночной любви. Кроме предсказанной coup de foudre, прочно поселившейся в мыслях Алекс, о которой она не могла рассказать Сильвио, не было, казалось, ничего, что могло бы их разлучить. В марте они начали обсуждать общую пятикомнатную квартиру, которую заведут в Цюрихе или в Мадриде, где Сильвио собирался работать учителем в швейцарской школе. В апреле они по настоянию Алекс решили больше не предохраняться, и Алекс надеялась очень скоро забеременеть.

Двадцать второго мая она полностью обрила себе голову, купила в аптеке укрепляющую микстуру доктора Баха и перестала умываться.

Когда Алекс, сверкая голым затылком, безо всякого макияжа, в поношенном бикини, выставлявшем на всеобщее обозрение тяжи на животе от беременности, в нелепых джинсах, то есть обезобразив себя как только можно, чтобы не вводить никого в заблуждение и не провоцировать последующее разочарование, вошла 28 мая 1994 года, незадолго до одиннадцати вечера, в бистро «Арлекино», у стойки бара стояло шесть незнакомых мужчин тридцати с небольшим лет. На каждом из них были застиранные черные джинсы, каждый с отчетливой иронией говорил себе, что сейчас самое время для освежающей грозы, каждый держал в руке банку с тоником и приветственно поднимал ее ей навстречу…

Рауль Феликс Либен только что заснял небольшой репортаж о ливнях последних дней, напоминающих всемирный потоп, которые превратили в озеро целый кантон, на время прервали транспортное сообщение на автобанах л подарили местным полицейским ощущение их значимости в столь ответственный момент – первый в их карьере. Он устал и совсем не хотел идти домой, где сидела Андреа, тщательно нарядившись, посреди итальянского гарнитура, подаренного ее родителями им на свадьбу пять лет назад, гарнитура, который Андреа немедленно застраховала от грабежей, природных катастроф и пожара. Андреа была дизайнером по внутреннему оформлению и успешно занималась общим дизайном помещений. Рауль часто уезжал, много где бывал, и Андреа иногда заботливо выискивала для него подходящие случаю рубашки, которые он снимал, не испытывая никаких мук совести, когда пускался во все тяжкие, ведь любовные приключения можно считать необходимой составной частью брака; эти приключения были для него не более чем немного забавным подтверждением того, что он хороший любовник, и он старался как-то держаться в рамках этой приятной жизни, в которой он ненароком застрял, как в ловушке, в том числе и в угоду Андреа, которая, кажется, ничего не имела против его похождений. В этот субботний вечер он пил джин-тоник, с каждым глотком оставляя позади своих мысленных преследователей, которые секундой позже его опять нагоняли, чтобы со следующим большим глотком вновь от них оторваться. Его широкий нос с плавной горбинкой и узкие вытянутые губы почти смыкались, образуя два прямых угла – своеобразную систему координат для вековой печали, таящейся в неподвижном лице. «Совершенно ясно, – успела подумать Алекс, – что хотя этот человек сам еще ничего не подозревает, но он в любом случае – живое воплощение алкоголика и маниакально-депрессивного типа в одном лице», – и тут ударила ослепительная молния, рассеянный свет галогеновых ламп в бистро «Арлекино» померк, бутылочка с укрепляющей микстурой в сумочке у Алекс разбилась, все встроенные предохранители перегорели.

Рука Рауля лежала на руке Алекс.

«В сводке погоды ни слова не было про грозу, – сказал Рауль, – дождь – да, обещали, грозу – нет».

«Я недавно книгу одну прочитала, американского философа, у него там есть такое выражение, про тиранию интимности».

«Я живу с женщиной, которую люблю», – сказал Рауль.

«Со мною рядом – мужчина, который мне так нравится, что я всегда боюсь его потерять, боюсь, что нас что-нибудь разлучит», – сказала Алекс, и в этот самый момент некто, кто-то вроде древнего, исполненного иронии божества, эдакий шутник из космоса, явил Раулю и Алекс свое простое, редкостное благословение: каждое их движение, каждый звук, каждый вздох были необходимыми проявлениями двух заново рожденных, одинаково непроизвольными, одинаково непосредственными, непреднамеренными; не было будущего, не было воспоминаний, ранним воскресным утром они стояли рядышком возле бара и целовались…

(Года три спустя, – летом 1997 года, например, – Алекс и Рауль встречались по воскресеньям уже, собственно говоря, значительно реже. Алекс было тридцать два года, и воскресенья она любила проводить одна. Все долгое воскресенье ее лицо скрывалось за маской сонного участия в делах своих детей, вместе с которыми она, вскоре после смерти матери, подчиняясь их необоримому желанию, вернулась назад, в Маленький Город, в свой родной дом; и если кто-нибудь неожиданно на нее смотрел, маска распадалась, словно рельсы игрушечной железной дороги в узкой детской, если слишком быстро и слишком широко распахнуть дверь. Маленький Город лишь на время, случайно стал ее пристанищем, имя этого города больше, чем когда-либо, было для нее чужим. Если бы они все вместе сейчас переехали в Париж к Раулю, где он вместе с Александрой Поспишил снимал свой первый игровой фильм, тогда пришлось бы оторвать Лукаса от занятий виолончелью, а Оливеру – расстаться со своим футбольным клубом; но с другой стороны, почему бы и не вырваться из привычного круга жизни. Через год у Рауля и Алекс родилась дочь, которую они назвали Яэль, и теперь они старались жить все время вместе, изо дня в день, составляя вместе меню и списки покупок, наняли приходящую прислугу, раз в неделю приглашали няню побыть с ребенком и все время смотрели друг на друга так, словно были до крайности удивлены, что они еще по-прежнему вместе.)

Они расстались молча перед дверьми закрытого бистро в полвторого ночи, зная только имя и адрес друг друга.

В воскресенье поздно утром Алекс и Сильвио вместе с детьми были приглашены к родителям Сильвио на завтрак. В ночь на понедельник они в последний раз спали вместе, но поскольку они сами этого не знали, то были друг с другом не очень пылки и довольно невнимательны. Когда Сильвио заснул, Алекс выпила две таблетки риталина, сняла со стен большие репродукции своих любимых картин и закрасила их черной масляной краской; среди них был и автопортрет Паулы Модерзон-Беккер, сделанный на шестой день после свадьбы. Паула Модерзон-Беккер в феврале 1906 года неожиданно на целый год с лишним уехала в Париж. Своего мужа, художника Отто Модерзона, она оставила дома; он вместе с дочерью остался в Ворпсведе. В Париже в своем гостиничном номере она в тридцатилетнем возрасте написала свой автопортрет на шестой день после свадьбы: верхняя часть тела у нее обнажена, и она стоит так, словно вынуждена упереться головой в верхний край картины, на фоне бесконечного узора обоев, а большие глаза направлены в зеркало, она скептически разглядывает себя. Руки обнимают большой живот. Не будучи беременной, она изобразила себя как беременную женщину и в это же самое время писала своему мужу: «Я не могу сейчас приехать к тебе, просто не могу. И я вовсе не хочу сейчас, чтобы у меня был от тебя ребенок… Мне нужно подождать, пока все вернется или же появится что-то другое». Отто Модерзон навещал ее с октября 1906 года по март 1907-го. Как пишет одна исследовательница ее биографии, весной супруги, «полные добрых намерений и планов на будущее, вернулись в Ворпсведе. Паула стала спокойнее, но в то же время утратила большую часть своих иллюзий». Своей подруге Кларе Паула писала, что она не из тех женщин, которые могут жить самостоятельно, и что Отто может обеспечить ей больше свободы для самореализации, чем кто-либо другой. К тому же она была беременна. Через три недели после рождения дочери Матильды она умерла от эмболии легкого.