Черный соболь - Евгений Богданов

Коч приближался к берегу, что темнел узкой полосой слева. Вскоре обогнули безымянный мыс на северном побережье Югорского полуострова, зашли в бухту, укрылись от ветра. Причалив к берегу, артельщики с трудом подняли негнущимися руками весла, сложили их вдоль бортов. Аверьян весело подбодрил:

– А ну, братцы, на берег! Соберем дров, сварим похлебки. Югорский Шар прошли. Вот оно, Нярзомское море!note 14 – он показал рукой. – Только льды вот плавают. Как бы погода нас тут не задержала. Ну да об этом после. Гурий, мозоли нажил?

Паренек еле расправил синюю от холода и занемевшую от весла ладонь. На ней круглились волдыри. Один прорвало, и по руке сочилась жидкая бесцветная водица. Гурий показал ладонь отцу:

– Нажил…

– Вот и ладно! – сказал отец как будто даже обрадованно. – Без мозолей какой ты мореход? Так, одна видимость. Там в носу, в латке, сало есть. Смажь ладони.

Гурий полез в нос искать латку с салом.

А от Югорского Шару Нярзомским морем через Карскую губу резвого ходу до устья Мутной реки день да ночь. А как заимут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель с шесть, а иногда и обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаются назад в Пустоозеро…

Из поморского описания «Мангазейского хода»

Дров на мысу запасти было трудно: плавника, как в Печорской губе, здесь не оказалось. Путешественники еле насобирали на крошечный костерок разной мелочи, намытой прибоем. Сварили все же себе пищу.

Аверьян вышел на угорышек и посмотрел на море. Он раздумывал, как плыть дальше. Впереди ожидал путников полуостров Ямал. Обходить его с севера – времени бы ушло много, да к тому же путь был опасен: открытое море, плавучие льды, пустынные неисследованные места…

Известен был другой путь к Обской губе. Посреди западного берега Ямала находилось устье реки Морды-Яха, по-русски – Мутной. Продвинувшись в ее верховья, поморы, мангазейцы – предшественники Аверьяна попадали в озера под общим названием Ней-То. Их было три. Через озера мореходы где протоками, а где волоком двигались к четвертому озеру – Ямбу-То. Из него брала начало река Се-яха – Зеленая. По этой реке и выбирались в Обскую губу.

Аверьяну надо было идти этим путем.

Но прежде предстояло еще достигнуть берегов Ямала.

Бармин долго всматривался в кипень волн, в белые плиты льдин, что незванно-негаданно грозили ему с севера. Сколько их там, в таинственной безбрежности моря? Наверняка в далях, не подвластных взгляду, плавают еще падуны-айсберги, встреча с которыми могла грозить верной гибелью.

На север Аверьяну нет ходу. Заказано ему туда плыть. Если вдруг ветер повернет с полночи и все льды притащит сюда, то даже близ берегов плавание сулит немалые трудности.

Небо хмурилось, надвигались тяжелые лохматые тучи. Вскоре они разразились дождем.

Накинув армяки, рыбаки, нахохлясь, как птицы в непогодье, коротали время у чадящего костерка. Гурий смотрел на бесконечно бегущие волны. Вот над ними низко пролетела чайка. «Кили-и-и!» – послышался ее крик. Чайка взмахивала крыльями тяжело и лениво, словно они у нее разбухали от воды.

Холодно, мокро, неуютно.

«Эх, соболя, соболя! Где вы там, за морями, за горами, за каменными грядами, за сумеречностью и неизвестностью?» – думал Гурий.

К Ямалу было тоже два пути. Если с севера грозили льды, поморы шли вдоль Югорского берега к устью реки Кары, а потом срезали напрямик узкое место Карской губы, называемое Байдарацкой губой. Если же льдов не было, то кочи двигались от Югорского Шара, пересекая Карскую губу, прямо к устью реки Мутной.

Но льды – вон они! Плавают и плавают у горизонта, словно поджидая коч Аверьяна, чтобы взять его в свой плен.

Выбора не было. От мыса, где была стоянка, Аверьян решил повернуть на юго-восток, к устью Кары, а там взять направление на мыс на Ямальском берегу, южнее устья реки Мутной.

Артельщики, когда Аверьян поведал им свои думы, сказали:

– Тебе видней, Аверьян. Ты у нас лодейной вожа. Пойдем за тобой бесперечь. А льдов надо избегать. Это – понятное дело…

– Ну, так в путь! – сказал Аверьян. И снова плеск волн, и снова качка и брызги соленые через борта, скрип уключин, и время от времени однотонная песня Герасима.

Навались дружней:

Там конец пути видней!..

Тосана поставил чум на берегу реки, на травянистой и веселой солнечной поляне. Сразу обжили место: Санэ вбила в землю колья с рогульками, положила на них жердь и развесила на солнце проветриваться и сушиться оленьи шкуры, которыми устилали пол в чуме. Еване наносила сушняка, а Тосана, разрубив его топором, уложил в небольшую поленницу. Покончив с дровами, он принялся обтягивать кожей легкий, сделанный из прутьев каркас рыбачьей лодки. Кожу к каркасу пришивал сыромятными ремешками. Когда лодка будет готова и спущена на воду, кожа разбухнет и швы не будут давать течи.

Пес из породы сибирских лаек по кличке Нук, с белой мохнатой шерстью и черным пятном на морде, бегал по кочкарникам и ловил полярных мышей.

Тонкими и крепкими нитями, изготовленными из сухожилий оленя, Еване шила себе новую паницу, старательно подбирая узоры по подолу и рукавам из разноцветных лоскутьев сукна и кусочков меха. Девушка умела шить красивую, нарядную одежду.

Когда Ласковой наскучило сидеть возле чума с шитьем, она повесила нож в ножнах на пояс, позвала Нука и, сказавшись дяде, отправилась бродить по лесу.

Еване никогда не плутала в лесу, хотя иной раз и забиралась в самые глухие дебри. Находить дорогу к стоянке по множеству разных примет ее учил отец. Он советовал заламывать на пути тонкие ветки, делать затесы на древесных стволах, складывать камни в кучки и по этим меткам находить тропу. Все запоминать, ничего не упускать из виду Еване научил и опыт последних двух лет, когда она помогала Тосане в охоте.

Красив бывал лес весной. В чистом, прозрачном воздухе выпускали из почек молодую листву березы, ивы, рябины. Листья разворачивались, становились крупнее, приобретали изумрудную окраску. На лужайках мягким камусным мехом ложилась под ноги ласковая трава. У лужиц с талой снеговой водой скромно и неярко зацветали первые цветы. Птицы, перелетая с дерева на дерево, задевали крыльями за ветки, и с черемух осыпались белые лепестки. Пока листва не загустилась как следует, птицы были очень заметны в лесу: спрятаться им трудно.

Весна в этих местах наступала поздно, была короткой, и все торопилось расти, выпускать сережки, бутоны, лепестки. Лето тоже было мимолетным – с воробьиный нос, с обилием гнуса, мошкары, комаров. Жарко было только в середине июля, иногда – в начале августа. Потом листья желтели, опадали на землю. Лиственницы сыпали тонкие мягкие иглы нежно-желтого цвета. И только сосны, ели да кедровники стояли зелеными всю зиму.

Зимой Еване ходила в лес на широких лыжах, подбитых камусом, не проваливаясь в глубокий снег, скользя бесшумно и быстро, как тень, от дерева к дереву, от одной настороженной на зверя ловушки к другой. Полярными ночами в трескучие морозы лес стоял безмолвный, замерший, словно бы неживой.

Еване неторопливо шла вдоль берега, в небольшом отдалении от реки. Когда прибрежное чернолесье редело, становилось видно, как блестела и играла на солнце вода.

Девушка шла поглядеть, не начала ли созревать ягода морошка. В этих местах среди кочковатых болотистых урочищ ее нарастало к середине лета видимо-невидимо. Теперь начало июля и, быть может, кое-где на обогретых солнцем низинах ягода начала поспевать? Иногда под тобоками проступала вода, и Еване прыгала с кочки на кочку. Верный Нук молча бежал за ней, помахивая мохнатым хвостом.

Начались приболотные заросли стланика – низкорослых, стелющихся почти по земле березок, ивняка, рябинника, карликового кедровника. Место было открыто холодным ветрам с севера, и потому деревца жались к земле. Теперь «лес» был Еване по пояс. И если смотреть издали, у Нука над зарослями торчали только острые настороженные уши да голова с черным пятном вокруг глаза.

Стало жарко, солнце грело вовсю. Еване пошла медленнее, поглядывая по сторонам. Она увидела траву-морошечник, склонилась, потрогала ягоды. Они были еще зеленоватыми, жесткими. «Рано», – подумала девушка, нашла сухую, поросшую осокой-резуньей кочку и села отдохнуть. Нук растянулся рядом, вывалив большой розовый язык, – жарко. Еване запустила маленькие пальцы в густую шерсть Нука на загривке и шепнула: «Лежи и молчи. Молчи. Понял?» Пес глянул на девушку и положил голову на вытянутые крепкие лапы. Но вот он встрепенулся, уловив отдаленный подозрительный шорох, и хотел было вскочить на ноги, но Еване повелительно положила ему на голову ладонь, приказывая не двигаться, и пес повиновался.

Впереди, на залитой солнцем полянке, показался небольшой темно-коричневый зверек. Еване осторожно отвела в сторону ветку ивы, чтобы лучше видеть.

Это был Черный Соболь. Он, выйдя на полянку, остановился, прислушался. Еване с собакой пряталась за кустами с подветренной стороны, и соболь их не заметил. Он не знал, что из-за кустов за ним следили два внимательных раскосых глаза, блестевших как ягоды черной смородины. Сев на задние лапы. Черный Соболь под кустом стал вылизывать шерсть. Потом вытянул шею, посмотрел в сторону леса, что был на южной стороне его владений.