Джон Браун - Н. Кальма

Каждый день почтмейстер из Крофорда читал в газетах объявления о беглых неграх: «Сбежал негр. Имя — Самбо. Рост 6 ф. 15 д., на правой щеке — свежевыжженная буква „У“. Доставить за вознаграждение на плантацию Уильсона».

Север охотно торговал рабами, но отказывался от рабовладения: на фабриках и в мелких землевладениях держать негров было невыгодно. Но как не воспользоваться таким удобным случаем?! Как не порисоваться милосердием и свободомыслием! Север цитировал евангелие и библию, и выходило, что христианское учение строго осуждает рабство. И северные штаты, один за другим, отменяли рабовладение.

Но Юг не рисковал говорить возвышенные слова: христианские тексты обошлись бы слишком дорого плантаторам. Здесь старались отыскать в евангелии и библии такие цитаты, которые оправдывали бы рабство. Искали и находили. В руках помещиков-южан были власть и деньги. Они покупали проповедников и журналистов, которые доказывали, что рабовладение необходимо для цивилизации и прогресса. Они подкупали полицию и судебных чиновников, которые оправдывали их в случае убийства негра. С ними заодно была церковь, обучавшая негров христианскому смирению, с ними были купцы, контрабандисты, работорговцы. Это была грозная, а главное, всеми признанная и узаконенная сила.

В Крофорде существовал мост, принадлежавший старой вздорной леди. На мосту красовалось объявление: «За быструю езду — штраф: белые — пять долларов, черные — пятнадцать ударов палкой». Объявление принималось всеми как нечто вполне законное.

В Крофорде же существовал «калабуз» — длинное темное здание, куда хозяева отправляли сечь провинившихся невольников. Мимо окон почтмейстера часто проносили носилки с наказанными жертвами. Браун не отводил от них глаз, как это делали лицемеры, наоборот, он жадно смотрел на засеченных негров: он питал свою растущую ненависть.

Интересы семьи постепенно отодвинулись на второй план. Дайант молилась и жаловалась, что муж заставляет ее прислуживать неграм. День и ночь она ныла о корове, о доме, о цыплятах. Она сделалась болтливой, постоянно о чем-то беспокоилась и говорила, что брошена на произвол судьбы.

Одни дети радовали Брауна. Они охотно возились с негритянскими ребятишками, а Джон-младший взялся учить грамоте двух взрослых негров. Пустяк? Но этот пустяк мог вырасти в большое дело.

Джон Браун-старший писал отцу в Огайо, что просвещенные негры взорвут на воздух всю систему рабства. Вечером к дому почтмейстера прокрадывались черные тени. Салли и Сэмбо, сложив на коленях узловатые, похожие на сучья сухого дерева руки, с благоговением слушали этого большого, сурового с виду человека. Впервые белый говорил с ними, как равный с равными, горячим и живым языком. Он писал для них письма их близким, проданным «вниз по реке». Негры часто пели протяжно и уныло:

Белому все дано,Черному — горе одно.Белый — хозяин земли и неба,Черный мечтает о корке хлеба.Белый родился и стал господином,Черный родился и гнет свою спину.Белому все дано,Черному — горе одно…

В феврале 1831 года произошло солнечное затмение. На минуту стало совершенно темно, пронесся холодный и пыльный вихрь, согнувший деревья, скот заблеял и замычал в хлевах, домашняя птица, будто ослепнув, заметалась по углам. Закрывались чашечки цветов, и днем простым глазом можно было увидеть на небе звезды.

Суеверные негры были охвачены каким-то мистическим восторгом. Браун пытался объяснить им причины затмения, но они твердили ему о знамении с неба, о знаке, о небесном голосе, который объявил им, что «последние будут первыми». Шли смутные слухи о каком-то негре, ораторе и проповеднике, который призывал негров взяться за оружие. Спустя несколько месяцев Америка узнала о восстании, поднятом в Виргинии невольником Натом Тернером.

Нат принадлежал виргинскому плантатору. Тайком, самоучкой выучился он грамоте. Природное красноречие сделало его оратором. Он заговорил об освобождении негритянского народа и о том, что негры должны силой добыть себе свободу. Негры стекались со всех плантаций, чтобы послушать нового проповедника. Нат сказал неграм, что они получат знак, когда выступить. Затмение было принято за сигнал и подняло невольников в округе. Восстание черных неизбежно должно было сопровождаться резней белых. Тернер и семеро его ближайших товарищей убили своего хозяина и всю его семью. К отряду Тернера присоединились еще пятьдесят три негра. Нат захватил большую плантацию и некоторое время удерживал ее за собой. Было вырезано около шестидесяти белых. Весь Юг поднялся на ноги. Против Тернера и его сторонников были посланы правительственные войска. Более ста негров было убито. Тернеру удалось бежать, но вскоре его схватили и приговорили к смерти. Шестнадцать человек, включая Ната, были повешены, остальные подвергнуты различным суровым карам.

Восстание Тернера было не первой попыткой негров силой сбросить с себя цепи. От старых времен сохранилась память о восстании 1740 года, когда погибло много белых и еще больше черных. Помнили также о восстании рабов под предводительством негра Габриэля на острове Гаити. В 1822 году свободный негр Денмарк Вези поднял восстание в Чарлстоне. К нему присоединилось всего несколько негров, но следствие обнаружило большой заговор. Вези и еще тридцать четыре негра были казнены.

После выступления Тернера по всему Югу прокатилась волна террора. Законы о невольниках были возобновлены во всей строгости. Теперь негр мог появляться после захода солнца на улице только с пропуском, подписанным хозяином. Из «калабуза» то и дело выносили носилки с окровавленными телами черных. Пропаганда среди негров каралась смертной казнью, а пропагандой считалось даже чтение газет. Теперь по вечерам черные тени уже не скользили к дому почтмейстера. Негры не хотели подводить своего белого друга, к тому же дом Брауна был нужен им для другого.

Открытая борьба сделалась на время невозможной. Тогда негры начали иным способом избавляться от рабства: они бежали. Бегство в свободные штаты и в Канаду стало массовым. Дом Брауна в Крофорде сделался пристанищем для беглецов.

Как некогда в Огайо, Джон готов был защищать каждого беглого своей собственной жизнью. Он давал приют неграм, и дети его пекли для них пшеничные лепешки. Потом, обогрев и накормив измученных и напуганных гостей, он провожал их до безопасной дороги. Однако жизнь в Крофорде становилась невыносимой. Сотни глаз следили за каждым движением почтмейстера. Ему не простили выходки в церкви, он был под подозрением. Кончились времена либерализма. Юг больше не желал играть с огнем.

Браун ощущал почти физически эту растущую вокруг него стену враждебности и подозрительности. Шериф как бы случайно заходил к нему и шарил глазами по углам. Инспектор полиции будто мимоходом приводил собак, которых специально дрессировали для ловли негров. Это были «дружеские визиты», от которых всем в доме становилось не по себе. Нет, из Крофорда надо убираться, это ясно.

Браун написал отцу, что намеревается вернуться в Огайо. Но тут заболела воспалением мозга Дайант. Больная пела псалмы и не узнавала окружающих. Пятеро детей, из которых старшему было одиннадцать лет, стояли у ее постели. Браун сумрачно глядел на тонкие пальцы жены, беспокойно теребящие одеяло. Через три дня он закрыл ей глаза. Еще через неделю, взяв детей, он уехал назад в Огайо.

10. Скитания

Последующие годы жизни Брауна наполнены судорожными и безуспешными стараниями заработать хоть немного денег, чтобы прокормить и воспитать детей. Он берется за всякое подвернувшееся дело. Кругом него — блестящие примеры быстрого обогащения. За десять лет, что он не был в родном штате, население Огайо возросло с девятисот тысяч человек до полутора миллионов. С каждым годом продолжают прибывать эмигранты из Европы. Идет бешеная спекуляция земельными участками.

Со сказочной быстротой растут города. Чикаго, который в 1832 году был простым фортом, в 1840 году представляет собой большой благоустроенный город. Все в этой молодой стране бурлит, рвется вперед, стремится завоевать первые места, лучшие позиции. Люди охвачены жаждой наживы, опьянены легкими деньгами.

Браун не может уберечься от этой волны. Она захватывает и его. Он то покупает саксонских овец и стрижет их шерсть на продажу, то нанимается пасти овец богатого скотопромышленника.

Пять голодных ртов требуют от него пищи. Пять неразумных голов требуют материнского присмотра. Пока Браун с овчарками и пастухами сторожит стадо, в доме хозяйничает шестнадцатилетняя дочь соседа-кузнеца Мэри Дэй.

Мэри — смуглая и сероглазая, с большими руками и тихим голосом. Она быстро и ловко управляется с хозяйством, и дети смотрят на нее с обожанием. При ней они всегда умыты и накормлены. Когда Джон Браун, усталый, возвращается домой, над очагом уже висит начищенный до блеска медный чайник и жареная грудинка стоит на столе. Он устал, но глаза его ищут смуглую девушку-хозяйку.