Слезы Макиавелли - Рафаэль Кардетти

Он бесцельно бродил по дорогам и в марте 1467 года добрался до Флоренции. Ему посчастливилось найти место простого приказчика в книжной лавке Альфредо Пальмы, в которой, по слухам, был самый лучший в городе выбор книг. То, что он все время находился среди книг, кое-как примиряло его с убогой и плохо оплачиваемой работой, и его мечты о славе, казалось ему, рассеялись быстрее, чем последний вздох зачумленного.

В этой книжной лавке он и встретил Лоренцо Медичи, который постоянно заходил туда за книгами. Глава могущественного рода провел целую ночь, беседуя с приказчиком, и был поражен и восхищен его обширными познаниями. Несколько недель спустя Великолепный сделал Фичино наставником своих детей, а через полгода доверил его попечению свою библиотеку, где хранилось огромное собрание рукописей и инкунабул, собранных благодаря внушительной сети шпионов, хорошо осведомленных торговцев и щедро оплачиваемых ученых.

Таким образом, за несколько лет Фичино стал очень влиятельным человеком. Вокруг него собирались философы по примеру Аргиропулоса, прибывшего из Греции, чтобы обучать отпрысков лучших семейств тайнам учения Аристотеля, а также художники, такие, как Андреа дель Верроккьо, чей бронзовый Давид, благородный и мощный, стоял на самом видном месте в гостиной дворца Медичи. Захваченный этим вихрем ума и таланта, Марсилио Фичино наслаждался каждым мгновением своей новой жизни. Так незаметно прошло время до рокового дня в 1492 году, когда умер Лоренцо Медичи.

Спустя два года народ изгнал его сына Пьеро и установил вместо власти Медичи республиканское правление. Постепенно один за другим художники, объединявшиеся вокруг Фичино, уехали из города, недовольные тем, что общественных средств не хватало, чтобы оплачивать их работу. Микеланджело Буонарроти перебрался в Рим, старый Верроккьо переселился в Венецию, где сенат осыпал его золотом, а его лучший ученик Леонардо нашел пристанище в Милане при дворе Сфорца.

Те немногие друзья, которые все же решили остаться, ныне уже умерли. Устав оттого, что в столице Тосканы не осталось ничего, кроме смутных воспоминаний о былом величии, Пико делла Мирандола заперся в своем замке и покинул его только в гробу. Бардо Корси, самый верный собутыльник Великолепного, неустанно оплакивал его кончину и зачах за несколько месяцев, злобно понося новую республику.

Одного за другим Фичино проводил их к месту вечного упокоения. Но самым скорбным стал для него день, когда он сопровождал тело Полициано в его последнюю обитель, простой склеп, вырубленный в усыпальнице церкви Санта-Кроче.

Несмотря на все молитвы, за ним смерть не приходила, и в ожидании своего часа Фичино все свои силы отдавал двум вещам, которыми он еще дорожил. Первой была Библиотека Медичи — последнее, что сохранилось из наследия его старого друга Лоренцо, а второй — его племянница Аннализа, которую он взял к себе пятнадцать лет назад, когда сгорел ее дом, а родители погибли в пожаре.

Сейчас Аннализе шел восемнадцатый год. Фичино дорожил ею, как произведением искусства, и постарался дать ей хорошее образование, обучив латыни и греческому; он всегда был готов выполнить всякое ее желание.

Теперь он с улыбкой любовался результатом своего воспитания.

— Ты все еще хочешь сходить за книгами в Библиотеку?

— Еще бы! Вот уже по меньшей мере неделя, как вы меня туда не водили!

— Тогда пойдем! — весело предложил старик.

— Я пойду с вами, — заявил Гвиччардини, которого привлекал не столько ум старого философа, сколько совершенные формы его племянницы.

Но тут Тереза стала стеной между молодым человеком и его надеждами приятно провести время в обществе Аннализы.

Она смерила его строгим взглядом.

— Даже не думай об этом, приятель. Не забудь, что тебя еще ждет уборка. Из-за тебя в моем трактире воняет мочой!

Как видно, с ним решил посчитаться какой-то мелочный бог, не нашедший себе занятия поинтересней. Пьеро Гвиччардини смотрел, как уходят Фичино и его племянница. Его несчастный вид не только не тронул Терезу, а напротив, придал ее лицу непреклонное выражение.

— Ну, дружок, за дело! Если поторопишься, может, к вечеру и управишься.

Прежде чем он вошел в читальню, у Марсилио Фичино возникло предчувствие, что его алтарь осквернен. Он стал задыхаться, а его сердце сильно забилось. Схватившись за грудь, Фичино вынужден был опереться о плечо племянницы, чтобы не упасть прямо на лестнице.

В последние годы его уставшее тело постоянно напоминало о себе, а утраты и скорбь совсем его подкосили. Фичино знал, что жить ему осталось недолго, с тех самых пор как Корбинелли предупредил его, что малейшее потрясение может его погубить.

Если действительно случилось то, чего он опасался, то ничто больше, даже племянница, не сможет удержать его в этой жизни. Пусть тогда смерть забирает его, ему будет уже все равно.

Едва переступив порог читальни, он увидел, что дверца, ведущая в потайную комнату, сорвана с петель и валяется на полу. Он, словно безумный, бросился в комнату. То была святая святых Библиотеки, куда могли заходить лишь несколько посвященных, так как там хранились драгоценнейшие образцы флорентийской мысли. Для Фичино не было большей радости, чем часами листать пергаменты с комментариями, сделанными рукой выдающихся тосканских писателей, которые Великолепный кропотливо собирал в этой комнате.

Не заботясь ни о чем другом, он бросился прямо к жемчужине коллекции Медичи, для которой все остальное здание служило лишь оправой. Лоренцо нашел ее у одного аристократа, умершего в ссылке в Афинах. Книга была ему доставлена благодаря посредничеству византийского торговца, и он ревностно хранил ее в маленьком кабинете, примыкавшем к его спальне.

Когда Лоренцо ему ее показал, Фичино едва не лишился чувств. Его первым побуждением было броситься на колени и благодарить Господа за этот бесценный дар. После смерти Великолепного он незаметно унес книгу, опасаясь, что невежественные и скупые сыновья главы государства решат продать ее тому, кто больше заплатит. С тех пор рукопись содержалась в маленьком зале Библиотеки, предназначенном для хранения инкунабул, и ключ от него был только у Фичино. Тех избранных, которые знали о существовании книги, можно было сосчитать по пальцам двух рук, а для тех, кто удостоился чести пролистать ее, хватило бы и одной.

С первого взгляда Фичино понял, что сокровище пропало. Обезумев, он метался от полки к полке, беспорядочно швыряя на пол все книги, которые попадались ему под руку, хотя прекрасно понимал, что так он только оттягивает минуту, когда придется признать очевидное.

Через две-три минуты он прекратил поиски. Сомневаться не приходилось: рукопись «О монархии» исчезла. Это был единственный экземпляр, написанный рукой самого Данте Алигьери, счастливо избежавший пожара, который всего за год до смерти уничтожил жилище величайшего поэта, когда-либо жившего на тосканской земле.

Молча старик опустился прямо на пол посреди разбросанных книг и заплакал.

5

— Подумайте, зачем упорствовать? Почему вы отказываетесь от наших предложений?

Взбешенный посол короля Франции встал перед гонфалоньером, лицо которого оставалось невозмутимым. Внешне он ничем не выдал своего внутреннего напряжения. Разве что удивленно пошевелился, когда французский посол вдруг вскочил со своего кресла, стоящего как раз напротив тяжелого кресла, обтянутого лазоревой тканью, в котором сидел он сам.

— Это уму непостижимо! Мой государь готов предложить вам весьма выгодные условия. Что нужно сделать, чтобы вы наконец одумались? Если вы будете упорно отказываться, мы будем вынуждены прибегнуть к другим способам убеждения, скажем, менее… любезным.

Гонфалоньер прервал его усталым жестом. Он смерил его долгим взглядом, в котором читалось презрение, затем торжественно заговорил:

— Довольно, успокойтесь, кардинал. Мне кажется, ваше поведение переходит границы того, что мы, итальянцы, называем вежливостью. Глядя на вас, невольно думаешь, что Тит Ливий не преувеличивал, называя ваших предков варварами.

Сидящий рядом с гонфалоньером Малатеста едва сдержал улыбку.

Кардиналу Сен-Мало пришлось взять себя в руки, чтобы не высказать готовые вырваться у него резкие слова. Испугавшись, что его manu militari[6] выпроводят за пределы Тосканы и ему с позором придется возвращаться во Францию, не выполнив своей миссии, он, казалось, сумел успокоиться.

На замкнутом лице Сен-Мало появилось выражение сурового достоинства, прекрасно сочетавшееся с его оплывшими чертами. Его жирное тело, облаченное в пурпурные кардинальские одежды, было обычным для прелатов Римского двора. Кардинал откинулся в кресле, и его зад еще больше погрузился в мягкое сиденье.