Жанна дАрк - Дмитрий Мережковский

– Погодите, ветер, Бог даст, переменится, и мы войдем в город, – сказала Жанна, и, как сказала, так и сделалось: ветер переменился на попутный и под глазами англичан, не сделавших ни одного выстрела, «не пошевелившихся», как предсказала Жанна, – войско, благополучно переправившись, вошло в Орлеан.[206]

Так совершилось первое чудо Жанны – чудо предзнания.[207]

XXVII

Ночью, при свете факелов, Дева, на белом коне, в полном рыцарском доспехе, въехала в город через Бургундские ворота. Чтобы к ней, или хотя бы к лошади ее, прикоснуться, люди давили друг друга почти до смерти; и радовались так, как будто сам Бог сошел к ним в город; руки и ноги ее целовали с такой благодарностью, как будто она уже освободила их от осады.[208]

В узкой улице, где толпа стеснилась еще больше, вспыхнуло знамя Девы, подожженное одним из факелов. Жанна, пришпорив коня, подскочила, быстрым и ловким движением схватила знамя, свернула его и потушила.[209] Это показалось народу чудесным, как все для него было в ней чудом.

Вспыхнувшее знамя, в этом первом явлении Девы, предрекает последнее: Огненный Крест – костер.

На первое письмо Жанны, отправленное с герольдом из Блуа, англичане ничего не ответили, только посмеялись над ней или сделали вид, что смеются, потому что под смехом был страх; заковали герольда в цепи и грозили сжечь, как «ведьмина посла».[210]

Но Жанна все еще не верила, чтобы люди могли не услышать «гласа Божия», и хотела исполнить свой долг до конца. Вечером 30 мая, выйдя из Мостовых ворот к окопам Бэль-Круа, взошла на стену и, сложив ладони так, чтобы голос как можно дальше хватал, крикнула стоявшим в окопах английским ратным людям:

– Именем Божьим говорю вам: если хотите остаться в живых, сдавайтесь!

– Подлая девка, коровница, уж изловим тебя и сожжем! – ответили ей англичане, но стрелять в нее не посмели, может быть, сами не зная почему.[211]

XXVIII

1 мая, в воскресение, огромная толпа осадила дом, где остановилась Жанна, чтобы увидеть Святую Деву. Множества человеческие влекла она к себе такою же неодолимою силою, как Пью-Велейская «Черная Дева-Мать».[212] Знака ее только ждали эти обезумевшие люди, чтобы кинуться на английские окопы и, может быть разбившись о них, погибнуть бессмысленно. Но сельская девочка, не знавшая военного дела, да и никаких человеческих дел, нашла в себе достаточно здравого смысла, чтобы вести их не на английские окопы сражаться, а в церковь молиться.[213]

В это воскресение, после обедни, Жанна снова предложила мир англичанам. Выйдя из Лисьих ворот, подошла она к английским окопам Круа-Морена и, сложив ладони так же, как намедни, крикнула:

– С Богом возвращайтесь в Англию, а не то вам будет плохо!

– Ведьма, шлюха, девка продажная! – ответили ей англичане с окопов, но стрелять в нее почему-то опять не посмели.[214]

Самые храбрые, ни одного человека не боящиеся английские ратные люди дрожат и бледнеют перед этой семнадцатилетней крестьянской девочкой; дьявола сами боятся эти несчастные «Хвостатые дьяволы».[215] «Чем черт не шутит? – думают они.

– Что, если она и вправду ведьма… или Божья посланница?»

В складках волшебного белого знамени Девы чудились им тучи порхающих белых бабочек – белых Лилий Франции или белых Ангелов.[216]

Жанна кажется французам Ангелом Божьим, а врагам их – дьяволом. В этом-то двойном образе – главная сила Девы: непобедимой, потому что сверхъестественной, кажется она французам и англичанам одинаково.[217]

Как бы остолбенело вдруг от ужаса все английское войско и пало духом. «Двое англичан еще накануне обратили бы в бегство десять французов; но только что Жанна вошла в Орлеан, четверо-пятеро наших остановило бы все войско врагов».[218]

Так велик был ужас Девы, что английские ратные люди и начальники отказывались ехать во Францию. «Эта подлая девка есть орудие сатаны, врага человеческого рода, – говорили они. – Можно сражаться с людьми, но как сражаться с дьяволом?» Нужен был особый указ «против боящихся ведьминых чар». Но действие указа было обратное: он напугал людей еще больше.[219]

«Бедствие великое, в образе Девы-колдуньи, исчадия адова, послано Богом на англичан, – пишет герцог Бедфорд юному английскому королю Генриху VI. – Злыми чарами она не только истребила их множество, но и всех остальных лишила мужества».[220]

XXIX

Верили Жанне и во Франции только простые люди, а военачальники сомневались в ней и держали ее в стороне от военных советов.

– Я узнал от верных людей, что капитан Фальстаф идет на помощь англичанам с подкреплениями и съестными припасами, – сообщил ей однажды граф Дюнуа.

– О, Батард, Батард! Я приказываю тебе именем Божиим: только что ты узнаешь о приходе Фальстафа, сказать мне об этом, а если не скажешь, я отрублю тебе голову!

– Ладно, скажу, – отвечает Батард и опять, вглядываясь в нее, удивляется – ужасается: что это? кто это?[221]

Жанна становится сразу единственной властью в городе, выше всех военных и гражданских властей.[222] Бедная девочка, «бедная пастушка», «не знающая ни А, ни В», сводит их на ничто.[223]

– Я послана Богом для утешения бедных людей, – говорит она идущему к ней простому народу.[224]

– Бедные люди шли ко мне охотно, потому что я их любила.[225]

Подвиг этой «дочери Божьей», так же как Сына Божия, – подвиг любви, мира и милости: Жанна снимет осаду не только с Орлеана, но и со всей Франции – со всего человечества; освободит не только французов от Годонов, но и всех бедных и угнетенных от всех богатых и угнетающих.

XXX

Кощунственной плоскостью могло бы казаться посвящение «Таинства любви Жанны д'Арк» Шарля Пэги: «Всем, кто жил и умер за всемирную Социалистическую Республику», если бы не был он уже в те дни, когда писал «Таинство», одним из величайших, хотя и бессознательных христиан наших дней.[226]

Что хотел он сказать этим посвящением? То же, что говорит св. Августин: «Жизнь Града Божия вся должна быть общинной, socialis; лишним владеть – значит владеть чужим; общая собственность – закон Божественный, частная – закон человеческий».[227] То же, что говорит Иоахим Флорский: в «Третьем Царстве, Духа» совершится «великий переворот»: собственники – «богатые, великие, сильные мира сего, будут низвергнуты, а нищие, малые, слабые, возвышены… и увидят они правосудие Божие, совершенное над их палачами и угнетателями».[228] То же, что говорит св. Франциск Ассизский: «Я не хочу воровать, а если бы я не отдал того, что имею, беднейшему, то был бы вором».[229] То же, что говорит Жанна д'Арк: «Я послана Богом для утешения бедных». То же, что и мы говорим так плоско и недостаточно, потому что нерелигиозно, о «социальной проблеме» – этом страшном узле, который грозит в наши дни, затянувшись в мертвую петлю, задушить человечество.

Если Начинатель «великого переворота» – «всемирной социальной революции», по-нашему, – Сын Божий, то продолжательница его вернейшая – «дочерь Божия», на Огненном Кресте распятая, св. Дева Жанна.

Что сделала бы она, если б не была убита, едва начав дело свое, – об этом так же трудно судить по тому, что она уже сделала, как по пшеничному зерну – о колосе. Но нет никакого сомнения, что Жанна думала уже не только о французском, но и о всемирном деле, когда брала с короля обещание «миловать всех приходящих к нему богатых и бедных равно»;[230] или когда хотела, чтобы Франция, Англия, Италия – все христианские народы, «обратившись ко Христу и покаявшись, облеклись в одежды Нищих Братьев и заключили между собою вечный мир».[231] Это – начало, а конец – «царство Божие на земле, как на небе».

Жанна – «мятежница» не только против Церкви, но и против государства, бóльшая, чем Августин и Франциск, – такая же, как Иоахим и Павел. Первый мятеж ее против Церкви поняли судьи Жанны, а второй – против государства остался для них непонятным. В этом и до наших дней св. Жанна д'Арк, так же как сам Иисус, – непонятная, неизвестная.

XXXI

Это уже чувствуется в первом явлении Девы, когда становится она единственной властью в осажденном Орлеане.

4 мая французские военачальники, обиженные тем, что над ними поставлена безграмотная девочка-крестьянка, делают, не предупредив об этом Жанну, вылазку на крепостную башню-бастилью Сэн-Лу, в нескольких милях к востоку от города.[232] Но англичане сопротивляются так доблестно, что французы должны отступить.

Ночью Жанна, проснувшись и вскочив с постели, зовет оруженосца своего, Жака д'Олона, и на вопрос его, что с нею, – отвечает: