Живущие в нас (сборник) - Сергей Дубянский

Отца я не помню, поэтому рассказать о нем мне нечего, но я видела фотографию, и этого вполне достаточно. Совсем неважно, где и кем он работал, даже как его звали – я видела его лицо, его глаза (они сразу показались мне чужими), и теперь я четко осознаю, что он просто не должен был быть моим отцом. Как и Миша отцом моих детей.

Еще у матери была сестра, Лена… Господи, какая ж я несобранная – извела кучу бумаги и только добралась до Лены!..

Скоро вернется муж. Тогда придется отложить исполнение своего самого главного в жизни поступка еще на один день. Что при этом изменится? Ничего. Только дневник станет чуть толще, и, значит, вам, уважаемый психолог, повезет.

В детстве я боялась тетю Лену, притом, что ни разу ее не видела. Ею меня пугала мать. Нет, не так, как пугают милиционером или „бабайкой“, который сажает непослушных детей в мешок. Она говорила – ты похожа на Лену, и в глазах ее читался полнейший ужас. Я начинала плакать и кричала, что похожа я на нее (хотя, как выяснилось, я действительно больше похожа на Лену, чем сейчас и горжусь). Но тогда Лена являлась для меня олицетворением монстра, даже внешнее сходство с которым, пагубно для человека.

Эта мысль, впитанная с детства, укоренилась настолько, что я ни разу не задала вопрос, чем же она такая страшная. Я боялась. Боялась, что познакомившись с ней, обнаружу в себе какие-нибудь характерные черты, и тогда все – я мгновенно превращусь в вампира или оборотня; короче, жизнь моя перестанет быть человеческой.

Потом я достигла возраста, когда меня уже не имело смысла пугать, и мы просто закрыли тему – вроде, никакой тети Лены нет вовсе. Есть другие родственники, живущие где-то в области. Мать с ними даже иногда перезванивается, но никто ни разу не предложил мне познакомиться с ними. Теперь я понимаю, что это правильно, так как они не мои родственники, а ее, матери… Черт, как все путано, но ничего, сейчас вы поймете.

Это произошло 16 сентября, то есть три месяца назад. Я еще ничего не знала ни о Мишиной любовнице, ни о зеркале – я просто дома гладила белье, когда позвонила мать и сказала:

– Мне приснился сон, что Лена умирает. Сходи к ней. Какая б она ни была, исполни христианский долг.

Я очень удивилась. Что означает „христианский долг“, мне до сих пор не слишком понятно. Я думаю, смысл заключался в другом: должно было произойти то, что произошло, и чья это идея – Христа, дьявола или кого-то третьего, абсолютно неважно.

Мать назвала адрес, и я пошла. К своему стыду… что я говорю!.. к счастью! я никогда не видела покойников. Сначала мне было страшно, но пока ехала, я пришла к выводу, что, если она умерла, то мне никто не откроет, и, значит, христианский долг заключается в том, чтоб вызвать МЧС.

Однако все произошло совсем по-другому. Мало того, что Лена оказалась жива, так еще и неплохо себя чувствовала. Она встретила меня, безбоязненно открыв дверь, будто знала, кто пришел (сейчас я подозреваю, что так оно и есть). На Лене было длинное тяжелое платье, несомненно сохранившееся еще с середины прошлого века. В сравнении с современной одеждой, оно выглядело даже торжественно. Правда, портили эффект сухонькие, сморщенные руки, старческое лицо с поджатыми губами и глубокой складкой на лбу. Наверное, и ноги у нее были худыми, обтянутыми мертвенно бледной кожей, но из-под платья виднелись только тупоносые синие туфли. Возникавший от всего этого диссонанс, вызывал ощущение театрализованного представления. Я не знала, что должна делать, ведь видела ее впервые, и поэтому сказала полную глупость:

– Вы сегодня такая нарядная.

– А я всегда нарядная, – она недоуменно пожала плечами, – я не могу опускаться до старух в замызганных халатах. Они, Надюш (она так и обратилась ко мне, хотя я даже забыла представиться), считают, что их жизнь закончилась, а я так не считаю.

– Вы – молодец, – ответила я, в свои тридцать пять тоже считавшая, что жизнь закончилась.

– Раз уж ты пришла, – продолжала Лена, – может, сходишь в магазин, чтоб мне не спускаться?

Не думаю, что ей самой было трудно это сделать; скорее, таким образом она давала мне время привыкнуть к ее существованию. Это был гениальный ход, но почувствовала я его смысл позже, когда вернулась; ведь поднималась по лестнице я совсем не так, как в первый раз – замирая от страха, а будто к себе домой. В пакете у меня лежала булка, сахар и сыр, а за дверью меня ждал человек, с которым уже сложились определенные отношения.

– Сколько я тебе должна? – спросила Лена.

Я подумала, что пенсия у нее, должно быть, мизерная, и хотя нам самим денег тоже постоянно не хватало, махнула рукой, но Лена погрозила мне пальцем.

– Запомни, такие, как мы с тобой, никогда никому и ничего не бываем должны. Твоя мать и все остальные не понимают этого, а я ведь старалась им втолковать… Так, сколько?

Я назвала сумму. Она отсчитала деньги, причем, набрала точно, рубль в рубль. Я спросила, почему у нее такие сложные отношения с моей матерью, и она ответила:

– Я просто хотела, чтоб она стала тем, кем является на самом деле, а она решила быть, как все. Не глупо ли?..

Мы стояли в коридоре, и я не знала, уходить мне или еще нет; тогда она заметила:

– Ты растрепалась немного. Пойди, посмотрись в зеркало.

Я не могу этого объяснить, и понять это совершенно невозможно, но я вдруг почувствовала, что пришла сюда не по просьбе матери и не из какого-то абстрактного „христианского долга“, а именно затем, чтоб посмотреться в ее зеркало.

– В него иногда полезно смотреть, – добавила Лена.

О зеркале следует сказать особо. Оно стояло на полу – высокое и узкое, охватывавшее меня всю, до самых туфель, и еще оставлявшее над головой пространство, где отражались выцветшие обои. Но ни обоев, ни серванта с кружевными салфетками я уже не замечала. По инерции, правда, успела спросить:

– А почему полезно?.. – но это спросила еще та, другая я, которая когда-то боялась Лену и не знала своей истинной сущности. В зеркале я видела, как моя фигура подтянулась; ноги сделались длиннее, а талия – тоньше, даже лицо приняло какое-то благородное выражение. Если б в жизни выглядеть так!..

Я не знаю, сколько б могла стоять, любуясь собой!..

– Тебе ясно, почему в него полезно смотреть? – уточнила Лена.

– Ясно, – ответила я, хотя не могла объяснить этого словами.

Я повернулась одним боком, потом другим, и поняла, что идеальна; и самым ужасным оказалось сознавать, что в жизни я совсем не похожа на свое отражение. Там все было, как в сказке, из которой не хотелось возвращаться… Но ведь всему должно существовать объяснение – я современный человек (не скажу, что очень образованный, но все же имеющей определенные технические понятия. Так неужели едва заметное искривление стекла могло производить такой эффект? Тогда его делал поистине великий мастер!..) Я спросила: