Сопротивляющиеся - Андрей Аливердиев

— Я был бы очень рад, — ответил я.

Когда я проснулся, я с удивлением отметил, что дышать вновь стало легко.

— Как на собаке зажило, — с удивлением проконстатировал я.

Земная магия после воссоединения наших миров явно усиливалась с каждым днем, а мы как ее носители, становились все сильнее.

Глава 9

Мы с Никодимом в этот день отправились в обычный поход за припасами.

— Я вот думаю, — начал я этот один из наших многочисленных пустых разговоров, помогающих коротать время.

— Похвально! — прервал меня Никадим, не дав закончить мысль. Это была старая шутка, но я сейчас не был расположен шутить.

— Нет, я серьезно.

— Дважды похвально. Но не злоупотребляй.

Шутка затянулось, и я сразу перешел ближе к делу.

— Ладно. Вот мы убили несколько эльфов, не говоря уже о ренегатах, и просто гадах. А правильно ли мы это делаем? — я не находил нужных слов, но, похоже, он меня понимал.

— А что, после того, как они разрушили наш мир, нам надо было сразу на задние лапки встать?

— Ты имеешь в виду, они первые начали?

— И это тоже. Но главное в том, что мы боремся за свою землю.

— Но ведь мы обречены. — Я сам не понял, был ли это вопрос, или горькое утверждение.

— Все там будем, — ответил он. — Но мы хоть уже не задаром.

— Когда-то давно я читал одну повесть.

Ее герой, серб по национальности, говорил: "Вот другие народы создавали культуру, строили красивые города. Мы же все время или землю пахали или ратовали, то есть воевали." Не берусь за точность, читал я на сербском.

Я обратил внимание, что Никодим, хоть и, но не подал вида, но все же еще как обратил внимание на эту мою фразу, и тоже не подал вида. Конечно, он немного утрировал, но доля правды в его словах все-таки содержалась. Почему вот так некоторым народам, и нашему в том числе, приходится постоянно воевать? Другие же живут спокойно. Вот швейцарцы, или, скажем, голландцы?

— Ну, сейчас, скажем, скорее всего, всем пришлось так. А насчет справедливости. Помнишь Мефистофеля:

Вам говорят, нет правды на земле,Но правды нет выше!

— Приятно разговаривать с человеком, цитирующим Гете, — подколол его я. — Но от этого не легче.

— А если серьезно, то так, к сожалению, всегда бывает. Вот мы, русские, — он подчеркнул это слово Видимо потому, что и Андрей Искандерович, ваш покорный слуга, и Никодим Нурмагомедович в старых советских паспортах имели совсем другую национальность, делавшую нас нежелательными гостями в "дорогой моей столице"., - всегда несли только добро. Даже освобождая чужие города, Краков, например, старались обойтись минимумом разрушений. Варварские же бомбардировки англо-американцев стали притчей во языцах. А как те же самые поляки или немцы относятся к нам и к американцам? Но сейчас у нас две новости. Одна хорошая — наших врагов разгромили. И плохая. Нас тоже.

Так что будем сопротивляться. Надеюсь, все народы России опять, как и в годину Великой Отечественной, станут вместе. И сербские, кстати, братья опять будут плечом к плечу с нами.

Я не стал ничего говорить. Хоть я и разделял его слова, уж больно они были прокламаторскими. Как у артиллериста из повести Герберта Уэллса "Война миров". Оно, конечно, было бы хорошо, если бы, но на самом деле-то все обычно обстоит не так.

Честно говоря, я не был вполне уверен, что если бы в этом новом мире лично для меня нашлось бы достойное место, то я не воспринял бы его с радостью. Ведь, в конце концов, что хорошего было в том мире, что мы потеряли? Нет, что-то хорошее, конечно, было, но…, в общем, и так все понятно. "Если бы каждому дать виллу в Швейцарии, то никто бы не протестовал против режима", — пришли на ум слова героя "Семнадцати мгновений весны". Но я не стал делиться этими мыслями с Никодимом.

Между тем эльфы начали активизировать свою охоту. И их можно было понять. Как, впрочем, и нас. Ни один захватчик не любит партизан. И ни один партизан — захватчиков. Это, так сказать, диалектическое противоречие.

Пока нам удавалось справляться. Пока. А ведь всего с открытия условных врат, разъединявших наши миры, прошло каких-то две недели. И сколько всего успело произойти! Что же нас ожидало через два месяца. И сколько нам вообще предстояло еще прожить? На этот вопрос, пожалуй, ответить не мог никто.

Глава 10

Этот разговор, как, впрочем, и как любой другой разговор, также завязался неожиданно. И также на одном из наших рейсов. Так уж получилось, что за все опасные мероприятия брались именно мы с Никодимом. Рауль же обычно оставался с детьми дома. Кстати это меня еще как раздражало, особенно, если учесть, что наши с Таней отношения стали охладевать… Однако я отвлекся.

— Ты читал Баха? — спросил меня Никодим.

— А он разве не художник? — переспросил я, разыгрывая идиота.

— Я имею в виду не Иогана Себастьяна, а Ричарда.

— Того, что написал «Иллюзии»?

— И не только «Иллюзии». Я, как и он, всегда любил небо.

— Я тоже. Вот только зрение не позволило стать летчиком. А вообще небо и романтика, они почти не отделимы.

Поэтому не удивительно, что такие писатели, как Ричард Бах и Антуан Сент-Экзюпери были летчиками.

— Я тоже когда-то водил легкие самолеты, — произнес он с ностальгической нотой.

— А мне вот не пришлось. Зрение не позволило. Так что пришлось остановиться на третьем разряде парашютиста. Тут совсем неподалеку размещался ДОСААФовский аэродром.

— Вот как! Я вырос не здесь и об этом не подумал. Можно было бы попробовать полететь к Москве, посмотреть что там. Может, удастся продумать что-нибудь для сопротивления. Как, полетишь со мной?

Последний вопрос уже обращался ко мне.

Что я мог ответить. Полети я, на кого останутся дети. А даже Таню я все еще продолжал считать ребенком. И, собственно так оно и было. Хотя по отношению к ней другое чувство уже давно заняло мое сердце.

— Нет, нам надо или лететь всем, что крайне рискованно, либо кто-то из нас должен остаться.

— А Рауль?

— Ты это серьезно?

— Значит из-за Тани? — неожиданно он словно прочел мои мысли.

— В первую очередь, да, — честно признался я. — Но даже если отбросить личное, он не справится. Да и я, может быть, тоже… — Я сделал паузу. Если ты улетишь, нам будет тебя не хватать.

— Я вернусь, — ответил он, похлопав меня по плечу. — И знаешь что, ты не справедлив к Раулю. Просто в тебе говорит ревность.

Может быть, это было и так.

Но… Черт побери, оттого что я это осознавал, мне было не легче.