Петр Романов. Второй шанс - Олеся Шеллина

— Что с твоей рукой? — тихо спросил он, заходя внутрь здания.

— Не знаю, кажется, жилу потянул, — прошипел я, потому что запястье болело с каждым мигом все сильнее.

— Вот же черт, — Карамзин смотрел сочувственно, продолжая идти по темному коридору. Шли мы недолго, уткнувшись прямиком в дверь, которой коридор и заканчивался.

Дверь выглядела массивной, но открылась совершенно бесшумно, и мы вошли в огромный зал. Часть стен было завешана зеркалами, настолько большими и чистыми, что дух захватывало. Вдобавок в зале то тут, то там были расставлены различные приспособления, предназначение которых были мне неизвестны. Долгов сидел на низкой лавочке, одетый, как и мы, только без верхней рубахи, и наматывал на руки какие-то тряпки. Поднявшись к нам навстречу, он насмешливо взглянул на насупившегося Карамзина, но ничего не сказал и выгонять Дмитрия не спешил. Потом он перевел взгляд на меня, увидел уже начавшее распухать запястье и замысловато выругался.

— Полагаю, ты снова, хм, дурачился? — он выразительно приподнял бровь. — Романов-Романов, и что мне с тобой делать? — я неопределенно пожал плечами, а Долгов грубо ухватил мою поврежденную руку и поднял ее. От боли я прикусил до крови нижнюю губу, чтобы не заорать, чувствуя, как по щеке прокатилась слезинка. Слабость перед наставником последнее дело показывать, но я ничего почему-то с этим поделать не смог. Пока я думал о слабости тела, от рук наставника полилась успокаивающая прохлада и вскоре боль отпустила. Вот только Долгов не собирался меня отпускать. Он взял такую же узкую тряпку, которую только что наматывал себе на руки и принялся туго мотать мне на запястье. Затем тоже самое он проделал с другой рукой. — Еще раз увижу без намотки — не обижайся, — пригрозил Долгов, отпуская мои руки. — Так, я вижу, что тот, кто учил тебя слегка постоять за себя, общей физической формой не заморачивался, скорее всего, просто пару приемов показал. — Он задавал вопрос и сам тут же на него отвечал, избавляя меня от очередного вранья. — Так, и с чего же нам начать? — он потер подбородок, потом перевел взгляд на Карамзина и поморщился. — Похоже, что с основ. Тогда приступим, — моя недавняя травма, похоже, никак не повлияла на его решимость загонять меня как спешащий гонец лошадь. — Ну что стоим? Побежали вдоль зала трусцой, живо! Хоп-хоп-хоп, — и он несколько раз хлопнул в ладони.

Я никогда не бегал. В жизни. Даже будучи ребенком. Это был для меня совершенно новый опыт, от которого очень быстро сбилось дыхание и начали болеть ноги. Долгов не обращал на такие мелочи внимания и легко бежал рядом с нами, отвешивая нелицеприятные высказывания, чаще всего сравнивая нас с Карамзиным с беременными каракатицами, причем в пользу последних. Я потерял счет этим кругам вдоль зала. А ведь это, как я полагал, только начало. И мы сами сюда пришли, нас никто на аркане не тащил. Во время очередного круга, когда я уже с трудом переставлял ноги, Долгов заявил, что сделает из нас приличных боевых магов. Это обещание заставило меня внутренне содрогнуться. Почему-то промелькнула мысль о том, что живым я из этого зала не выйду. Рядом тяжело дышал Карамзин, и мысли постепенно полностью покинули мою многострадальную голову. Так что один плюс я от занятий в этом зале уже получил, остаток дня я вообще ни о чем не думал.

Глава 5

В голове мысли шныряли испуганными белками, а в теле ныла каждая жилка, наверное, поэтому я никак не мог уснуть. В очередной раз перевернувшись на жесткой постели, плюнул на попытку задремать и лег на спину, заложив руки за голову. В темноте потолка видно не было, но вполне можно было себе представить, что он там есть.

Где-то в темноте раздавался храп Карамзина. Покосившись в ту сторону, но предсказуемо ничего не увидев, снова лег прямо.

Так, раз минутка выдалась, то можно как следует все обдумать. Хотя, думать тут нечего. Мне нужно в первую очередь разобраться в происходящем, чтобы не выделяться. Крестов православных я не заметил, но это не значит, что их нет, и что меня не примут за одержимого, если в чем-то заподозрят. И так целый день сумел прожить и подозрений не вызвать. Вот только тот же Карамзин начал как-то подозрительно коситься, говоря, что совсем меня не узнает. А ведь это я с Наташкой мало еще времени провел. Вот кто меня вмиг раскусит, ежели я ошибку какую совершу.

Второй момент, который меня волновал, что с моим дедом и родителями произошло? Неужто и здесь они разругались до смертельной ненависти? И что же мне снова сиротой быть, только на этот раз при живых родителях? Не слишком меня подобное положение дел устраивало. Не должно оно так быть, неправильно это. Радовало только то, что дед мой жив был, а я вроде у него все время свое проводил. Но почему не научил он меня, точнее, прежнего меня, до моего перерождения делу ратному, да чтоб отпор мог дать обидчикам. Не легкое это дело, думать за другого, да еще и в мире, где не известно мне ничего.

Мысли плавно перетекли к тому, что моя душа вот так странно переродилась. Жалею ли я? Нет. Лучше уж так, чем на арфе на небесах тренькать, вниз на людей неразумных поглядывая. Это, ежели мои грехи не слишком апостолу Петру тяжелыми показались бы и отворил он для меня Царствие небесное. А ежели нет? Грешил-то я будь здоров, на три жизни хватило бы, и не только для того, чтобы просто выжить и не быть удавленным или отравленным, как в том случае, когда Меншикова со всем семейством со свету сжил. Да и того хватило бы на отдельную сковородку. Или помыслы все же важны? Я не знаю, не слишком ревностным христианином я был. В любом случае, лучше уж так, чем небеса или котел.

Глаза сами собой начали закрываться, и я даже не сменил позы, чтобы не вспугнуть столь долго ожидаемый сон.

Я понял практически сразу, что это никакой ни сон был. На меня обрушилось все то, что знал, читал и видел Петр Алексеевич Романов пятнадцати лет отроду, в чьем теле