Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

Время идет, меняется мода, города, даже страны, только люди остаются все те же и все там же. Погрязшие в страстях, которые успела оплакать даже Библия, не говоря уже о прочих древних летописях и мемуарах. Банальные проблемы отцов, о, пардон, матерей и детей, мышиная возня за место под солнцем, ежечасное попрание ближнего своего в попытке возвыситься на чужих курганах.

Нет бы остановиться, подставить лицо солнцу, заглянуть в прозрачную синь весеннего неба и…

– Двигай ластами, кляча!

Вообще-то, если посмотреть с точки зрения биологии, то у клячи скорее предполагается наличие копыт, тогда как ласты – принадлежность совсем другого…

Не понадобилось ничего говорить, тем паче вообще предпринимать какие-то активные действия: достаточно было только повернуться, чтобы нетерпеливый прохожий увидел медальон у меня на груди. Присмотрелся, разглядел, зло сплюнул в сторону и поспешил снова слиться с толпой.

Удобно. Утилитарно. Уныло. И ещё временами обидно.

Мифы и легенды – отвратительная штука. Возникают на пустом месте, никогда ничем не подтверждаются, но остаются живее всех живых ещё на столетия после того, как сам предмет обожествления или проклятия счастливо канет в небытие.

Ну вот кто и когда придумал эту байку, что песенницы туманят мозги? Даже если взять в пример пресловутых древнегреческих сирен, ни разу не мозг там являлся главным пострадавшим. Шло вразнос что-то гораздо более простое и низкое. В том числе, расположенное заметно ниже мозга.

Голова у нас для чего? Для того, чтобы думать. По большей части. Хотя конечно, встречаются индивиды, которые в основном головой едят, пьют и…

– Чаровница!

Кстати об индивидах. Чем ближе к дому, больше шанс на них нарваться.

– И тебе привет, о постылый геморрой моего сердца!

Он обиделся. Как обычно. И как обычно, торопливо проглотил свою обиду, потому что рассчитывал на десерт, который окупит все страдания.

А кстати…

– Дама хочет пироженку.

Он заметался взглядом по сторонам, но в шаговой доступности от места нашей встречи присутствовало только одно-единственное кафе, остающееся полупустым даже в самые многолюдные праздники. Именно туда я и направилась, считая шаги, чтобы в очередной раз убедиться: начиная с седьмого, меня уже послушно сопровождают.

Официант, после вежливой паузы явившийся к столику, ничем не показал своего истинного отношения к нашей парочке. Хотя, с его зарплатой и чаевыми я бы тоже легко расплывалась в улыбке перед любыми фриками, пока у тех есть, чем оплатить счет.

– Изволите сделать заказ?

Всенепременно. Только меню читать лениво, так что…

– Отсыпьте-ка мне макарошек, милейший.

Ничего экстраординарного в этих печеньках с кремом, конечно же, нет. Только цена конская. Как раз то, что нужно кляче. Ха. Ха. Ха.

– Мадам предпочитает какой-то определенный сорт?

– Мадам предпочитает попробовать все. И запить шампанским. Урожай и год – на ваш вкус.

Месье Лебон тихо охнул и потянулся за платком, чтобы промокнуть внезапно возникшую на лбу испарину. Но сегодня мне не хотелось никого жалеть и никому угождать. Хотите получить работу? Не вопрос. Оплата по прейскуранту.

И уж тем более не хотелось жалеть человека без силы воли. Да, возможно, где-то, в чем-то, совсем чуть-чуть я слегка… Скажем так, косанула. Но все в рамках и пределах, согласно предписанию врача! Кто ж мог предположить, что приличный пожилой семьянин в ходе сеанса восстановительной терапии ощутит нечто большее, чем просто участие и забота? Точнее, подумает, что ощутил.

Вот именно за такие заморочки я и не люблю мозг в принципе. Если в этот черный ящик силой природы своевременно не напихалось стандартных, а ещё лучше, нормализованных реакций, может случаться всякое. Даже от гомеопатических доз.

Вот и месье Лебон, которому всего-то и требовалось, что смягчить и ускорить выздоровление после вполне банальной операции, услышал не моё пение, а ангелов, и узрел райские кущи. Правда, божественный экстаз приобрел в его исполнении вполне земную, можно даже сказать, весьма плотскую форму.

Самым любопытным оказалось то, что и до моего вмешательства, и после оного месье Лебон как был импотентом, так и остался – к вящему спокойствию мадам Лебон. Но в моменты внимания пению внутри себя испытывал все, что полагается вполне здоровому на этот счет мужчине.

И здесь снова стоит вернуться к долбанному содержимому черепной коробки, которое, будучи не в силах самостоятельно справиться с возникшей проблемой, вместо принятия и смирения породило обожествленное чудовище, алчущее песен. Причем именно и только моих.

И нет, это совсем не льстит и не побуждает испытывать чувство профессиональной гордости. Это бесит. Единственное, что удерживает меня от окончательного и бесповоротного расставания с месье Лебоном, так это регулярно предоставляющаяся возможность побаловаться плюшками. Вернее, печеньками, пироженками, шоколадками и прочей смертельно опасной для фигуры дребеденью.

Добро бы он действительно нашел источник своего эротического вдохновения именно во мне. Было бы объяснимо. Хотя… Ладно, с допусками и припусками можно принять сие утверждение на веру. Но млеть от того, что нельзя ни увидеть, ни потрогать, ни, собственно, услышать? Впрочем, и хорошо, что нельзя. Потому что, как ни парадоксально, поём-то мы каждая о своем. А то, что при должном уровне нашего умения клиент слышит желаемое ему, это…

Да, волшебство. Из разряда проклятий.

Когда официант поставил передо мной блюдо с изысканно разложенными печеньками, я поняла, что все это ненавижу. Именно сегодня и именно сейчас. И даже не притронулась бы ни к одной из цветастых блямбочек, если бы…

Подъедать за клиентами не зазорно, соглашусь. Но у тети Дарли с утра неуклонно нарастает гнусное настроение, а значит, пощады не будет. Макарошкам уж точно. И пусть детишки, жены и любовницы сосут свои лапы до следующего, более рассеянного или щедрого посетителя.

На первое располовиненное печенье месье Лебон посмотрел с недоумением, на десятое – начал нервно сглатывать, а уж на самый финал явно приблизился к сердечному приступу, но не проронил ни слова. И вовсе не из уважения, послушания или покорности. О нет, моего визави удерживали на месте и в рамках приличий огорчительно отвратительные чувства. Но будь они предназначены мне, даже такие, я бы ощущала себя живой, а не инструментом, от которого требуется лишь работа. Просто работа.

С чего бы начать? Пожалуй, лизнем вот эту, оттенка блондинистой свеклы.

Сводит с ума улица роз…

Вишня. Груша. Манго. Лимон. О, сыр. Такой же приторный, как и все эти сладкие замазки.

«Тает во рту», говорят они. Враки. Не тает, а растекается, оседая на слизистой липким сладким слоем, который все время