Сны Шлиссельбургской крепости Повесть об Ипполите Мышкине - Анатолий Гладилин

За речь, произнесенную в сентябре 1881 года в иркутской тюремной часовне над гробом умершего товарища Льва Дмоховского, Мышкина приговаривают еще к пятнадцати годам каторги.

В ночь на 20 апреля 1882 года Мышкин бежал из Карийской тюрьмы и был арестован 21 мая во Владивостоке.

Летом 1883 года, «как главного зачинщика беспорядков», Мышкина переводят в Петербург, в Петропавловскую крепость, а с 4 августа 1884 года содержат в Шлиссельбургской крепости…

Теперь с хронологией полный порядок. Странно было бы требовать от Мышкина последовательного изложения своей биографии. Он рассказывает то, о чем вспоминает в данный момент.

Только что он обмолвился, что, дескать, не спешил связываться с революционными кружками. Почему? Проявлял излишнюю осторожность и не хотел «раскрываться» перед полицией?

Думаю, что истинную причину своего поведения он Попову не сообщит. А причина, на мой взгляд, такова: в то время кружки объединяли молодежь преимущественно из разночинцев и дворян. И вот революционерам «дворянского происхождения» солдатский сын Мышкин не очень-то верил… Вероятно, свою ошибку он осознал уже на большом «процессе 193-х». Сейчас, после стольких лет совместной борьбы, стыдно признаваться Попову в подобной наивности…

Может быть, Мышкин колебался, вступать или не вступать ему в революцию? Таких колебаний не было. На этот счет есть документ — письменное заявление Мышкина товарищу обер-прокурора Сената. Мышкин написал его в 1876 году, когда сидел в Петропавловской крепости в ожидании суда. Кстати, получив сию бумагу, товарищ обер-прокурора потребовал, чтобы Мышкину запретили подавать какие-либо заявления. Судейский чиновник понял: Мышкин сочинил это письмо не с целью самооправдания, а в надежде, что заявление попадет в руки адвоката, проникнет в прессу и таким образом станет пропагандистским документом.

Вот отрывки из этого письма:

«…По какому-то странному недоразумению никто из лиц, допрашивавших меня, ни разу не предложил мне вопрос: что побудило меня вступить в ряды людей, действующих против нынешнего государственного порядка?..

Я сын бывшей крепостной крестьянки и солдата. Рассказы о горьком, несчастном житье крестьянском, о кровожадной жестокости помещиков, о беспощадной суровости военного начальства, раннее детство, проведенное в обстановке Со всеми атрибутами бедности, — вот то первые впечатления, вот тот начальный материал, из которого слагались мои мнения в детстве о людских отношениях. Не из книг, а из собственной жизни и из жизни лиц, близких мне, я очень рано узнал, что на свете существует два класса людей, из которых одни вечно трудятся, вечно страдают, вечно изнывают под тяжестью непосильного бремени, а другие, обладая чудным даром претворять народную кровь в шампанское и народную плоть — в шелка да бархаты, ведут вечно праздную, разгульную, пьяную, развратную барскую жизнь…

Вследствие бедности моих родителей я с десятилетнего возраста был помещен в одно из училищ военного ведомства, которые тогда только что были сформированы из бывших батальонов военных кантонистов. Благодаря домашней подготовке, учиться мне было легко, и я в тринадцать лет кончил курс, когда моими одноклассниками были шестнадцати-двадцатилетние юноши.

Я был первым учеником в классе, мне не раз приходилось выслушивать самые лестные отзывы со стороны учителей… Быть полезным другим, жить и трудиться для народа — вот единственная мысль, которою были проникнуты я и лучшие мои товарищи. Что может быть чище, светлее этой мечты? И вдруг эти мечты должны были разбиться самым неожиданным образом: от начальства вышло распоряжение об изгнании из учительского класса детей непривилегированных сословий на том единственном основании, что они, не получив-де приличного домашнего воспитания, не могут быть хорошими учителями.

И это произошло тогда, когда всюду и везде… толковали о любви к меньшей братии, о праве мужичков на все блага цивилизации, и в том числе, конечно, прежде всего на образование…

Пошлое, наглое лицемерие только растравляло нашу рану. Нужно было видеть, сколько слез пролито было нами, бедняками, чтобы понять, сколько злобы, ненависти накипело тогда у нас на душе… Я продолжал курс уже не в учительском, а в топографском отделении.

…Я шел ощупью, наобум, я брался за все: и за высшую математику, и за естественные науки, и за иностранные языки, и химические опыты производил, и ботанические экскурсии предпринимал. Из всего этого получился только один, несомненно полезный результат: я выработал в себе окончательно способность к упорному труду, к настойчивому преследованию цели…

…Мое постоянное присутствие в качество стенографа на сессиях губернских земских собраний значительно содействовало моему политическому развитию. Когда, например, я познакомился в Херсонском собрании с таким фактом, что в губернии незадолго до введения земских учреждений администрация израсходовала несколько десятков тысяч рублей серебром на постройку моста, которого не только никто никогда не видел, но даже не знает, на каком именно месте он должен был быть построен, то у меня сам собой возникал вопрос: не строятся ли до сих пор подобные фиктивные мосты на государственный счет?..

…Мое близкое знакомство в качестве стенографа с судом, где, за весьма редкими исключениями, не видишь ничего, кроме борьбы искателей золота и искателей чинов; знакомство с редакцией „Московских ведомостей“, которую легко смешать с полицейским учреждением… знакомство со всем этим невольно возбуждало вопрос: „Почему везде в наших правящих и интеллигентных сферах так много темного и так мало светлого?“…

…Я продолжал еще верить в возможность действовать легальным путем в пользу народа, однако жизнь скоро заставила меня потерять эту веру.

…Все бессмысленное, все, поддерживающее в народе суеверие, невежество, у нас может без всякого препятствия распространяться в десятках тысяч экземпляров, а всякая дельная книга, где бы народ мог найти честный совет, полезные сведения, правдивый рассказ из собственной его жизни, преследуется как вредное, развращающее… Всякая ложь о благополучном житии нашего народа распространяется беспрепятственно… Нелепые вымыслы вроде того, что наши крестьяне щеголяют в цилиндрах, печатаются на казенный счет, то есть на деньги голодных и оборванных крестьян… И не иметь свободы изобличить эту ложь, не иметь права распространять даже сведения, собранные земской управой, — да можно ли оставаться равнодушным ввиду подобной возмутительной несправедливости?..

…Если вы хотите быть достойными Российского государства гражданами, то должны, единственно из страха тюрьмы и каторги, отречься от того, что считаете истиной…

…Меня крайне смущала противоположность требований государственной религии и правительства: евангелисты и апостолы говорят, что главнейший источник зла на земле заключается в частной собственности, а защитники государственного порядка твердят: „Частная собственность есть основа всякого благоустроенного государства, и, кто проповедует противное, достоин тяжкого наказания“…

…Если нравственность и справедливость требуют, чтобы человек был благодарен тому, кто доводит его до голодной смерти, то, конечно, русский народ должен быть благодарен своему правительству…

…Теперь, как и прежде, российские граждане нисколько не гарантированы от произвола администрации; ни личность, ни дом их не пользуются правом неприкосновенности; во всякую минуту их могут без достаточных поводов подвергнуть обыску, сажать в тюрьму, ссылать на поселение…

…Благодаря выгодности моих стенографических занятий, мне легко было увлечься погоней за наживой, и я рад теперь, что избавился от этого омута, который понемногу начинал было втягивать меня; я рад, что окончательно отпал от „ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови“ и вступил в „стан погибающих за великое дело любви“. Если в жизни мне не удалось принести большей пользы народу, то, по крайней мере, кончу жизнь со спокойной совестью, с сознанием того, что поступил так, как велел мне долг»…

Теперь нам ясно, что Мышкин не мог примкнуть к «стану ликующих, праздно болтающих», ибо с молоком матери впитал в себя ненависть к богатым хищникам. Другое дело — какой путь избрать для революционной борьбы. Этот вопрос решал для себя не только Мышкин — решало целое поколение.

Вот основные тезисы идейных вождей народничества.

Лавров:

«Перестройка русского общества должна быть совершена не только с целью народного блага, не только для народа, по и посредством народа. Лишь уясняя народу его потребности и подготавливая его к самостоятельной и сознательной деятельности для достижения ясно понятых целей, можно считать себя действительно полезным участником в современной подготовке лучшей будущности России. Лишь тогда, когда течение исторических событий само укажет минуту переворота и готовность к нему народа русского, можно считать себя вправе призвать народ к осуществлению этого переворота. Революций искусственно вызвать нельзя, потому что они суть продукты не личной воли, не деятельности небольшой группы, но целого ряда сложных исторических процессов. Самая попытка вызвать их искусственно едва ли может быть оправдана в глазах того, кто знает, как тяжело ложатся всякие общественные потрясения именно на самое бедное большинство, которое приносит при этом самые значительные жертвы…»