Неудержимая. Моя жизнь - Мария Шарапова

Кое-что в «Эль-Конкистадоре» мне нравилось. Нравилась сдержанная атмосфера заведения. Это было не похоже на академию Боллетьери. На тебя не так давили, и игроки были послабее и не такие зацикленные на игре. Мне нравилась рутина, невысокие требования к игре, то, как вода после дождя лилась на дальние корты, что давало игрокам редкий шанс передохнуть и пять минут бездумно смотреть на солнце. Но больше всего мне нравилось, что папа был рядом, даже когда я его не видела. Он разогревал меня перед послеполуденными играми – мы обменивались ударами и одновременно разговаривали. Мы могли говорить о доме, или о теннисе, или о маме и о том, как будет здорово, когда она приедет к нам во Флориду. Если у меня появлялась проблема или не шла игра, если меня обижали или несправедливо поступали со мной, я могла побежать к нему, и он обязательно помогал.

Хотя в основном «Эль-Конкистадор» я ненавидела. Он казался мне второсортным и пообтрепавшимся. И мой отец был всегда рядом, а это значило, что я не могу побыть наедине с самой собой. Но самой большой моей проблемой был Секу. Мне казалось, что он использует меня для того, чтобы поставить на ноги свою еще не оперившуюся школу и ненавидит меня за это. Я работала как собака – днями напролет, каждый день, отбивая мяч и бегая по корту, и за все за это на меня орали. А потом, Секу был жадным. Если мы останавливались перекусить после турнира, он обязательно выставлял отцу счет за куриные наггетсы и спрайт.

Но я становилась все лучше и лучше, и у меня начала появляться уверенность на корте. Я узнавала новые стратегии, новые приемы и никогда не забывала, что каждое новое оружие нужно мне не для того, чтобы выиграть турнир, или попасть в первую сотню рейтинга, или заработать деньги. Все это нужно было для того, чтобы одолеть их всех.

Именно тогда я стала работать над подачей со своим отцом. Мне кажется, что за свою карьеру я подавала мяч двумя непохожими способами. Их можно и использовать для хронологии – подача № 1 и подача № 2. Почти для любого спортсмена это значит «до» и «после» травмы, которая все в нем изменила, из-за которой движения, бывшие инстинктивными, врожденными и естественными превратились во взрослые, сложные и благоприобретенные.

Моя подача похожа на удар хлыста. Прежде чем ударить, я завожу руку очень далеко назад, почти касаюсь ею спины. Никто никогда не видел такое подвижное и раскрепощенное плечо. Люди говорят, что у меня два плечевых сустава. Это превращает мое плечо в рогатку и сообщает ему дополнительную силу, но при этом давление на плечо усиливается – оно начинает напоминать давление на плечо питчера[10].

В те годы для меня большой проблемой был рост. Я была очень маленькой, иногда на целый фут ниже девочек, с которыми мне приходилось играть. И так продолжалось очень долго. Иногда люди спрашивали:

– А что это за светловолосая малявка носится по корту с ракеткой, которую она, наверное, стащила у своего папаши?

Мой рост сильно влиял на мою игру. Другие девочки вырастали, и мне становилось все сложнее и сложнее не отставать от них или собираться с силами, чтобы нанести победный удар. Это первый серьезный вызов для любого спортсмена: что будет, когда твое оружие, такое, как, например, скорость, будет нейтрализовано более крупным или быстрым соперником? Именно в этой ситуации многие люди бросают спорт, потому что их оружие больше не работает и то, что раньше было легко, теперь становится тяжело. Хотя это скорее новая возможность, еще один шанс победить. А пока приходилось просто ждать и надеяться, что скоро вырастешь.

Каждый вечер, пока отец читал книги по теннису, я висела на руках на металлической палке для вешалок в гардеробе. Висела столько, сколько могла выдержать. Потом я ходила по кругу, встряхивая руками и бормоча что-то в ожидании момента, когда восстановится кровообращение. Восстановившись, я глубоко вздыхала, хваталась за палку и вновь висла на ней. Я пыталась растянуть свое тело, стать немного выше. В нашей семье великанов не было. Я уже говорила, что мои мама и папа не низкие, но и не высокие. В папе пять футов одиннадцать дюймов[11], но это когда он стоит на толстой ортопедической стельке. В маме пять футов и семь дюймов[12]. А я горжусь тем, что во мне шесть футов и два дюйма[13]. Ведь для моей игры важны рост и физическая сила. Юрий считает, что я должна гордиться своим ростом, потому что это полностью моя заслуга. И добилась я этого, вися на палке в гардеробе. Он верит, что я заставила себя вырасти волевым усилием, что я росла, потому что это было необходимо для игры. А может быть, просто повезло или сыграл роль какой-нибудь рецессивный ген. Но вся штука в том, что перед тем как вырасти, я готовила себя к карьере невысокого игрока, приобретая и оттачивая некоторые навыки, которые оказались совершенно незаменимыми, когда я превратилась в одну из самых высоких спортсменок.

Секу использовал меня в качестве выставочного пони, живой рекламы того, что он может продемонстрировать на турнирах. Если я выигрывала, то это происходило благодаря школе Секу, а это значит, что я ни на минуту не прекращала играть – всю неделю в академии и каждый уик-энд на турнире. Сначала мы ездили по Флориде, потом по всему югу Америки – Секу, я и еще несколько игроков в грязном фургоне белого цвета. И вот здесь я завела себе несколько друзей. Я проводила время с детьми, а Юрий с родителями. Особенно он сблизился с мужчиной по имени Боб Кейн, который держал Юрия за профессионала, потому что его сын Стивен брал уроки в «Эль-Конкистадоре». На соревнованиях они всегда сидели вместе. Некоторые люди отца не любят. Они считают его слишком зацикленным и жестким. Однако другим он нравится. Он быстро находил общий язык с людьми. Человек он благожелательный, и не как теннисный родитель, а как просто человек. Это у него чисто русская черта, которая восходит к героям Толстого. Если вы ему понравились, он начинает принимать происходящее с вами близко к сердцу, и вы это чувствуете, поэтому отвечаете ему взаимностью. Именно это и произошло с Бобом Кейном.

На турнирах ты видишь в основном одни и те же лица. Человек сто имеют общую мечту. Кажется, что мир тенниса велик, но в действительности он крохотный. Всего несколько человек встречаются между собой снова и снова.

– А страшно было становиться профессионалом? – спрашивают иногда люди. Это просто смешно. Что же в действительно происходит, когда человек становится профессиональным теннисистом? Сейчас расскажу. Ты надеваешь форму выходишь на корт и играешь с теми же самыми девочками, с которыми играла раньше, только теперь вы профессионалы. Зрителей может быть чуть больше, судейские ставки могут быть чуть выше, на баннерах размещается реклама, но девочки те же самые, с которыми ты играешь с десятилетнего возраста. У Боллитьери я играла с Татьяной Головин[14], когда мне было восемь, а через одиннадцать лет я играла с ней в Открытом чемпионате США.

Я продолжала побеждать в турнирах. Сначала я была семилеткой, которая играет в возрастной группе «до 9 лет». Потом я была восьмилеткой, играющей в группе «до 10 лет». Я была маленькой и не очень быстрой, но у меня был сильный и очень точный удар, так что мой рейтинг постоянно рос. Когда мне исполнилось девять лет, я была одной из лучших в США в возрастной группе «до 12». И Боллетьери вновь обратил на меня внимание. По непонятной причине он выгнал нас, но как он мог забыть меня?

Я продолжала побеждать его лучших игроков.

Осенью 1995 года наши дела шли хорошо. Очень хорошо. Я освоилась в «Эль Конкистадоре», Юрий зарабатывал деньги, – мама все ближе приближалась к моменту получения визы, а я выигрывала.

И это означало, что что-то должно произойти – что-то нехорошее.

Однажды днем Секу пригласил моего отца в трейлер.

– Мне очень жаль, друг, но ты не можешь здесь больше работать.

Секу увольнял отца, но за что?

Секу объяснил, что присутствие отца в «Эль-Конкистадоре» мешало нормальной работе школы. Ведь помимо того, что он был моим отцом, Юрий должен был работать в качестве инструктора, и другие девочки мне завидовали. Он проводил больше времени со мной и, не скрывая, демонстрировал свою заинтересованность. Девочки пожаловались своим родителям, а родители пожаловались Секу. По крайней мере это то, что Секу объяснил моемо отцу.

А еще он выдвинул вторую причину для увольнения, которая, на мой взгляд, была ближе к истине. Секу было трудно контролировать меня, когда Юрий находился неподалеку. Правда, он употребил слово тренировать. Присутствие моего отца постоянно подрывало авторитет самого Секу. Когда Секу наезжал на меня, я обращалась к Юрию. И даже если у меня и не было желания принижать его авторитет, говорил Секу, то это все равно происходило. Даже если я ничего не говорила, это было видно по моим глазам. Пока Юрий был рядом, я принадлежала больше ему, чем Секу.

Глядя на все это с высоты моего сегодняшнего опыта, я понимаю, что все тогда вертелось вокруг вопроса влияния на меня. Я уже продемонстрировала свою ценность в качестве игрока. Я выигрывала турниры. Я взбиралась все выше в рейтингах. Любому, кто провел хоть немного времени на детских соревнованиях, было ясно, что очень скоро я перейду в профессионалы.