Монастырь (Книга 1) - Баян Ширянов

- Я, собственно, еще не начинал... - врач развел руками в беспомощном жесте и по-простецки улыбнулся.

- Так, давайте, не откладывая, и начнем. Сам понимаешь, Михаил Яковлевич, писулька мне сейчас не нужна - нужна суть.

- Сейчас, так сейчас... - безропотно согласился Поскребышев. Он кликнул медбрата, приказал ему приготовить тело и инструменты для вскрытия, а сам подошел к прозрачному медицинскому шкафчику и стал перебирать упаковки с таблетками и ампулами.

- Для того, чтобы хорошо делать свое дело, - говорил лепила, обращаясь, скорее в пустоту, нежели к Игнату Федоровичу, - нужно для него особое состояние. Вот, скажем, зуб рвать надо в состоянии благорасположения ко всему сущему. А иначе боль с пациента может перескочить на тебя, а что это за врач у которого у самого зубы ноют?

А вот для вскрытия, как сейчас, состояние должно быть угрюмой сосредоточенности. Дабы и помнить о тщете всего подлунного мира, и, одновременно, не иметь смелости и наглости сравнивать себя с Демиургом, расчленяя при этом его творение...

Поскребышев болтал без умолку. Он, наконец нашел какие-то таблетки, принял сразу несколько штук. Его речь прервалась лишь на те мгновения, что врач запивал "колеса" водой. Однако, вскоре их действие начало проявляться и Михаил Яковлевич на глазах мрачнел. Через небольшой промежуток времени он умолк, сел, прислушиваясь к себе и, наконец, резко встал:

- Я готов. Пойдемте.

Лакшин уже не раз имел возможность наблюдать такую метаморфозу, но всякий раз поражался, хотя и старался не показывать вида, как воздействие лекарственных средств может радикально менять человека. Из расхлябанного болтуна, без меры жестикулирующего и выдающего на гора тонны чепухи, Поскребышев преобразился в серьезного делового человека, со скупыми, расчетливыми движениями, который говорит что-либо лишь в случаях крайней необходимости.

В операционной, которой предстояло послужить на время прозекторской, санитар уже заканчивал последние приготовления к вскрытию. Михаил Яковлевич, не останавливаясь, прошел мимо стола, на котором, покрытый зеленой простыней, лежал труп Гладышева. Врач, неторопливо и тщательно вымыл руки, с хрустом надел резиновые перчатки и лишь после этого знаком приказал санитару подать халат. Все это время Игнат Федорович хмуро стоял у входа в операционную, понимая, что раз полезен он тут быть не может, то нужно попытаться хотя бы не мешать.

- Что ж, начнем... - сухим тоном проговорил врач и подошел к столу с трупом. Его помощник немедленно сдернул простыню с тела.

Мертвеца уже вымыли и теперь Игнат Федорович получил возможность рассмотреть покойного Гладышева. Он оказался спортивного сложения, с рельефной мускулатурой живота. Волос на теле оказалось немного, да и те группировались на груди, да на лобке. Через мгновение, кум заметил, что вместо того, чтобы рассматривать тело покойника, он приник взглядом к его гениталиям, словно мужские достоинства мертвеца были самым важным во всем его теле.

- Это нормальная реакция. - холодно констатировал Поскребышев, перехватив взгляд Игната Федоровича и заставив того покраснеть и отступить на шаг, Гениталии являются самым ярким пятном на человеческом теле и просто обязаны невольно притягивать взоры. Правда, рассчитано это на самок...

Михаил Яковлевич внезапно умолк, сам пристально уставившись на пах трупа. Затем, рукой в перчатке, доктор приподнял пенис, осмотрел мошонку странного черно-красного цвета. Хмыкнул.

- Что? - Настороженно спросил Лакшин.

Поскребышев не ответил. Оставив гениталии мертвеца, он прошелся пальцами по ногам, потом по рукам трупа, опять хмыкнул.

- Нож. - прозвучало требование.

Взяв мертвеца за волосы, Михаил Яковлевич сделал разрез от одного виска до другого. Обнажилась полоска кости. Крякнув, Поскребышев сильным движением стянул с черепа кожу головы. От такого зрелища Игната Федоровича замутило.

- Так и есть. - поднял брови врач.

- Что? - вынужден был повторить свой вопрос начальник оперчасти.

- Убийство.

- Точно?

- Смотрите, - врач указал окровавленным лезвием ножа на левую часть черепа. - Этому зычку проломили голову.

Место, на которое указывал доктор выделялось темно бордовым, почти черным квадратом на красно-розовой поверхности черепной кости и казалось утопленным по сравнению с остальной поверхностью головы.

- Ударили, скорее всего, ломом, или киянкой, молотком в крайнем случае. А на колья сбросили уже полутруп.

- Ты уверен?! - Лакшин вгляделся в лицо убитого, словно надеясь что тот вдруг раскроет глаза и сам расскажет кто и за что лишил его жизни.

- Ошибиться тут невозможно. смотри, вся морда у него в ссадинах и кровоподтеках. Сам знаешь, зеки в лицо не бьют, а если и бьют, то уже приговоренного. Причем отметелили его незадолго перед смертью. За полчаса, максимум.

И еще могу посоветовать. От таких ударов на костяшках бьющего обязательно должны остаться следы. Присмотрись к своим зычкам. Авось и выцепишь кого...

Кума замутило от вида препарируемого трупа. Он покачнулся и едва не ухватился, чтобы удержать равновесие, за край операционного стола.

Новость не была для Игната Федоровича неожиданной, подспудно он был готов к такому повороту событий, но быть готовым и получить недвусмысленное подтверждение - это две совершенно разные вещи.

- Спирт есть? - с внезапной хрипотой в голосе спросил Лакшин.

- Боря, - врач уже вернулся к трупу и проводил разрез от горла до паха, выдай товарищу майору сто грамм.

- Сто пятьдесят. - поправил кум.

- Сто пятьдесят. - согласился Поскребышев.

3.

Завхоз на разборках.

После разговора с кумом Котел чуть ли не бегом помчался к себе в отряд. На плацу ему встретился один из прапоров, Володя по прозвищу Тощий. Тот проводил завхоза долгим взглядом, моментально определив, что у того за пазухой что-то есть, но, видя что зек вышел из штаба, где в тот момент находился лишь главопер, не стал останавливать и шмонать Исакова.

Всю дорогу до каптерки Игоря не оставляло странное ощущение, что его обманули. Казалось бы, ничего особенного не случилось, кум держался просто, но без излишних заискиваний. Говорил тоже всякие достаточно избитые истины, но все равно, у Котла осталось впечатление, что майор чего-то недоговаривал. Хотя, чего там, намеки кум давал самые прозрачные. Но откуда Лапша все знает?..

Буквально ворвавшись в каптерку, Исаков застал там Шмасть. Кряжистый, рябой, шнырь сидел, развалившись на стуле, и наблюдал за запаривающимся чифирем. Увидев Котла, Шмасть не шевельнулся, лишь скосил глаза на тяжело дышащего Игоря.

Ни слова не говоря, завхоз вытащил куль с чаем, положил на стол. Внутри что-то булькнуло. Услышав этот звук, шнырь растянул губы в улыбке:

- От кума?..

В ответ Котел неразборчиво буркнул и, развернув газету, вытащил из россыпи чаинок стограммовый бутылек коньяка. В первое мгновение на лице Исакова было лишь откровенное недоумение, его тут же сменила ярость и он изо всех сил сжал бутылочку в ладони, словно желая раздавить этот компромат.

- Чо, тяпнем? - равнодушно предложил Шмасть.

- Это... - у Котла не находилось нужных слов, - это же подстава! Ну, кум, ну, падаль!..

- Да не гоношись, - лениво протянул шнырь. - На хрен ему своего подставлять?

- Чего? - опешил Игорь. - С чего ты взял?

- А, - поморщился Шмасть. - Только не гони, что за жизнь с кумом перетирал. Хочешь, расскажу что было?

- Ну?

- Сначала Лапша тер за косяки, потом намекнул, что если не будешь дятлить сгноит. А ты согласился...

- Да ты чо, гнида?! Чтоб я стукачом?!.. - замахнулся Котел.

Шнырь даже не пошевелился, чувствуя, что завхоз не посмеет его ударить:

- А чо такого? Один хрен - ты уже кумовской. С той минуты как белую бирку нацепил.

- А ты?.. - осторожно спросил Игорь.

- Ты прикидываешься, или в натуре не въезжаешь? - Шмасть насуплено взглянул на Исакова. - Стал бы я тут штаны протирать если бы не отрабатывал? Стоит куму зубом цыкнуть - и ты, и я будем на промке бычить. А то, какая от нас польза?

Задумавшись, Котел присел на край стола, все еще сжимая в пальцах мерзавчик. Если верить шнырю, то вся зековская "верхушка" была на содержании оперчасти. И бугры, и шныри, и завхозы...

- А поскольку ты теперь под кумом, - тихо внушал Шмасть, - не рыпайся. Узнаешь чего, новость в клювик - и к Лапше. А уж он не забудет, подогреет, отмажет, в случае чего... Кумовским здесь лафа...

- Лафа... - с горечью выдавил из себя Исаков, - А как кто узнает? В момент ведь отпидорасят!..

- Ну, ты чо? - отмахнулся шнырь, - Здесь чо, беспредел? Пока разборки идти будут - тебя кум закрыть сто раз успеет, а потом в другой лагерь перекинет. Сколько раз уж так бывало!..

Исакову только и оставалось, что пожать плечами. Сидел он не так уж и долго, а в завхозах ходил и того меньше. Пошла всего вторая неделя как предыдущий завхоз откинулся по "удочке" и на эту должность отрядник назначил Котла.