Любовник - Авраам Иехошуа

Мебель обита сиреневым материалом приятного оттенка, занавески тоже лиловые, ковер – фиолетовый. Он снимает пиджак, сбрасывает ботинки, расхаживает в носках, заходит в ванную, моет руки, вытирает их душистыми бумажными салфетками, включает радио, музыка словно окутывает нас.

– Какая чудесная комната.

Я спрашиваю его, не принести ли его вещи, оставшиеся в ешиве, он пожимает в ответ плечами:

– Нет там ничего ценного.

– А машина…

Ах! Он почти забыл о ней. Протягивает мне ключи. Ему лучше не идти туда, тяжело будет увидеть их разочарование и огорчение.

Он снимает рубашку, берет в руки журнал, перелистывает его, рассматривает картинки.

Я закрываю его на ключ, быстро спускаюсь и возвращаюсь в религиозный квартал, сначала немного заблудился, но в конце концов добрался до двора ешивы.

– Господин, куда вы увели его?

Но я не отвечаю им, сажусь в машину и начинаю заводить ее. Аккумулятор уже здорово сел, мотор кашляет.

Дети быстро позвали несколько молодых парней, которые сразу же окружили машину.

– Куда, господин? Куда вы хотите увести машину?

Наконец-то мне удалось завести мотор. Я был, наверно, немного встревожен, ничего не ответил им, но мое молчание лишь усилило их агрессивность. Они ухватились за машину и не давали ей сдвинуться с места. Я думал, что они обессилели от поста, но пост только прибавил им бодрости. Машина не двигалась с места, сколько я ни жал на газ.

Старик подошел к нам, стал выяснять, что происходит. Они растолковывают ему на идише.

– Где он? – спросил он меня.

– Он человек свободный… – ответил я, – не обязан ни перед кем отчитываться.

Старик улыбается.

– Что это такое – свободный человек? Пошел бы он… Я не отвечаю.

Тем временем трое аврехов залезли в машину и уселись на заднем сиденье. Вокруг нас собирается народ.

Я выключаю мотор, выхожу из машины, к черту машину, зачем мне все эти заботы, кладу ключи в карман, пусть разберут ее на части…

Старик по-прежнему стоит и смотрит на меня.

– Так скажите мне, господин, что вы имели в виду, когда сказали – свободный человек?

Я молчу, устал до изнеможения, чуть не плачу. Сорокапятилетний мужчина. Что это со мной?..

– И себя господин тоже считает свободным человеком?

Только религиозных диспутов мне сейчас не хватает…

Я открываю дверцу, нахожу паспорт машины, показываю, что она записана на имя старухи, объясняю, что следует вернуть ее хозяйке.

Один из аврехов берет паспорт, быстро читает, что там написано, что-то шепчет на ухо старику.

– Так господин хочет взять автомобиль? Пусть берет, только не говорит, что в мире существует хоть один свободный человек.

Я смотрю на него, качаю головой, словно загипнотизированный, беру паспорт, влезаю в машину, аврехи нехотя освобождают заднее сиденье, путь открыт. Я выезжаю из квартала, подруливаю к гостинице, ставлю машину на стоянку, вхожу. Около стойки вижу Асю. Она в отчаянии, дежурный ничего не знает.

Увидев, что я вхожу один, она побледнела.

– Где он?

Я беру ее под руку. Она вздрагивает от моего прикосновения. Мы поднимаемся по лестнице, она идет, опираясь на меня. Я вытаскиваю ключ, открываю дверь, интересно, он еще здесь или выскочил через окно?

Наим – Дафи

Хотя я и знаю, что дома никого нет, я звоню и жду немного, звоню еще раз и жду, звоню последний раз – нет ответа, звоню окончательно – никого, тогда я стучу – ответа нет.

Я вставляю ключ, звоню еще раз и открываю дверь. В доме темно, жалюзи опущены, словно все надолго уехали. Напишу коротенькую записку и уйду. Только сначала зайду в ее комнату, полежу немного на ее кровати и исчезну…

Звонят в дверь. Кто бы это мог быть? Снова звонят. Я не встаю, не хочется мне вставать. Если это почтальон, пусть сунет под дверь. Еще звонок. Настойчивый. Стучат. Может, встать? Как будто поворачивают ключ… Короткий звонок, и дверь открывается. Кто это? Вот он идет прямо сюда. Мамочка…

Но там кто-то есть… Дафи лежит на кровати, в комнате темно. Голова ее на подушке, светлые волосы разметались. Она одна в доме. Бежать уже поздно. Она увидела меня.

– Это только я, – пробормотал я, – думал, никого нет дома. Ты что, больна?

Но это Наим. С чего это вдруг? Папа и ключ от дома ему дал? Этот милый «палестинский вопрос» явно испугался, увидев меня, весь покраснел. Быстро бормочет, запинаясь:

– Это только я. Думал, никого нет дома, ты что, больна?

– Нет, я не больна… просто лежу… Папа послал тебя взять что-нибудь?

– Да… нет… не совсем. Я ищу его. Он еще не вернулся из Иерусалима?

– Нет… а что?

– Я хотел сказать ему что-то.

– Скажи мне.

– Нет, я не больна… – Она вся покраснела… натягивает на себя одеяло, может, она там совсем голая. – Просто лежу… Папа послал тебя взять что-нибудь?

Что сказать ей? Если узнают про ключ, мне несдобровать.

– Да…

Но ведь она узнает потом, что я соврал.

– Нет… не совсем… я ищу его… Он еще не вернулся из Иерусалима?

– Нет, а что?

– Я хотел сказать ему что-то.

– Скажи мне.

Она улыбается такой милой улыбкой.

Что сказать ей? Лежит передо мной в этой своей цветастой пижаме. Что сказать ей? Я люблю тебя. Всегда любил тебя.

– Старуха умирает… я пришел сказать, что ухожу…

– Откуда ты уходишь?

– Я ухожу с работы… у меня больше нет сил…

– Сил для чего? – Она насмешливо улыбается.

Эти проклятые вопросы…

– Сил ухаживать за ней. Она на самом деле умирает.

– Я думала, это она ухаживает за тобой… так папа рассказывал…

– С чего это вдруг? Неправда…

Я просто обозлился. И вдруг на меня напала какая-то слабость, перехватило дыхание. Ступни ее высунулись из-под одеяла, она выпрямилась немного, рубашка открыта… она без лифчика, и виднеется что-то нежное и белое, а две ее ноги снова скрываются.

Я весь дрожу внутренней дрожью… я убью ее…

До чего же он серьезен, этот мальчишка, умереть можно. Не перестает краснеть. И вообще он очень изменился. Вытянулся, и эта лохматая голова с кудрявой гривой, и эта одежда. Кто его приодел? Смотрит на меня таким пронизывающим взглядом, точно убить меня хочет. Рассматривает и изучает. Эти горячие арабские глаза, но что-то неясное в их глубине. Только бы не убежал так вдруг.

– Старуха умирает… и я пришел сказать, что ухожу.

Он с ума меня сведет. Тоже мне премьер-министр – в отставку уходит.

– Откуда ты уходишь?

– Я ухожу с работы, у меня сил больше нет…

Интересно, для чего нет сил? Можно подумать, он тяжело работал последнее время. Такой смешной, и до чего же серьезный и хмурый. Хоть бы чуть-чуть улыбнулся.