Титан - Фред Стюарт

— Кончаю, кончаю… Ну разве это не здорово?!

Под его руками что-то хрустнуло. К тому времени, когда он кончил, Викки Флеминг была мертва.

Лора делала массаж лица в салоне Элизабет Арден, когда вдруг раздался телефонный звонок от Ника. Было четыре часа дня.

— Что-то случилось с Викки, — сказал он. — Она пошла в «Павильон» позавтракать с Файной, но та говорит, что пришел шофер от Харрингтонов и забрал Викки с собой. Я позвонил Харрингтонам. Лора, они ничего об этом не знают!

— Но где же она тогда?

— Я не знаю. Я связался с полицией.

— С полицией? Ты думаешь, что…

— Я не знаю, что думать! Я не нахожу себе места… Ты нужна мне, Лора. Можешь сейчас приехать домой?

— Конечно, милый. Я уже выхожу.

Она нашла его в кабинете за телефоном. Ей пришлось подождать до тех пор, пока он не закончит разговор. Она никогда еще не видела его таким встревоженным. Даже в том туннеле в Бретани он выглядел спокойнее и увереннее в себе.

— Полиция составила словесный портрет этого шофера, согласно показаниям официантов «Павильона», — сказал он. — Они отправили его в ФБР в Вашингтон.

Она обошла вокруг стола и поцеловала его.

— Так, значит, о ней пока еще ничего не удалось выяснить?

— Нет.

— Но как ты думаешь, что это может быть?

— Я даже не знаю… Может, похищение… Полиция будет прослушивать наш телефон. Это на случай звонка от вымогателя.

Она провела рукой по его волосам, которые уже давно были посеребрены сединой, и увидела, как он нервно сжимает и разжимает кулаки.

— Если с ней что-нибудь случится… — тихо проговорил он.

Члены семьи Флемингов, бывшие в Нью-Йорке, собрались в тот же вечер на квартире отца за обеденным столом. Настроение у всех было мрачное. Не присутствовал двадцатишестилетний Морис, пятый по старшинству ребенок Ника и Эдвины. Он вот уже два года работал в Лондоне в Саксмундхэмском банке вместе со своим кузеном лордом Рональдом Саксмундхэмом, который унаследовал от дяди, умершего в самом конце войны, и титул и банк.

За столом сидел молчаливый Чарльз. Ему исполнился уже тридцать один год, а он все еще не женился. Напротив него и рядом с отцом сидела сестра Сильвия. Она уже рассталась со своим вторым мужем Корни Бруксом. По правую руку от нее сидел двадцатидевятилетний Эдвард. Смуглый, красивый и постоянно погруженный в свои мысли. После окончания учебы в Принстоне он изумил отца заявлением о том, что совершенно не имеет желания заниматься бизнесом, а хочет стать писателем. После смерти Эдвины между всеми детьми было поделено ее личное состояние, так что Эдвард вполне мог позволить себе переехать в Гринвич-виллидж. Там он в муках рождал свой первый роман и втайне от отца пристрастился к травке, которую чернокожие джаз-музыканты прозвали «марихуаной». Эдвард ходил обычно в грязных штанах цвета хаки и дырявых свитерах. Но он уважал консервативные вкусы своего отца, поэтому приехал к нему домой в строгом костюме и галстуке.

Напротив него и рядом с Чарльзом сидела очаровательная двадцатисемилетняя Файна. Ее смуглая красота обеспечивала девушке вспомогательные роли на Бродвее и съемки на телевидении. А недавно ее агент предложил ей заключить трехгодичный контракт с «MGM», но она была влюблена в биржевого брокера Джерри Лорда, который обещал ей развестись со своей женой. Пока что Джерри значил в жизни Файны больше, чем Голливуд.

По правую руку от Лоры сидел двадцатипятилетний Хью Флеминг. В Йельском университете он был спортивной звездой, а теперь работал на своего отца. За последние годы он успел уже прослыть повесой, но в тот вечер Хью, как и остальные дети Ника, думал только об одной девушке: о своей любимой сестренке Викки. Обычно Хью проявлял зверский аппетит, но сейчас он едва притронулся к ростбифу и йоркширскому пудингу.

Разговоров за столом никаких не велось. Каждый уткнулся в свою тарелку и ел молча. Свечи в массивном серебряном подсвечнике отбрасывали мягкие тени на китайские обои.

Вдруг раздался телефонный звонок.

Все тут же прекратили есть и подняли глаза на Ника. Все думали об одном: похитители?

Спустя полминуты в столовую вошел слуга и внес телефонный аппарат.

— Это полиция, сэр. Детектив Мак-Гиннис.

Он поставил аппарат на стол перед хозяином и нагнулся, чтобы включить его в розетку.

— Да? — сказал Ник в трубку. Вся семья не спускала с него глаз. Он нахмурился. — О Боже, вы уверены? — Долгое молчание, затем: — Хорошо, спасибо.

Он повесил трубку.

— Им удалось установить личность того шофера, — сказал он. — Вернее, того, кто выдавал себя за шофера. Это вышедший на свободу уголовник Уильярд Слэйд. — Он обвел детей мрачным взглядом, поморщился и добавил: — Он отсидел девять лет в льюисбургской тюрьме за изнасилование.

— Боже, — прошептал Эдвард.

Файна, которая была к Викки ближе остальных членов семьи, выбежала из-за стола и, заливаясь слезами, бросилась вон из столовой.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

У пожилого джентльмена, который сидел в баре парижского отеля «Ритц» (со стороны Рю-Камбон), были умные голубые глаза, седые волосы и усы. На нем был отлично сшитый серый костюм, и у него был вид аристократа. Увидев входящую в бар красиво одетую средних лет женщину, он поднялся из-за столика и пошел ей навстречу. Диана Рамсчайлд села за столик с итальянским графом Альдо Питти-Гонзага, с которым дружила вот уже два года. Они заказали по коктейлю, и Альдо сказал:

— Что-то случилось, дорогая. Я всегда определяю это по выражению твоих глаз.

— Я получила от Ника письмо, — ответила она. — Я говорила тебе, что написала ему сразу же, как только узнала, что у него похитили дочь. Так вот он ответил… Его письмо проникнуто такой печалью… Он просто убит всем происшедшим, что и понятно. Но в его письме… он стал немного другим. Ник стал более мягким и рассудительным. Я знала его совсем иным.

— Он стал старше, — сказал граф, взяв с блюда на столе несколько орешков арахиса. — С годами люди смягчаются, как и вино. Если, конечно, это хорошее вино. Плохое вино с годами становится только кислым.

— Как бы то ни было, а он попросил меня позвонить ему на следующей неделе, когда я буду в Нью-Йорке.

— Так поэтому у тебя блестят глаза?

Она смущенно взглянула на графа:

— Это что, так заметно?

Он улыбнулся и взял ее за руку.

— Дорогая, Ник Флеминг — это твоя неизлечимая болезнь. Ты заразилась им на всю жизнь. Поначалу мне казалось, что я смогу излечить тебя, но теперь вижу, что заблуждался.

— Нет, может, ты и не заблуждался. Может быть, ты — действительно являешься лучшим лекарством. Я… Господи, всю жизнь я смотрела на мужчин глазами впечатлительного ребенка. Сейчас пришло время либо забыть о нем и выйти за тебя, либо… — Она не договорила, так как Подошел официант с коктейлем.

— Либо предпринять, — улыбаясь, сказал граф Альдо, — последнюю отчаянную попытку добиться его?

— Нет, об этом не может быть и речи. Он женился на Лоре. Наверное, они счастливы… Просто мне хотелось бы повидаться с ним еще разок. — Она грустно улыбнулась итальянцу, который был ей очень близок. — А потом я вернусь к тебе, мой милый Альдо.

Граф пригубил свой бокал.

— Если бы я был любителем заключать пари, а я не любитель, — сказал он, — я и тогда бы не поставил ломаного гроша на то, что ты ко мне вернешься.

Детективу Франку Мак-Гиннису было тридцать четыре года, он имел двадцать фунтов избыточного веса, привычку одну за другой курить «Лакки страйк» и трех детей в Куинсе. По роду его деятельности Мак-Гиннису приходилось видеть всякие трупы: обезглавленные, отвратительных «пловцов», которых доставали из водоемов — мрачные напоминания о жестокости и дикости, царившей под яичной скорлупой американской цивилизации. Поэтому когда он стоял у края неглубокой могилы за задней стенкой убогой хижины в лесу северного Нью-Джерси и смотрел на тело молодой девушки, оно не шокировало его своим видом, хотя и было уже охвачено процессом разложения.

Зато оно потрясло человека, который стоял рядом с детективом, ибо Ник Флеминг смотрел сейчас на печальные останки своей дочери.

— Это Виктория? — спросил детектив.

— Д-да…

Отгоняя дурноту, Ник повернулся и зашагал к своему лимузину. Несколько недель он цеплялся за слабую надежду на то, что его Викки все еще жива. Теперь эта надежда была так же мертва, как и его любимая дочь.

Он оперся о крыло своего «роллса», разглядывая полуразвалившуюся хижину, которая словно вжалась в землю под низким серым небом. Викки, которая имела все в своей короткой жизни, умерла в этом мерзком грязном месте, и ее тело было отрыто бродячей собакой.

Как это гнусно, страшно и несправедливо!

Детектив Мак-Гиннис закурил сигарету и тоже направился к автомобилю, оставив у могилы фотографов из Нью-Джерси. Сверкающий боками «роллс-ройс» с кожаными сиденьями и изготовленным на заказ баром восхищал его. Его сжигало любопытство: сколько стоит эта машина? Сорок тысяч? Пятьдесят? Немыслимая для Франка Мак-Гинниса сумма. Ему еженедельно выдавали на руки какие-то сто двадцать пять долларов. Ему до сего дня никогда не приходилось лично встречаться с промышленными воротилами, но прессу по данному делу он читал с жадностью мелкого актера, выискивающего упоминание о себе в газетах. «Титан», «газетный царь», «миллиардер» все эти эпитеты, которыми журналисты награждали Ника Флеминга, были так же малодоступны воображению детектива, как и этот «роллс». Что уж говорить о миллиарде, когда обладание всего одним миллионом долларов уже казалось ему нереальным. Странно, но Мак-Гиннис ощущал больше чистое любопытство, чем зависть. Ник Флеминг оказался таким же человеком, как и он сам. Он, как и все люди, пользуется туалетом, чистит по утрам зубы, занимается любовью с женщинами… Разве нет? И он скорбит над телом погибшей дочери совсем так же, как скорбил бы он, детектив Мак-Гиннис. Странно, но именно зверское убийство невинной девушки сблизило этих двух людей, которые принадлежали к совершенно разным мирам. Точно так же немецкие бомбежки сплотили лондонцев, относившихся к разным социальным слоям. Франк Мак-Гиннис не был философом, но ему вдруг пришла в голову мысль, что человек человеку становится братом только в беде.