Блокада. Запах смерти - Алексей Сухаренко

– Ах ты, сукин сын! – больше догадался, нежели услышал, парень. – А ну стой на месте! – Мужчина рванул к двери.

Славка с криком «Бежим!» помчался по улице и вдруг натолкнулся на того человека, который обрывал листовки. Врезавшись в него со всей силы, упал на обледенелую, темную от нечистот землю, сильно ударившись плечом, и тут же, не чувствуя боли, вскочил на ноги.

– Стой, стрелять буду! – раздался окрик охранника, а затем и выстрел.

Через мгновенье Славка уже свернул за угол дома, нырнул в подворотню и остановился, лишь миновав несколько дворов. Едва переводя дыхание, посмотрел на перепачканную клеем из раздавленного тюбика руку. Выбросил его и пошел домой, петляя, как заяц, и проверяя, нет ли за ним слежки.

Майора Петракова вместе с другими сотрудниками отдела срочно вызвали к Гаврилову, который только что приехал с места преступления и был, как всегда, зол. На столе валялась кучка немецких листовок, скомканных, словно их только что вырывали из рук.

– Вот тебе, Солудев, еще печатная продукция. Под твоим носом произведена, еще краска не высохла! – с издевкой кивнул он на бумажки. – Тебе ж поручалось найти работника типографии, печатающей вражеские тексты!

– Они не из Ленинграда или отпечатаны на подпольной типографии, – взяв листовки в руки, уверенно произнес Виктор Солудев. – Я все типографии поставил на уши, все типы шрифтов изучил.

– Обратите внимание на текст! – негодовал Гаврилов. – Опять под видом еврейского вопроса выводят на Кремль и правительство.

– Да, призыв к саботажу и сопротивлению, – подметил Петраков.

– И где в основном развешивают? – задал вопрос подчиненным Гаврилов.

– Где? В городе, – неуверенно, словно у школьной доски, ответил Солудев.

– В основном вокруг военных и оборонных предприятий, – подчеркнул начальник, – чтобы как можно больше рабочих читали эту мерзость.

– Где же у них типография? – подал голос старший лейтенант Зубков, до сих пор не принимавший участия в разговоре.

– Ты мне должен отвечать, а не спрашивать! – воскликнул начальник отдела.

Наступила пауза – каждый из присутствующих явно пытался придумать оперативно-розыскное мероприятие, с помощью которого можно выйти на подпольный печатный станок.

– Ладно, слушайте вводную информацию, – нарушил молчание Гаврилов. – Как вы думаете, где найдены эти листовки?

Подчиненные только пожали плечами в ожидании пояснений начальника.

– Эти листовки я час назад вытащил из руки Бенедикта Соломоновича Аронова, скончавшегося на улице на месте их расклейки.

– Что, еврей призывал против своей нации? – не выдержал Солудев.

– То-то и оно, что клеил не он. По показаниям свидетелей он как раз срывал листовки. Когда один вооруженный охранник магазина попытался задержать расклейщика и выстрелил вверх, пожилой мужчина умер от разрыва сердца, – пояснил Гаврилов.

– Сразу надо было бить на поражение, – разочарованно вздохнул Петраков.

– Старые инструкции, еще не отвыкли в небо палить, – кивнул Зубков.

– А расклеивал листовки подросток лет пятнадцати, – выдал Гаврилов самую важную информацию. – Его подробно описал и охранник и другие свидетели. И с ним был еще один несовершеннолетний.

– Стоял на шухере, – определил его роль Солудев.

– Таким образом, мы имеем несколько неприятных фактов, – подвел итог Гаврилов. – Первый – в городе имеется вражеская типография, и второй – к расклеиванию листовок причастны несовершеннолетние.

– На голодных ребят сейчас легче оказать влияние, – заметил Петраков.

– Надо подключить инспекторов по делам несовершеннолетних, чтобы они отработали приметы. Может, что и выскочит, – подал идею Зубков.

– Вот ты этим и займись, – кивнул ему Гаврилов.

– Неплохо бы пройтись по ремесленным училищам, проверить, кто на этот день пропустил занятия, – предложил Петраков.

– Дельно, – одобрил Гаврилов. – Дай задание по райотделам, а потом проработай объединенные списки.

Идя домой, Петраков поймал себя на мысли, что давно не общался с сыном – все его время отнимала работа да еще беспокойство по поводу Насти. «Обязательно расспрошу сына о делах на мелькомбинате. И вообще о его жизни», – решил он.

Однако когда Петраков-старший к полуночи добрался до дома, все дети, в том числе и Вячеслав, уже спали.

Нецецкий после допроса Ваньки Зарецкого все никак не мог найти себе места, переживая, что Цыган еще до сих пор жив и дышит одним с ним воздухом. Он жаждал мести, и с каждым часом это желание усиливалось. Старый вор, сославшись на недомогание, засел у себя в комнате, вынашивая план уничтожения своего врага.

Григорий Иванович Шнип подробно доложил командованию о конфликте между старым уголовником и одним из перебежчиков. Затем высказал мнение, что их взаимоотношения носят характер борьбы за уголовный авторитет и власть, но не забыл отметить связь Зарецкого с дочерью старшего офицера НКВД, что заслуживало отдельного рассмотрения, поскольку этот факт можно эффективно использовать в любой комбинации на территории противника.

Получив указания от начальства, он вернулся в свой кабинет и продолжил допросы. Сначала вызвал разжалованного за дезертирство лейтенанта, который своей обычной советской биографией не вызвал у него никакого расположения. Напротив, Сергей Кузяев вызвал у Шнипа недоверие. По нескольким причинам. Во-первых, он был единственным человеком, которого до побега никто из перебежчиков не знал и, следовательно, не мог подтвердить или опровергнуть его биографию. Кроме того, он не принадлежал к воровскому миру, то есть к тому контингенту, на который делалась ставка немцами, как на людей, оппозиционно настроенных к советской власти, а значит, мог оказаться человеком из разведки противника. Однако красноармеец вел себя спокойно, говорил, что перешел осознанно, по идейным соображениям, поскольку с восхищением воспринимает немецкий порядок, верит в победу Германии и хотел бы сделать военную карьеру в ее армии.

В результате первых его допросов командование школы сочло Кузяева достойным кандидатом для работы, но Шнипу не нравилось то, что все как-то слишком правильно, что нет ни малейшего повода усомниться в его благонадежности. По своему многолетнему опыту он знал, что так обычно и засылают кадровых разведчиков, готовя для них безупречную легенду. Он в очередной раз сверил показания Кузяева с показаниями остальных членов группы, и опять не нашел никаких разногласий. Оставалось подождать, пока по агентурным каналам абвера пройдет проверка его данных и биографии.

С другими перебежчиками было все более или менее ясно. Сын расстрелянного попа не вызвал с самого начала подозрений, поскольку явно был не вполне здоров. Однако его все равно сфотографировали, а фото переслали в блокадный город для опознания по месту жительства в Волковой деревне. Уголовники Мазут и Дрын также не вызывали сомнений. Самым сложным для Шнипа было разобраться в обвинениях, которые старый уголовник Нецецкий предъявил Ваньке Зарецкому. Побег Цыгана со следственных действий подтвердил Дрын, который был в тот момент в одном с ним «воронке» и все слышал, а Мазут рассказал, что не все воры согласились с Дедом в признании Зарецкого ссученным, что тоже говорило больше о том, что старый уголовник просто пытался свести с ним счеты. Однако позицию Деда игнорировать было нельзя.

Услышав от вернувшегося с допроса Мазута о том, кого он там встретил, Мышкин запаниковал, хотя внешне это никак не проявилось. Их группу рассадили, и Сергей оказался в одном блоке с Мазутом, а Зарецкий с Николкой и Дрыном находились в другой комнате, поэтому он не мог предупредить напарника о предстоящей ему опасной встрече с Нецецким. Наконец Мышкин услышал, что Цыгана привели с допроса, и не знал, как на это реагировать. То ли пронесло, то ли Цыган предал его и, перейдя на сторону немцев, начнет двойную игру. Поэтому, увидев на очередном допросе рядом со Шнипом пожилого мужчину, в котором без труда узнал известного ленинградского воровского авторитета, он испытал сильнейшее беспокойство. К тому же Мышкин опасался, что тот мог видеть его в форме при проведении оперативных мероприятий. Однако Нецецкий, тоже присутствовавший на допросе, судя по всему, отнесся к Сергею с минимальным интересом, зато задавал вопросы, так или иначе касавшиеся Зарецкого. Знал ли Сергей его до войны или до отправки на фронт? Кто первый предложил переход на сторону немцев? Общался ли Цыган один на один с офицерами батальона? Отпускали ли его одного в увольнения? И даже: может ли Зарецкий быть засланным агентом Советов? Из атмосферы допроса и по поведению немецкого офицера Мышкин сделал вывод, что Дед пытается просто уничтожить своего давнего противника. Наконец Мышкину представился случай переговорить с Цыганом. Услышав, что того назначили мыть полы, Сергей стал стучать, требуя вывести его в туалет. И в отхожем месте, куда охранник не стал заходить, они смогли обсудить положение. Мышкин, зная, на какие провокации способна вражеская разведка, предупредил Ивана, чтобы он был к ним готов.