Покорение Финляндии. Том II - Кесарь Филиппович Ордин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние дебаты о формальностях касались самого начала договора: Стединк настаивал и уверял, что он не может допустить, чтобы трактат начинался иначе, как во имя Святые и нераздельные Троицы. По его словам эта форма была неизменно обязательна для него, и привел пример Верельского мира. После легкого разговора на эту тему, Румянцев обещал и в настоящем договоре соблюсти ту же форму.
Дело было, таким образом, приведено к благополучному концу. Оставшиеся неразрешенными еще Государем вопросы о бостелях, об амнистии и о северной границе, получили также высочайшую санкцию. 4-го сентября в 9 час. утра прибыл курьер, привезя все желаемые ответы. Император Александр излагал их в собственноручном письме 3-го сентября.
«Образ ведения вами переговоров, — писал он — прибавляет вам новые права на мою признательность. Постоянные препятствия мешали мне ранее приняться за перо, чтобы отвечать вам. Вот мое мнение. Я никогда не понимал границы на севере иначе, как ее приблизительно выговаривают шведские уполномоченные. Но следует представить дело в виде новой любезности, им с нашей стороны оказываемой. К этому письму я прилагаю лист карты Гермелина; на ней мною проведена красным карандашом черта, которую я окончательно установляю, с тем что бы в ней ничего более не изменять.[123] — На статье о том, чтобы бостели остались за теми, кто пребудет в Швеции, я решительно не могу согласиться. Эти бостели должны быть в пользовании (faire lappanage) тех, кто будет служить мне на тех же местах, так как я рассчитываю восстановить военную службу в Финляндии приблизительно в том виде, как она была. Поэтому бостели мне необходимы, тем более что совершенно несоответственно оплачивать чиновников иностранной державы. На статью об амнистии я смотрю также как вы. Установить ее единственно для не военных значило бы приготовить себе существенные затруднения. Я предлагаю две вещи: или объявить общую амнистию, или сказать, что ни одна из договаривающихся держав не может преследовать тех из её подданных, кои водворились в другой, за действия, относящиеся к нынешней войне. Таким образом, все шведские подданные водворившиеся в Финляндии будут спокойны, также как и финляндцы, занимавшие гражданские должности и бежавшие за шведскими войсками, когда эти последние делали нападения на Финляндию, в то время бывшую уже в нашей власти, будут также освобождены от всякого преследования».
Оставалась переписка и подписание. Румянцев надеялся назавтра вечером отправить, с состоявшим при нем ст. сов. Шулеповым, готовый договор, чтобы повергнуть его к стопам Его Величества. Он был доволен исходом данного ему поручения, и Император Александр не ошибался, говоря что Россия много ему обязана. Он радостно и с чувством благодарил Государя за предоставленную ему честь сотрудничества в этом крупном событии.
«Провидение поручило В. Велич-ву миллионы подданных, — писал Румянцев Александру Павловичу 4-го сентября, — но из громадного их числа оно избрало меня, чтобы дать мне признательное сердце, и чтобы с самых ранних пор внушить мне исключительную привязанность к тому, кого оно назначило сделаться моим Государем; привязанность в такой мере исключительную, что исполнение моего долга было для меня отрадой и удовольствием. Никогда не испытав сильных страстей, кроме любви к Государству, я считал за честь быть подданным и служить такому Монарху, все мысли коего принадлежат Империи, им управляемой. И далее: «Примите, Государь, у Ваших ног выражение всей моей крайней и глубочайшей признательности, и за то что Вам угодно было именно здесь употребить меня в дело, и за ту доброту, с которою Вы руководили моими занятиями; мне не оставалось ничего желать: — ясность указаний Ваших охраняла меня от опасений впасть в ошибки. Я Вам много обязан, Государь, но и чувствую я это глубоко!»
5-го сентября подписан Фридрихсгамский мир.
Тотчас же извещены о том все военные начальники. К генерал-губернатору Барклаю-де-Толли послан в копии и самый трактат, впрочем, до ратификации конфиденциально. За Шулеповым не замедлил уехать в Петербург и сам гр. Румянцев, прогостивший здесь целые шесть недель. Стединк и Шёльдебранд со свитою остались на несколько дней на попечении Алопеуса, а затем также двинулись в русскую столицу в полном составе, с единственною, впрочем, целью приветствовать Императора Александра. Финляндский городок вновь опустел, заняв, однако навсегда видное и почетное место в русской истории. В нем интересы России были в русских руках, и министр-патриот, имевший единственную страсть — любовь к своему государству, не поступился ими.
Ратификация фридрихсгамского договора последовала в Петербурге 1-го октября.
Главнейшие пункты его известны из предыдущего изложения переговоров; тем не менее, для полноты описания представляется здесь краткое их перечисление.
Пункт 1. О старании договаривающихся сторон сохранить мир, дружбу и доброе согласие.
Обязательство для короля шведского не упускать из виду ничего для скорого заключения мира между ним и императором французов, королем италийским и королем датским и норвежским.
О присоединении Швеции к континентальной системе и о воспрещении великобританским, как военным, так и купеческим судам, входа в порты Швеции; изъятие сделано для привоза соли и колониальных товаров. Россия с своей стороны вперед согласилась на все ограничения, какие союзники
