Та, что гуляет сама по себе - Ева Софман

Отстранился от перил, тихо ступая подошвами сапог по камню, Алексас прошёлся от одного края крыши до другого:

— Тогда в Аллигране царила абсолютная справедливость. От Зрящего невозможно было ничего утаить, а приговоры его были всегда бесстрастны и суровы. Впрочем, он ведь не только судил: умирающих невинных он излечивал… а порой, как вы могли понять, и вырывал их из объятий смерти. Воин приводил приговоры в исполнение, и он не щадил никогда и никого… — он наконец обернулся, глядя на Ташу. — Для амадэев не было никаких законов, ибо они сами были — закон. Впрочем, нет, закон всё же был. Один-единственный закон: запрещающий любить.

— Почему?

— Таша, они — абсолютная справедливость. А абсолютная справедливость должна быть абсолютно беспристрастна. Уста Судьи могли изречь любимому человеку неверный приговор, а меч Палача — дрогнуть над шеей дорогого сердцу существа. Какова была расплата за нарушение этого закона, неизвестно, ибо за всё время владычества амадэев никто не помнит случая этого нарушения… а владычество их было долгим. Вот только все вещи, как известно, имеют свойство рано или поздно заканчиваться.

Они стояли на разных краях крыши, друг напротив друга. Таша не произносила ни слова, лишь смотрела на него — неверующе, ещё неверующе…

— Да, в конце концов в Аллигране настали иные времена. Людей стало гораздо больше, и они стали гораздо… умнее. А амадэи либо остались прежними, либо изменились не в лучшую сторону. В конце концов, они были людьми когда-то… И со временем их души заполнили людские, мелочные и низменные страсти. Приговоры стали выноситься порой не столь суровыми, наказание следовало не всегда, да и… амадэев куда больше, чем следовало, начал беспокоить презренный металл. А потом наступил конец тысячелетия, и настало Тёмное Время, и Ликбер Великий воззвал к людям, дабы свергли они погрязших в низменности амадэев и избрали себе Короля, как гномы и альвы. И народ, послушный воле того, кого они считали новым Чудотворцем, сверг прежних властителей, — Алексас поднял глаза, глядя на искрящиеся цветы фейерверков. — О, конечно же, амадэи сопротивлялись, но… как можно удерживать власть, когда против тебя вся страна? А кто-то и не сопротивлялся даже, понимая, что заслужил кары… Кто мог — сбежал. Как и где спрятались амадэи, неизвестно, — может, у тех же альвов или гномов, — но им это удалось. А люди избрали себе Короля, а Король избрал князей, а князья избрали герцогов, и Аллигран стал Королевством с той системой правления, которая и сохранилась до наших дней. Новоявленный Король велел подвергнуть забвению сами имена амадэев, даже летописи сжёг — но никто не сомневался, что летописи эти были просто утрачены. В том кошмаре, что в Тёмное Время творился, немудрено… А зачем уничтожил, понятно: дабы не было у потомков причин роптать против королевской власти. Ведь роптать против привычного и устоявшегося куда сложнее, чем против новоявленного. Собственно, на этом всём и основана легенда его нынешнего лиходейского величества: что якобы первым Королём был именно его, Шейлиреара Дарфула, далёкий предок, а Бьорки хитро его устранили и заняли освобождённый престол. И не проверишь ведь никак — летописей-то нет. Разве только к альвам обращаться, да они разве ж в свою Библиотеку, святая святых, пустят? Людям в их леса путь заказан…

Вздохнув, он опустил глаза на Ташу:

— Так или иначе, очень скоро после свержения амадэи стали лишь легендой. Потом и легенда забылась, и остались амадэи лишь в памяти альвов, которые видели их своими глазами, да в их летописях, до которых не смогли дотянуться руки людского Короля… Впрочем, что я говорю? Как выяснилось, не только. И некоторые из оставшихся живут и здравствуют… и даже не особо скрываются. Ведь люди даже не подозревают, с кем имеют дело. Может, альвы, которые знают и помнят, подозревают… а, может, иные амадэи до сих пор скрываются в их лесах. Но альвам нет никакого резона открывать Королю глаза на то, что персонажи легенд давно минувших дней и преданий старины глубокой разгуливают среди его народа.

— А вы-то откуда знаете?

— Мне как раз посчастливилось быть весьма близко знакомым с одним из Перворожденных. Он давно покинул родные леса и родной Атталиэн, стольный град альвов среди озера Ламанмир — но не нужно быть там, чтобы помнить предания, передававшиеся от отца к сыну, а от него к внуку, а от него к правнуку… Он рассказал нам с Джеми многое. Столь многое, что мы узнали, кто такой Арон Кармайкл, стоило ему увидеть в нашей голове нас обоих. Никто из магов-телепатов, даже самых могущественных, на это не способен. Только амадэй. Только Зрящий.

Таша смотрела куда-то на свои ладони, сами собой стиснувшиеся в кулаки.

— Почему вы не сказали мне… сразу?

— Потому что думал, что вы знаете, — Алексас досадливо скрестил руки на груди. — Я же думал, вы его дочь. И, если честно, наличие дочери… даже дочерей — у амадэя, не имеющего права привязываться ни к одному живому существу, меня удивило несказанно. С другой стороны, подумал я — раз он больше не Судья, то, быть может, уже и имеет? А потом выяснилось, что дочь вы ему всего несколько дней… впрочем, какая разница, сколько. Я бы не рассказал вам этого, если бы не заметил одной-единственной вещи.

— Какой же?

— Что вы думаете, что любите его. Вот только, похоже, сами не знаете: думаете или действительно любите, — взгляд тёмных глаз был непривычно мягок. — Быть может, это поможет вам понять. И… он Бессмертный, Таша. Истинный Бессмертный. А у таких весьма странные взгляды на мир и странные моральные принципы. Нам недоступные и непостижимые. Может, он и не считает неправильным ведение какой-то своей игры, которой ни мне, ни вам не дано понять…

Светлая макушка опустилась ещё ниже.

В долгой тишине отзвуки празднества были единственным, что звучало на крыше тёмной башни. Потом Ташина рука, чуть подрагивая, поднялась выше, коснувшись золотой цепочки.

— Быть может, — прошепталось одними губами, — как раз и дано…

Когда Таша подняла голову, глаза её были стальными. Сталь — сверкающая, жёсткая, сплошная. Непроницаемая.

Тихо и очень, очень спокойно она сказала Алексасу, что надо делать.

— Вам что-то неясно? — добавила Таша, заметив непонимание в его расширившихся глазах.

— Нет, но…

— В таком случае, Алексас Семпер, вы намерены ослушаться приказа своей королевы? — тихий высокий голос резанул льдом почти ощутимо.

Алексас опустил глаза, склонив голову, поднял футляр со скрипкой и безмолвно направился к лестнице. Таша не смотрела ему вслед, но, казалось, слушала эхо его шагов. Стоя у края ночной высоты, глядя прямо вперёд, на теряющийся в ночи горизонт. Где-то под ней радостно кричали и гудели люди — а перед ней тихо серебрились звёзды, мерцали волшебные огни, сыпали искры фейерверки, расцветая в океане небесной черноты, бросая цветные отблески на её лицо…