Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Deirde Nansen McCloskey
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В романе "Праздник сапожника" Эйр по воле госпожи Удачи оказывается поднятым на ступеньку выше в Великой цепи. Многочисленные люди, стоящие выше его в цепочке, случайно погибают, а его жена и бригадир случайно оказываются перед его носом. Мортенсон отмечает, что пьеса Деккера - это вариант пасторали, перенесенный в Лондон. Вне сцены на протяжении всей пьесы происходят весьма непасторальные войны (которые калечат Ральфа и к которым в конце с честью присоединяется Роуланд Лейси), смерти (особенно олдерменов), гибель голландского торгового судна, обогатившего Эйра. По словам Мортенсона, "Деккер создает мрачный мир и побуждает нас притворяться, что он зеленый"¹⁴.
Итак, в мире после Эдема Бог дал сапожнику Саймону Эйру изобилие, и он его "отдает", говоря несчастной фразой, столь часто звучащей из уст благотворительных американских миллиардеров. (Они не украли то, что имеют, и, как правило, получили это собственным трудом, снабжая нас желаемыми вещами, и поэтому по справедливости не должны говорить о "возврате", как будто они взяли это незаконным путем). Бевингтон замечает, что "его корабль буквально заходит в воду"¹⁵ Что же касается риторики экономики, то пьеса Деккера консервативна. Механизм полностью отличается от того, который используется во все более распространенных пробуржуазных постановках на английском языке после 1690 года.
Театральная история "Праздника сапожника" удивительным образом совпадает с историей "Лондонского купца" 132 года спустя, и контраст между ними свидетельствует о смене мировоззрения. Как и Деккер, Джордж Лилло был голландцем по происхождению (Лилло, по-видимому, был сыном голландского ювелира). Как и пьеса Деккера, пьеса Лилло после первого успеха ежегодно ставилась в пользу молодых буржуа города, неизменно на Рождество вплоть до 1818 г., а также часто в День лорд-мэра в ноябре. Как и "Праздник сапожника", она была "признана достойным развлечением для подмастерьев и т.д., поскольку была более поучительной, моральной и предостерегающей сказкой, чем многие другие пьесы", как выразился первоначальный продюсер и звезда "Лондонского купца" Теофилус Киббер. И в манере "Праздника сапожника" пьеса Лилло неуклюжа, ниже лучших стандартов своей эпохи. На фоне, например, "Доктора Фаустуса" Марлоу 1588-1589 годов "Праздник сапожника" выглядит дилетантски, не говоря уже о большинстве произведений Шекспира. Да и "Лондонский купец" выглядит дилетантом по сравнению с "Оперой нищих" Джона Гея 1728 года. Тем не менее, обе дилетантские пьесы имели поразительный успех. С 1702 по 1776 год "Лондонский купец" был третьей по частоте постановки английской пьесой.¹⁶
Итак, пьесы похожи. Но они радикально отличаются в оценке буржуазии. Переход от "Праздника сапожника" 1599 года к "Лондонскому купцу" 1731 года отражает изменение народного мнения о среднем классе, которое можно с полным основанием назвать переоценкой буржуазии. Уже состоятельный Эйр вынужден был немного поднапрячься в представлении лорда-мэра и тем самым проявить свою либеральность - аристократическую добродетель, восхваляемую во времена Деккера во всех слоях английского общества. Эйр размышляет о своей удаче: "Клянусь лордом Ладгейтом, это безумная жизнь - быть лорд-мэром. Это волнующая жизнь, прекрасная жизнь, бархатная жизнь. . . . В этот день мои товарищи, лондонские префекты, тоже придут обедать со мной; они будут прекрасно веселиться, по-джентльменски веселиться. Я обещал... что, если когда-нибудь стану мэром Лондона, я всех их накормлю; и я это сделаю, я это сделаю, как жизнь фараона. С этой бородой Сим Эйр не будет флинчером"¹⁷ Он снова обещает "джентльменское" веселье неджентльменам. Верный человек, он не забывает своих "собратьев" по ремеслу. Лора Стивенсон объясняет: "Благочестивый богач не был человеком, который стремился к богатству; он был человеком уже состоятельным". "Призвание богатого человека было призванием государственного служащего, проповедника или учителя", как это было всегда.¹⁸ Уильям Перкинс, пуританский проповедник Кембриджского университета, чьи многочисленные труды были собраны и опубликованы в 1616-1618 годах, заявил, что "если Бог дает изобилие, когда мы не желаем и не ищем его, мы можем взять его, удержать и использовать его. . . . Но [бизнесмен] не может желать товаров... больше, чем необходимо, ибо если он желает, то грешит". 12-я статья 5-го раздела "Основные положения доктрины" английского перевода ортодоксальных кальвинистских канонов Дорта, вышедшего в Нидерландах в 1619 г., объясняет, как избранные могут прийти к уверенности в своей избранности: "Эта уверенность, ... отнюдь не делающая истинных верующих гордыми и плотски самоуверенными, скорее является истинным корнем смирения, детской почтительности, подлинного благочестия, стойкости во всех конфликтах, горячих молитв, непоколебимости в крестоношении и исповедании истины, и ... служит стимулом к серьезной и постоянной практике благодарения и добрых дел". Расходование средств на добрые дела - это хорошо, если они приобретены непорочно - предпочтительно в результате Божьих случайностей.
Древнее утверждение, восходящее к "Политике" Аристотеля и повторенное Марксом и Вебером, а также современными критиками коммерческого общества, состоит в том, что деньги плохи тем, что они имеют тенденцию накапливаться "без предела". Благотворительность и другие добрые дела, напротив, налагают ограничения, проповедуя богатство. Стивенсон критикует историка Кристофера Хилла (1912-2003), писавшего на пике престижа исторического материализма, который, по ее словам, "не понимал, что как только человек достигает определенного уровня достатка, пуритане [и другие англичане того времени, и антиримляне в Нидерландах, а в историческом порядке - израильтяне, римляне, средневековые христиане, клерикалы XIX века и Карнеги, Уоррены Баффеты и Биллы Гейтсы] настаивали на том, чтобы он был усерден в призвании, которое предполагает не зарабатывание денег, а их трату."Это была протестантская тема - как, впрочем, и католическая тема среди флорентийских банкиров, озабоченных ростовщичеством и строивших баптистерии из своих состояний. И точно так же поступали бароны-разбойники в Америке. Дональд Фрей пишет в рецензии на книгу Оливье Зунца "Филантропия в Америке":
Методистское наставление "зарабатывай все, что можешь, копи все, что можешь, отдавай все, что можешь", несомненно, оказало влияние на большее число американцев, чем "Евангелие богатства" Карнеги. Однако к тому времени, когда Зунц берется за эту историю [в конце XIX века], религия становится скорее второстепенным, чем главным действующим лицом. Наивный читатель может сделать из книги Зунца вывод, что [американская] филантропия выросла из богатых предпринимателей, которые создавали фонды без всякой причины, кроме той, что
