Фрунзе - Владимир Архангельский

— Колчака я видел однажды, на приеме у императора. Высок, горбонос, чванлив. Галантный кавалер и, я бы сказал, с актерскими манерами. Но это не то, что вас интересует… Тогда говорили, что он делает блестящую карьеру: из командира минной флотилии на Балтике он быстро обернулся командующим Черноморским флотом. Никаких громких побед за ним не числилось, и его возвышение истолковывали как победу самых крайних течений при дворе. Он монархист чистой воды и активно действующий. После Февраля матросы изгнали его с флота. А в прошлом году, по возвращении из Америки, где на него сделали крупную ставку, он был военно-морским министром «Уфимской директории». Но об этом вы знаете. Конечно, для масштабов всей России — это не фигура. И он, и Деникин, и Юденич — марионетки, правда с большим самомнением. По шкале бывшего генерального штаба — они люди второго или третьего эшелона, и их выдвижение — прямое следствие социального катаклизма… Ведь и у нас на Восточном фронте выдвинулись люди, о которых я прежде не слыхал: Тухачевский, Гай, Шорин, Меженинов. Сергея Сергеевича Каменева хоть немного помню: мы были в соседних дивизиях. Слыхал и о Вацетисе, нашем главковерхе. Правда, он звался Вациетисом, это на языке латышей «немец». Видимо, по соображениям германофобским, он выкинул из фамилии одну букву и стал Вацетисом… Словом, заговорил я вас по-стариковски. Но одно несомненно: Колчак не фигура для России, и народ никогда его не примет. И в его блестящее командование я не верю. Однако у него крепкая армия, и его генералы наступают почти безостановочно…

— У меня вызрел план. Думаю, что вы его поддержите. И тогда мы немедленно снесемся с командованием фронта…

Время летело так стремительно, что дни и ночи перемешались начисто. И надвигались те самые сорок пять — пятьдесят дней небывалого в истории Красной Армии контрнаступления Фрунзе, которые решили судьбу «непобедимых» армий Колчака.

Марионеточный «верховный правитель» не стал дожидаться теплой весенней погоды, как думали в кабинете у Троцкого. Адмиралу нужна была Волга зимняя, скованная льдом, чтоб форсировать ее без понтонных переправ. Да и пользовался он информацией о плохом снаряжении Красной Армии, о голодном пайке разутых и раздетых красноармейцев и о том, что командуют на Восточном фронте против его генералов всякие прапорщики, капитаны и «штафирки», «шпаки» и «рябчики».

Но по своей монархической сущности не понимал адмирал: непобедим народ, который сплотился под лозунгами Советской власти, и не позволит он посадить себе на шею царского сатрапа.

И уж никак он не мог взять в толк, что Советская Россия ощетинилась против него в едином военном лагере и что Верховным главнокомандующим красной Москвы стал штаб большевиков — Центральный Комитет партии во главе с величайшим стратегом пролетарской революции и гражданской войны Владимиром Ильичем Лениным. Он руководил Советом рабочей и крестьянской обороны и внушал каждому партийцу, каждому человеку с ружьем: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…»

Конечно, страшным ударом была безвременная смерть Якова Михайловича Свердлова 16 марта 1919 года. Ленин, партия и лично Фрунзе потеряли человека удивительного ума, решительного и стойкого, прекрасного организатора: он знал все подпольные кадры партии, ценил их и умел использовать с полной отдачей сил. И памятью по нему могла быть только победа. И Фрунзе уже начал готовить ее: у него была в запасе неделя-другая, так как армада из-за Урала бросилась не на его армию.

Колчак раскрыл карты и выступил 4 марта 1919 года. Он сосредоточил четыре мощные армии: 130 тысяч штыков и сабель, 1300 пулеметов и 210 орудий. Сибирской (северной) армией командовал генерал Гайда, Западной — Ханжин, Оренбургской — атаман Дутов, Уральской — Толстов. Левый фланг замыкала южная группа генерала Белова.

Сдерживали его натиск шесть армий Восточного фронта: 1-я (Г. Гай), 2-я (В. Шорин), 3-я (С. Меженинов), 4-я и Туркестанская (М. Фрунзе), 5-я (Ж. Блюмберг. Его вскоре заменили М. Тухачевским). Длина фронта составляла 1800 километров, боевой состав и вооружение — 101 тысяча штыков и сабель, 1817 пулеметов и 365 орудий.

Если бы Колчак одновременно двинул все свои армии, была бы возможность противостоять его натиску. Но он обрушил против 11 тысяч бойцов у Блюмберга армию Ханжина, где офицеров и солдат было почти вчетверо больше. И 5-я армия, пятясь и ожесточенно отбиваясь, оставила на протяжении месяца Уфу и продолжала откатываться к Симбирску и Самаре. Дрогнули части и 2-й армии: они отодвигались к Сарапулу. Пришлось и армии Гая увести свои войска с Южного Урала. Наступил момент, когда и армия Фрунзе соприкоснулась с авангардными отрядами противника возле Оренбурга и Уральска.

Фрунзе быстро разгадал стратегический план Колчака — соединиться с Деникиным на Средней Волге и вместе наступать на Москву. И уже ясно видел, что ему скоро быть в фокусе самых главных военных событий. Поэтому он не выехал в Москву, на VIII съезд партии, а остался в своем самарском штабе.

Еще в феврале 1919 года Совет Народных Комиссаров РСФСР, в предвестии наступления Колчака, обратился к правительствам Антанты с предложением мира на кабальных условиях. Советская власть признавала займы прежних правительств России; отдавала в залог российское сырье в уплату процентов по займам; предоставляла широкое право концессий и даже соглашалась на оккупацию некоторых районов военными силами Антанты.

В дни триумфального шествия армий Колчака к Волге в голодной Москве, где не было света и топлива, появился в ранге посла американец Буллит.

Страшные минуты провел в общении с ним Георгий Чичерин. Буллит предложил ему чудовищные условия мира: Советы прекращают вооруженную борьбу с фактическими правительствами белых, которые существуют в России.

— Мы готовы немедленно демобилизовать армию, — говорил Чичерин глухо, едва слыша свой голос. — Принимаем на себя часть государственного долга, разумеется, соответственно занимаемой нами территории. Наконец, господин Буллит, правительство отказывается от возврата захваченного чехословаками золотого запаса: он может быть зачислен в счет платежа по государственному долгу.

Буллит покуривал гаванскую сигару, а на большом его холеном и сытом лице блуждала самодовольная улыбка. Смешным казались ему усилия советских руководителей любой ценой удержаться у власти. Эти люди, умученные голодом и титанической борьбой, сидели перед ним в дешевеньких пальтишках, стоптанных башмаках, с коченеющими от холода руками и почему-то фанатически верили в строительство нового, свободного, светлого мира.