Андреевское братство - Василий Звягинцев

— Приходилось вам такое видеть? — спросил он, ставя пулемет на стол, на откидные сошки.

— И неоднократно, а в чем дело?

— Этот пулемет стоит на вооружении армии Югороссии, бывшей Белой…

— Да.

— А чем вооружена Красная Армия, да и все остальные европейские армии тоже?

— Мало ли… «льюис», «шош», «максим», «кольт», «гочкис», «браунинг», — я четко выдавал марки пулеметов, виденных в коллекции Шульгина. Мог бы также с ходу перечислить их тактико-технические данные.

— И вас ничего не удивляет?

— Абсолютно. Пулемет как пулемет. Аккуратно сделан, но и не более.

— А почему русский же «максим» весит 64 килограмма, а этот — 12?

— А почему «льюис» — тоже 12 или 13, не помню точно… — ответил я, в соответствии с легендой, вопросом на вопрос.

— Так невозможно же сравнивать! Этот пулемет по боевым качествам превосходит даже и «максим», а «льюис»… Самоварная труба и диск на сорок выстрелов.

— Ну и что? — не понял я хода его мысли. Прикинувшись дураком, я кое-что выиграл.

— Да то, что не должно быть такого разрыва в качестве техники! Кто его сделал, где? — Станислав быстро и умело произвел неполную разборку. Сунул мне под нос крышку ствольной коробки. — Где клеймо завода, год выпуска, номер, наконец? А вот, посмотрите, — он протянул мне затворную раму, шток газового поршня, возвратную пружину. — И это, в сущности, все. Вместо полусотни деталей, грубых и ненадежных — только вот это…

Я понял, что его волнует. Конечно, если он не совсем дурак, а еще и, скажем, инженер, несоответствие конструкции техническому уровню века обязательно должно удивлять. Но я-то по легенде не инженер. Пришлось пожать плечами и растерянно развести руками.

— Почему бы и нет? Когда мы с вами родились, простые пятизарядные винтовки были в диковинку, а уж ручные пулеметы… Ваш отец тоже хватался за голову от изумления и, как великий русский режиссер, провозглашал «Не верю!»?

Он сообразил, что я безнадежен. И решил зайти с другой стороны.

— Тогда послушайте и поверьте мне на слово, потому что именно сейчас мне подтвердить это нечем. Мы три года наблюдаем за происходящим. И удивление только нарастает. Пулемет — частность, но очень наглядная. Я держал их в руках не один десяток. И знаете что, все они совершенно идентичны!

Я в самом деле не понял его пафоса и потому удивился от души, без наигрыша:

— Так, по-моему, уже с начала восемнадцатого века любое почти оружие выпускается серийно и все детали взаимозаменяемы. А с тех пор как Форд внедрил конвейер…

— Ерунду вы говорите. То — серийность, а здесь — идентичность. Они все совершенно одинаковы, — вразрядку произнес он. — У нас есть хорошие эксперты. Они изучали, сличали, фотографировали. Снаружи — да. Там имелись индивидуальные отличия, появившиеся в процессе эксплуатации. Но внутри!.. В местах, совершенно недоступных случайному повреждению, имеются абсолютно одинаковые спилы, раковины, другие дефекты обработки. То же касается и пружин…

Мне осталось только задать последний вопрос:

— И что из этого наблюдения следует?

— А сами вы не знаете? — со смешанным любопытством и нетерпеливым ожиданием спросил Станислав.

— К глубокому сожалению — нет. И даже затрудняюсь представить, какие выводы можно сделать из столь тщательно проведенной экспертизы.

Я не лицемерил сейчас, я и вправду не знал ответа, хотя кое-какие смутные догадки у меня и появились. И собеседник мне поверил. Это сразу нас как-то сблизило. Странно, но мне даже расхотелось ерничать.

— Вот и я не знаю, — кивнул Станислав. — Чувствую, что разгадка где-то очень близко, но — увы… Согласитесь, не может же это быть просто так?

— Вы знаете, а ведь может. Принцип средневекового философа Оккама. Не нужно искать сложных объяснений, если можно найти простое. Предположим, имеется отлаженное, очень… — я хотел сказать автоматизированное, но подобрал более уместный термин — высокомеханизированное производство, специальные станки, выполняющие заданные операции с большой степенью точности и быстроты… Я не инженер, но кое-что видел. Так вот, если это все так, то дефекты резцов, штампов, каких-то суппортов могут оставлять одни и те же следы на деталях…

— Возможно, и это возможно, — без особого энтузиазма ответил Станислав, — но все же, все же… — и неожиданно сменил тему, вернее, перешел на новый ее виток.

Знаете, Игорь, я все больше проникаюсь к вам доверием. Вы — непонятны мне, но врага я в вас не ощущаю. Поэтому скажу — я же вижу, вы терзаетесь сомнениями: для чего вы нам нужны? Пытаетесь угадать, как себя вести и чего опасаться. Опасаться не следует. Вы нам нужны очень и очень. Не здесь. В Москве мы справимся сами, уже справились, завтра все будет кончено. Но и это — только эпизод в грандиозной борьбе цивилизаций, извините за высокопарность. Дело в том, что ваших прежних хозяев мы не можем выявить и разгромить уже три года, а это ведь вопрос выживания человечества! Мы даже не сумели за это время узнать — кто же они, кто за ними стоит и что им нужно. Это тоже странно. С нашими возможностями, с организацией, которая может начинать и прекращать мировые войны, смещать и возносить на трон династии, предписывать миллионам людей, что им любить и кого ненавидеть… и не в силах справиться… С кем?

— Да так ли они страшны, как вы рисуете? Я вот не знаю, с лидерами ли пресловутого «Союза» я встречался или с такими же, как я и вы, пешками… — На его лице мелькнула тень протеста. — Ну не пешками, слонами и конями, на ладью я не тяну точно. Так то были совершенно нормальные люди. Интеллигентные, вежливые… Богаты, да, богаты до неприличия, и меня они сделали богатым, но где же угроза миру, помилуйте? Ваши соотечественники говорят: «Кто взял, тот и прав». И это бесспорно. Угроза чьим-то интересам, даже глобальным — понимаю, грандиозные убытки, — тоже понимаю, но миру?! Нигде ведь не сказано, кроме как в вашем гимне: «Правь, Британия…» Сегодня Британия, завтра Америка, потом хоть бы даже и Китай… Эпоха сменяет эпоху. Закон природы.

— Не совсем так, к сожалению. Именно угрозу миру мы видим и в меру сил пытаемся противодействовать. Потому что определенный миропорядок складывается не моей, не вашей, даже не королевской и царской волей, а… — он пощелкал пальцами, пытаясь подобрать слово.

— Марксисты говорят, непреложными законами общественного развития.

— Пусть даже и так. — Он вдруг взглянул на часы. — Увы, как ни жаль, но пора прервать нашу крайне конструктивную беседу. У вас будет время подумать над моими словами, несколько позже мы вернемся к нашим баранам. Но я чувствую — понять друг друга мы сумеем. Если победим сегодня. А сейчас не сочтите за труд разбудить нашу даму, и — в путь. Ночь будет трудная и, надеюсь, удачная для всех нас…

— Вот-вот, компаньеро, сорок веков смотрят на нас с вершин этих пирамид…

Станислав посмотрел на меня словно бы даже с обидой.

— Шутить, конечно, можно. Но есть же и границы…

— Границы есть всему, но кто их вправе определять? — отпарировал я.

— Вот еще один пример разрушительного еврейского юмора…

Я молча развел руками.

Глава 20

Москву окутывал густой туман. И очертания домов, и полуоблетевшие деревья едва угадывались в этой влажной пелене. Свет редких фонарей едва-едва ухитрялся пробиться сквозь нее, коснуться грязных тротуаров, но уже в нескольких шагах от края судорожно подрагивающего круга желтоватая мгла становилась особенно непроглядной.

«Хорошее время для решительной атаки, — думал я профессионально, независимо от личных пристрастий. — Только ведь и для обороняющихся не хуже, особенно если они контролируют обстановку».

Шульгин, к моему разочарованию, на связь не вышел. А без инструкций что я мог? Только пассивно следовать развитию событий.

На телефонный вызов ответил равнодушный вялый голос: «Седьмого и четвертого в пределах моей зоны ответственности нет. Общая команда — действовать согласно диспозиции. Ваш запрос поставлен на контроль. Желаю успеха».

Я грубо выругался в трубку и сунул ее под сиденье. Робот Герасим и тот был более человекоподобен, чем этот…

На моей «Испано-Сюизе» я, Станислав и Людмила объезжали позиции ударных групп.

Предназначенная для нанесения смертельного удара в нервный узел власти штурмовая группировка, общим числом до пятисот человек, как удалось мне посчитать, сосредоточивалась отдельными отрядами по дуге от Неглинки до Мясницкой, у Сретенских ворот, на пересечении Пушечной и Рождественки, в Фуркасовском переулке.

Довольно беспорядочный, то усиливающийся, то совсем стихающий ружейно-пулеметный огонь доносился от Каланчевской площади, с Арбата, из Замоскворечья, а здесь, на наших исходных позициях, было тихо. И бойцы, готовящиеся к атаке, показались мне совсем другими людьми, чем те, что беспорядочно маневрировали по городу днем. Я был почти уверен, что тогда проводились просто демонстрации, тревожащие и отвлекающие операции, а настоящее начнется только сейчас.