По волчьему следу - Екатерина Лесина

Безумие, оно ведь тоже вполне логично.

А тут…

- Не знаю, - Анна покачала головой. – Честно.

- Ты говорила кому-нибудь? О том, что… забрала тело? Перенесла?

- Нет, - Анна покачала головой. – Я… я и сама не знала, что перенесу. И не собиралась даже. Я… вышла. День тяжелый был. Устала очень… я редко в лес выхожу, особенно… некогда. Работа, работа… а тут просто вот… день.

- Тяжелый.

- Да. Голова опять болела. Мутное все. Как тогда… я и вышла… и сама не заметила, как на поляне оказалась. Там, где боги… меня к ним бабушка приводила. Знакомила. И я… я села. Поговорить. Мне так нужно было поговорить хоть с кем-нибудь!

Охотно верю.

- Бабушка… она еще тогда… у нее тайна была… секрет…

- Какой?

- Она не успела. Она… сказала, что мама должна была наследницей стать, а она отказалась. Сбежала. И теперь мне придется… только что и как – не знаю. Не спрашивай даже… я не знаю! – она выкрикнула это и разом вдруг успокоившись, продолжила. – Там я и уснула. И спала… ты не представляешь, каково это, спать без кошмаров. Не умирать во сне… от голода, от того, что тебя… - рука Анны коснулась шеи. – Хотят повесить за то, в чем ты не виновата…

- Тебя хотели?

- Одна женщина, из городских… она говорила, что я… я… из тех, которые… я знаю, что в городе некоторые женщины… те, что… ну… с немцами… их потом нашли. Мертвыми. И не стали разбираться. Тогда и некому, и желания особого не было.

Я отворачиваюсь. Дорога. Если смотреть на дорогу, то можно отрешиться от этого всего дерьма.

- И боялась…

- Михеич говорил, что в приюте… тебя… обрили.

- Было такое… я поняла, что нам там не место. Люди были очень злыми. И… в лесу проще. Я собрала еще пару-тройку женщин, которым идти некуда. Старухи там или другие. Вместе дом как-то сладили. Хворост носили. Топили… кормились. Чем получалось. Охотились. Я, Васька…

Она провела рукой по голове.

- И без волос проще оказалось. Вшей травить не надо. Я Ваську долго брила…

За городом я чуть притормозила.

- Куда?

- А вот прямо, и на первом повороте налево давай.

Знакомая дорога, только Васька сегодня дальше поехал, и уже потом в лес свернул.

- Привыкла вот… так тогда… проснулась. И вижу, что дерево рухнуло. И к нему подошла. А там она лежит. Такая… такая… маленькая. Совсем. И легкая. И нехорошо показалось оставлять. Я и отнесла… в дом. И потом еще приходила… пару раз. Дверь вот поправила.

- И крышку погреба?

- Погреб? Нет, погреб не трогала. Зачем он мне? Там все одно пусто… мы там еще в первую зиму все вытащили, хотя и оставалось немного. Сперва немцы, потом крысы… но что-то да нашли.

- Вы?

- Я и Васька. Жрать-то хотелось. Летом ладно… понимаешь, я ведь сама хозяйство и не вела никогда. Если так-то, своими руками. Сперва управляющие, отец. Мама опять же. Она управляющим говорила, что делать. Я и не интересовалась. Я ведь учиться думала. Поступать. В Петербург… на медицинские курсы. Пусть дара и нет, но можно ведь и без него… мечтала, как вернусь, стану помогать людей лечить.

Она посмотрела на свои руки, обветрившиеся, покрытые прочной коростой омертвевшей кожи.

- Потом… отца не стало, но был Генрих. Он умел вести. Приглядывал… командовал. Он свиньями и занялся. У нас на скотном дворе была пара… на свое хозяйство. Вообще много чего было. И коровы, и овцы, птицы всякой. Скотники и птичники при ней… хотя, честно, смутно все, как будто и не со мной оно. Иногда даже не знаешь, вспомнилось это вот или и вправду было. Скотину почти всю сразу положили. А свиней оставили. Генрих сказал, что у его родителей тоже ферма была. Большая. Свиная. Хотя смешно… этот… который мозгокрут, он свиного мяса не ел. Только дичь. И свежую. Генрих каждый день уходил охотиться. Ну и… этот тоже иногда. Вот… а потом ни фрица, ни Генриха… ни солдат, что помогали по дому. Никого. Только я и Васька.

Она качнулась взад.

Вперед.

- Я и Васька… - повторила Анна, как заклятье. – Повезло… Васька… он к Генриху привязался очень. Еще тогда… добрый он. Подкармливал всегда. И в лес брал… на охоту. Учил. Рыбу ловить. И силки ставить… потом уже тем и выживали. Васька больше меня умел. И меня уже учил… а так-то… мне нельзя было. И маме нельзя было. Женщина не должна выходить из дома.

- Почему?

Что-то оно мне не нравится.

Совсем.

- Потому что в доме безопасно. Мужчина должен сделать так, чтобы было безопасно. Женщине и её детям… их детям. Этот… тоже всегда повторял. Очень ужины любил. Семейные. Стол. Скатерть белая. С вышивкой. Бабушкина. Я знаю, они её в деревне украли. Скатерть. И другое многое… он обычно солдатам отдавал, но скатерть была красивой… и на стол. Посуда… обязательно красивая. Ваза. Цветы. Или листья хотя бы. Генрих говорил, что ему понравится, а я делала. Мама… сидела за столом. Улыбалась. Он тоже. Иногда что-то рассказывал. Потом… потом мне тоже разрешалось садиться. Чтобы за мамой смотреть. Чтобы она ела и все такое… вот.

Те, кто носят крест, верят, что после смерти души грешников попадают в ад. Но что бывает с теми, кто уже побывал там? При жизни еще? Зачтется ли им там?

Мне всегда хотелось понять…

Не выходило.

- Ну а потом… ни его, и Генрих… сам сдался. Я говорила, что спрячу. В лесу есть места. И сам лес. А он сказал, что все равно найдут, что будут чистить и все такое… и лучше добровольно. Мы с ним пошли… сдаваться. И я знала, что его в лагере оставят. Он сказал, что сделает, чтобы оставили. Я ему вещи приносила. Теплые… те, которые от папы уцелели. И… и рассказывала… про свиней вот. Про… Васька и вовсе часто бегал. Он там своим стал. Васька… Васька умеет своим становиться.

Анна провела руками по лицу.

А пальцы дрожат.

- Когда… стало можно, мы выкупили Генриха. Его и еще других… на ферме и вправду люди требовались. Генрих сам сказал, кого можно с собой. Я еще боялась,