Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина

Я почувствовал, что устал. Я ведь никогда не работал при клиенте, вместе с клиентом, а тут какие-то бабушки, дедушки…

Несуществующие родственники плодились в воображении сами по себе, без моего участия, и мне пришлось сделать усилие, чтобы утихомирить всю эту ораву. Тибетский артефакт – это хорошо, это то, что надо, в этом есть та доля безумия, которая сообщает истории правдоподобие. Никто в здравом уме не выдумает предков, с которыми общались махатмы.

– Это у вас телефон звонит? – Он поднял глаза, и я с ужасом увидел, что они у него покраснели. Правда, может, это из-за ремонта? Бывают же аллергии всякие.

И правда, телефон. А я и не услышал.

Куртка висела в прихожей, понадобилось какое-то время, чтобы нашарить дергающийся телефон в одном из карманов, – он продолжал высвистывать своего Морриконе, но уже хрипло, утомленно.

Не люблю звонков.

– Вы что, следили за мной? – Мой прошлый клиент даже «здрасьте» не сказал.

– Следил? Мне делать нечего, по-вашему?

– Расспрашивали знакомых? Родню? Вы же гарантировали…

Не понравилось ему? Вообще-то, до сих пор у меня рекламаций не было.

– Никого я не расспрашивал. – Я из коридора видел, что Сметанкин поднял голову и прислушивается. – Я никого ни о чем не расспрашиваю. Не вступаю в контакты. Это принцип моей работы.

– Тогда откуда вы знали?

– Что я знал?

– Про то, как мы стояли у изгороди. С Катькой.

– С какой Катькой? Ничего не понимаю.

– Ну, вы написали… про то, как я… – Он запнулся. – Меня на дачу отправили, к тетке, ну и она там жила. Папаша у нее какой-то шишкой был, домработница, шофер, все такое. Она старше меня была на год. Нос передо мной задирала. Вела себя как та еще стерва. А потом… ну, была там одна история, один урод пнул собаку, щенка, и я… И вот после этого мы как-то… – Он опять запнулся. – Ну, все это кончилось быстро, конечно, но я как сейчас помню, эта изгородь, знаете, как в деревне бывает, три жердины, сухие такие, серые, и мы стоим, и нам надо сказать друг другу что-то очень важное, и мы молчим, и сеном пахнет, травой скошенной, и я опускаю глаза и вижу, как по жердине рядом с трещиной ползет муравей, и тут я вижу, блин, а он вовсе и не черный, как я раньше думал, а красноватый и просвечивает даже. Я забыл об этом, а сейчас вот прочел и вспомнил… откуда вы…

– Ниоткуда, – сказал я, – просто так надо было. Ну раз я работал над вашей историей, должен быть муравей. Я так вижу.

– Мне говорили. – Он опять запнулся. – Серый говорил.

Я покосился на Сметанкина. Тот по-прежнему застыл над коробкой с фотографиями, косясь в мою сторону.

– У меня свои методы, – я слегка расслабился, – я медитирую. Подключаюсь к общему информационному полю. Вы же в курсе, мы все находимся в общем информационном пространстве. В ноосфере. Там все наши воспоминания, так что любой тренированный человек может войти туда и взять, что ему надо.

– Что-то слышал, – сказал он неуверенно.

– Про академика Вернадского что-нибудь слышали? Про Тейяра де Шардена?

– Что-то слышал, – повторил он.

Может, и не слышал, но признаваться в этом ему было неловко.

– Так вот. Я работаю с информационным полем. На основании их трудов. Разработал уникальную методику. Это конфиденциальная информация, но вам я готов пойти навстречу. Нареканий нет?

– Что вы! Там… – он опять запнулся, – все как надо.

– Я рад. Это моя работа.

Я отключился. В таких случаях лучше насильственно прервать разговор, оставив звонившего в состоянии легкой растерянности, он потом сам додумает все, что требуется, – и сделает это гораздо лучше меня.

Сметанкин по-прежнему сидел на корточках у коробки, но теперь он смотрел на меня. Примерно так же, как на старые фотографии, – с жадностью и надеждой.

– Я так понял, вы что-то там угадали, – сказал он.

– О, как я угадал! – Я с размаху плюхнулся в продранное кресло. – О, как я все угадал!

Он не улыбнулся, не отреагировал на цитату. Не наш человек. Тяжелое детство, деревянные игрушки.

– Что-то про заказчика? Он не говорил, а вы угадали?

– Ну… в общем, вроде да.

– Вы и правда не следили за ним?

Я напомнил себе, что Сметанкин – тоже клиент.

– Я не навожу справок. Принципиально. Это только создавало бы помехи. Мне нужна чистая, дистиллированная информация. А ее может дать только сам человек.

– В смысле? Вы его гипнотизируете, что ли?

– Я не Вольф Мессинг. Нет, конечно. Я просто с ним разговариваю.

– Вы и вправду верите в общее информационное пространство? Или заливаете для понту?

– Скажите, а у вас никогда такого не было, чтобы приснилось какое-то совершенно незнакомое место? А потом вдруг вы оказываетесь там наяву? И все совпадает?

Он задумался.

– Ну, в общем, да. Было пару раз.

– Значит, вы во сне подключились к ноосфере. Бывают такие спонтанные подключения. Можно считать там чужую память. А можно – будущее.

– Что?

– Свое собственное будущее. В ноосфере нет ни прошлого, ни будущего, сплошной массив информации.

– Все-таки вы гоните, – сказал он недоверчиво.

– Думайте как хотите. – Я пожал плечами, вернулся в прихожую и стал натягивать куртку. – Вы тут пока подберите себе остальных родственников, а завтра я приду, и мы продолжим.

Его я тоже оставил в некотором недоумении. Тот же принцип. Пускай сам гадает, что к чему. Он в конце концов такого наворотит, до чего бы сам я сроду не додумался.

Ну и потом, я и правда устал. Спускаясь по широкой выщербленной мраморной лестнице (наверное, тут когда-то был доходный дом) к бледному, маячившему внизу пятну света, я думал о тех странных случаях, когда вранье становится правдой, а правда – враньем. Этот муравей, эта девушка с ее прекрасным высокомерием, были ли они на самом деле? Или оно проявилось под моей рукой в его памяти, как когда-то в детстве проявлялись под моей рукой цветные картинки на пустых страницах, если проведешь по ним мокрой ваткой? Так или иначе, оно у него теперь есть, прекрасное лето, лето взросления, и никто уже никогда это лето у него не отнимет.

Я уже давно думаю, что говорящие головы в телевизоре – подделка. Фейк. Смоделированы на компьютере. Кто их вне ящика видел? Машины с правительственными номерами, тонированными стеклами, которые проносятся мимо в окружении мотоциклетного эскорта? Мало ли кто сидит за тонированными стеклами? И сидит ли вообще?

Один раз смоделировать говорящую голову выгодней, чем содержать несколько сотен бездельников в реале. Вдобавок живые могут и учудить что-то непредсказуемое, тогда как эти всегда делают и говорят именно то, что от них требуется.

Отец, напротив, относится к говорящим головам с полной серьезностью. Он вообще верит средствам массовой информации. И в климатическую бомбу, и в страшную подземную машину, вызывающую землетрясения, и в честных политиков. Мне он не верит ни на копейку. Я заведомо не могу сказать