Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов

Н. Кирсанов, Н. Павленко и другие авторы выводят идею политаппарата РККА из известных ленинских суждений о революционной армии, классовом принципе ее построения. Из опыта революции 1905 г. в России, зарубежных революций большевики сделали верный вывод о том, что в эпоху гражданской войны «идеалом партии пролетариата является воюющая партия»[282]. Если не технически, то идейно, они были готовы принять и военный вызов своих оппонентов. Но неверно утверждать, что классовый принцип неизбежно вел к вооруженной борьбе, к устранению старых кадров. Даже сталинские репрессии были направлены далеко не только против бывших офицеров царской службы. Классовая сущность армии (всего общества) и привлечение буржуазных специалистов всех профилей отнюдь не были несовместимы изначально. И подозрительность не была присуща большевикам органически, хотя среди них были экстремистские элементы, целые группы, которым были свойственны не только подозрительность, но и враждебное отношение к военспецам и вообще к «классово чуждым». Однако это не снимает главной научной проблемы: была ли необходимость партии превращать свои действующие в армии демократические органы в административные и военно-политические.

Институт военных комиссаров РККА на самом деле изначально был своеобразной бюрократической надстройкой (контроль, администрирование, репрессии). К партии, как организации демократической, этот институт можно было относить лишь с большими оговорками. Это был сугубо государственный чрезвычайный орган революции. Без подобных органов не обходилась ни одна из великих революций. Впрочем, такая ссылка едва ли убедительна для наших оппонентов. Они настолько гибки, что при политической необходимости вполне почтительны, например, к французской революции с ее террором и ее комиссарами, гневно осуждая при этом использование такого же опыта большевиками. Последнее имеет свою предысторию. Боясь царистских тенденций в офицерстве, Временное правительство 1 марта 1917 г. узаконило стихийно возникшие солдатские комитеты, в армии стало двоевластие. В силу известных обстоятельств Временному правительству не удалось опереться на поддержанные им армейские демократические институты. В годы гражданской войны и иностранной интервенции, в условиях политического и хозяйственного развала страны, произвола и безвластия, резкого падения дисциплины в армии, близкой к полному разложению, военные комиссары стали особенно необходимы. Большинство русских офицеров приняли Октябрьскую революцию, хотя измена некоторых из них также была реальным фактом. Но дело далеко не только в этом. Свою ненависть к царизму, к Временному правительству солдаты часто переносили на офицеров и генералов. Авторитет последних падал и вследствие поражений царских войск в германской войне, небывалых лишений и жертв в первую очередь среди солдат. Сугубо классовое или сословное недоверие нижних чинов к офицерам и генералам существовало задолго до революций 1905–1917 гг. Все это — отнюдь не «большевистский миф».

Комиссары были нужны и в тех частях, которые возглавляли вчерашние унтер-офицеры. Эти командиры были преданы революции, но легко впадали в партизанщину, не имея элементарного образования. Военный комиссар, образ которого был написан Д. Фурмановым, удачно восполнял недостатки такого командира — политическую безграмотность, своеволие, бахвальство, подозрительность к военспецам. Сказанное не отменяет новейшие исследования, показавшие, что образ подлинного В. Чапаева не соответствовал ни фурмановскому герою, ни тем более малодостойным анекдотам последних десятилетий. РККА нужны были специальные работники и для решения кардинальных задач в областях идейно-политической, общекультурной. Судя по всему, последовательное осмысление всей этой проблемы уточнит лишь масштабы, формы деятельности политорганов, но не общую этих целесообразность в те годы. Подводя итоги деятельности политических органов Красной Армии в годы гражданской войны М. Фрунзе подчеркивал: «Кто вносил элементы порядка и дисциплины в ряды создавшихся под гром пушечных выстрелов наших молодых красных полков? Кто в часы неудач и поражений поддерживал мужество и бодрость бойцов и вливал новую энергию в их пошатнувшиеся ряды? Кто налаживал тыл армии, насаждал там Советскую власть и создавал советский порядок, обеспечивая этим быстрое и успешное продвижение наших армий вперед? Кто своей настойчивой и упорной работой разлагал ряды врага, расстраивал его тыл и тем подготовлял грядущие успехи?» Как видит читатель, функции политорганов были много шире голого контролирования бывших царских офицеров.

Официальная историография обходит молчанием противоречивый характер института военных комиссаров, политических отделов РККА, как и попытки реформировать их и даже отказаться от них полностью, как меры чрезвычайной, а потому и временной. В течение десятилетий руководители ГЛАВПУ от Я. Гамарника и А. Булина до А. Епишева и Д. Волкогонова не сумели привести сколько-нибудь убедительного довода, чтобы оправдать существование военного политаппарата. Обратимся к официальному Военно-энциклопедическому словарю (1983): военный комиссар — должностное лицо, облеченное правительством и правящей партией особыми полномочиями. Его главной задачей было проведение в вооруженных силах политики партии и правительства… Но разве не такие же точно задачи выполнял в армии командир? Политаппарат, по идее, должен был обеспечить демократический характер РККА. Но он привел к фактическому окостенению единственного подобного института в армии — партийных организаций. С введением политотделов в армии ликвидировались и партийные комитеты. По инициативе Фрунзе в соответствии с духом и буквой Программы ВКП(б) после окончания войны эти органы стали сокращать. Были введены должности командиров-комиссаров, помощников командиров по политчасти. Но эти меры были половинчаты. С контрреволюционным же переворотом Сталина перестройка политаппарата натолкнулась на мощное бюрократическое препятствие. Критика пороков политаппарата была слабой. Напомним, что в 1939 г. против политотделов в армии выступал Раскольников.

В 1937–1942 гг. Сталин дважды восстанавливал и дважды упразднял институт военных комиссаров[283]. На наш взгляд, это объясняется главным образом произволом «вождя», его неспособностью к вполне назревшим решительным реформам, его колебаниями между трезвым расчетом и догмой. Но дело и в другом. Сохранение во время гражданской войны и даже чрезмерное усиление всех атрибутов чрезвычайного положения было основной тенденцией режима в целом. Официальные историки объясняют эти постоянные перестройки политаппарата «резким обострением международной обстановки и усложнением задач командиров из запаса, не имевших опыта партийно-политической работы». Но зачем командирам такой «опыт»? И были ли нужны комиссарские прерогативы для насаждения такого «опыта»? Не было ли «обострение» внутри страны и армии еще более резким, чем вне СССР? И далее. В момент, когда Сталин вновь отменит институт комиссаров (1940), разве международная обстановка была лучшей?

Политотделы и комиссары сыграли определенную положительную роль в межвоенное время. В целом же их первоначальные функции были грубо искажены Сталиным, особенно его подручными в армии. Но уже сейчас можно сказать, что эта роль весьма значительна. Не случайно с началом «большой чистки» РККА в 1937 г. институт военных комиссаров был вновь восстановлен в полной мере. В одном из документов ГЛАВПУ прямо говорилось: «Мы обязуемся сами стать активными добровольцами НКВД по разоблачению врагов народа».