Распни Его - Сергей Дмитриевич Позднышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не знаю, хочет ли этого вся Россия… — заметил Государь.
— Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности. События несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит непоправимыми бедствиями…
Раздавшийся стук в дверь остановил на момент разговор. Рузскому передали телеграмму Алексеева и ответы главнокомандующих. Он начал их читать Царю. Все оставили, все отреклись, предали, все умоляли об искупительной жертве. «Коленопреклоненно» просил Великий князь Николай Николаевич: «осенив себя крестным знамением, передайте Ваше наследие»… Сухо и коротко ответил Брусилов: «…единственный исход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет, — отказаться от престола в пользу Наследника Цесаревича»… Бородатый Эверт, человек без собственного мнения, давший ответ лишь после того, как ему сообщили ответы Брусилова и Рузского, — написал совершенную неправду: «Ваше Величество, на армию в настоящем ее составе при подавлении внутренних беспорядков рассчитывать нельзя»… «верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения родины и династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной думы». Только один Сахаров — главнокомандующий Румынским фронтом — дерзнул дать оценку событиям и назвал предложение Родзянки «гнусным»: «…Я уверен, что не русский народ задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственной Думой, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей. Я уверен, что армии фронта непоколебимо стали бы за своего державного вождя, если бы не были призваны к защите родины от внешнего врага и если бы не были в руках тех же государственных преступников источники жизни армии»… Закончил тем же, что и другие. «Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный подданный, рыдая, вынужден сказать»…
Телеграммы прочитаны. Настала жуткая, мертвая тишина. Государь сидел, опустив голову. Рузский и генералы смотрели на него во все глаза. Саввича душили спазмы, он задыхался, чувствовал: вот-вот упадет или разрыдается, как ребенок, от жалости к затравленному, любимому человеку. Государь курил папиросу за папиросой. О чем он думал и что чувствовал в эти страшные минуты, когда от него требовали во имя горячо любимой Родины, ее целости и независимости и во имя победы — отречения? Об этом он рассказал только матери и жене.
Рузский по русской пословице: «Куй железо, пока горячо» — опять приступил к Царю. Не надо давать ему много задумываться; надо было использовать минуту душевной подавленности: надо было ловить момент. На этот раз он выдвинул своих помощников:
— Государь, я вас прошу выслушать мнения пришедших со мной генералов. Они оба в высшей степени самостоятельные и при том прямые люди.
Но Государь молчал. Может быть, не слышал; может быть, слова пронеслись, как чей-то голос, где-то в тумане, не дойдя до сознания. Рузский повторил просьбу снова еще раз и, наконец, в третий раз. Государь очнулся. Он повернул голову к генералам, посмотрел на их лица и сказал:
— Хорошо, но только я прошу откровенного мнения…
Генералы заметили, что Государь отлично владел собой. Это их восхитило и позволило свободнее говорить.
— Ваше Величество, я надеюсь, что в моих верноподданнических чувствах к Вам Вы не можете сомневаться. Но выше всего — долг перед Родиной и желание спасти Отечество от позора и от принятия унизительных предложений ужасного врага, желающего нас покорить. Для спасения Родины и спасения династии я не вижу другого выхода, кроме принятия предложения Государственной думы.
— А вы такого же мнения? — обратился Государь к Саввичу.
Саввич заволновался, приступ рыданий сдавил его горло, на глазах показались слезы, побелевшие губы судорожно дрожали; он безуспешно делал усилие выговорить слово; наконец он осилил волнение и сказал:
— Ваше Величество, вы меня не знаете, но вы слышали обо мне отзывы от человека, которому вы верили…
— Кто это?
— Я говорю о генерале Дедюлине.
— О да.
Саввич опять почувствовал подступившие к горлу рыдания, еще момент — и он будет не в силах говорить или скажет совсем не то, что от него ожидает Рузский. Задыхаясь, глотая слова, он произнес поспешно:
— Я человек прямой, и поэтому я вполне присоединяюсь к тому, что сказал генерал Данилов.
Настало томительное общее молчание. Оно продолжалось несколько минут, но могло показаться, что оно продолжалось вечность. Наконец Государь встал. Левая рука его прижимала сильно бьющееся сердце. Как будто облако траурной печали покрыло лицо. Взгляд был полон скорби, тоски, покорности перед волей Провидения. Спокойствие, однако, не оставило его. И в скромности — он был царственно величав. Его можно было бы сравнить с раненным смертельно орлом; подлым трусом русский Царь не оказался. Он боролся за Россию изо всех сил, пока не был всеми покинут и остался одинок. В этом он усмотрел Высшую волю, управляющую и царями, и подданными, и подчинился ей.
— Я решился! Я отказываюсь от престола. — Он перекрестился. Перекрестились и генералы. — Да будет воля Господня над всеми и над моей несчастной Родиной… — Обратясь к Рузскому, сказал: — Благодарю Вас за доблестную и верную службу. И поцеловал человека, его предавшего. Затем сел, взял телеграфные бланки и собственноручно написал две телеграммы:
«Председателю Государственной думы Родзянко. Нет той жертвы, которой я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки-России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, с тем, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Михаила Александровича. НИКОЛАЙ».
«Наштаверх. Ставка. Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. НИКОЛАЙ».
Было три часа дня. «Сердце, сердце, что ты плачешь?»…
Двадцать два года, четыре месяца и десять дней тому назад, в 3 часа дня, скончался император Александр III и в тот же миг — Le roi est mort, vive lie Roi — на престол российский взошел император Николай II. Может быть, случайно произошло совпадение, а может быть, некто или нечто неведомое людям, таинственное и надмирное, капризно соединило во времени, минута в минуту, начало и конец. Государь обсуждал страшный вопрос об отречении еще ночью, когда молился до холодного пота. Он знал, что враги не успокоятся, пока не добьются его падения. В христианском смирении, отвергая личную волю, готовый принести искупительную
