Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения - Ларри Вульф

В 1776 году Гердер обосновался в Веймаре, превращавшемся в одну из культурных столиц Западной Европы. Именно в Веймаре в 1780-х годах были созданы «Идеи к философии истории человечества»; первая часть вышла в 1784 году, четвертая — в 1791-м. Последние тома Гиббона вышли в 1788 году, так что два эпических труда создавались в одно и то же время. Кроме того, они во многом посвящены одному и тому же предмету. Рассмотрев в первых двух частях такие материи, как земля, природа человека, разновидности рода человеческого, происхождение языка, науки, искусства и религии, в третьей части Гердер обратился к древней истории, в особенности к грекам и римлянам. В начале четвертой части речь идет о варварах в древней истории, о «северных народах древнего мира». Это были «варварские и бездомные народы», «остатки» которых можно и сейчас обнаружить в горах или недоступных местностях, «где и сейчас их древний язык и некоторые сохранившиеся старинные обычаи едва ли не напоминают об их корнях». Предприимчивому этнографу редко представлялись такие возможности, но следы более общего характера исследователь культуры мог наблюдать и у себя дома, скажем — в Веймаре. Дело в том, что, куда бы они ни двигались, северные варвары «несли с собой вандало-готско-скифско-татарский образ жизни, отпечатки (Merkmale) которого во многом еще видны в Европе»[802]. Поиски скифских отпечатков и татарских следов в XVIII столетии были, конечно, неотделимы от изучения древней истории Восточной Европы.

В следующих разделах Гердер рассматривает, во-первых, басков, гэлов (Gaels) и кимвров; во-вторых, финнов, леттов и пруссов; в-третьих, германские народности; в-четвертых, славян. Венгры упоминались рядом с финнами, однако Гердер предсказывает, что из-за смешения и взаимопроникновения с другими языками венгерский вскоре окажется на грани исчезновения. В результате такого пророчества Восточная Европа оставалась регионом почти исключительно славянским, географические границы которого Гердер обозначил следующим образом: «от Дона до Эльбы, от Балтики до Адриатики». Описание региона через его реки вело к постепенному растворению его национальных границ, что позволяло Вольтеру в XVIII веке говорить о всеохватной Российской империи, а Черчиллю в XX веке — о монолитном Советском блоке. В представлении Гердера такое разрушение границ вело к возникновению этнически единообразного региона, «чудовищного пространства, которое еще и в наши дни заселяет в Европе по большей части одна-единственная нация»[803]. Когда же Гердер обращается к вопросам этнографии, разделение между древней и новой историей исчезает.

«Они любили земледелие», — пишет Гердер о славянах, изображая их в окружении «стад» и «хлебов», но признавая в то же время и торговый элемент их экономической жизни, предопределенной географическим положением. Хотя формально Гердер относит славян к северным варварам, его география недвусмысленно помещает их в Восточной Европе, между Европой и Азией: «На Днепре они построили Киев, на Волхове — Новгород, и оба эти города вскоре стали цветущими торговыми городами, соединявшими Черное море с Восточным и переправлявшими товары Востока (Morgenwelt) в Северную и Западную Европу». Живя в Германии, славяне участвовали в ее хозяйственной жизни, работая на рудниках, обрабатывая металл, «сажали плодовые деревья и, как того требовал их характер, вели веселую, музыкальную жизнь». Гердер превозносил «музыкальность» славян еще за двадцать лет до того, в своем путевом журнале 1769 года; теперь он сам слагает гимны-фантазии, воспевая в них славянские народы. «Они были милосердны, — утверждает Гердер, — гостеприимны до расточительства, любили сельскую свободу, но были послушны и покорны, не жалуя разбоя и грабежей». Естественно, их порабощали и угнетали, особенно германцы, так что «остатки славян в Германии напоминают теперь то, что сделали испанцы с обитателями Перу»[804]. В представлении Гердера славяне оказывались мирным и свободолюбивым народом, народом-жертвой; напротив того, у Гиббона в книге, вышедшей тремя годами ранее, они вооружены отравленными стрелами и сажают своих пленников на кол, избивают их дубинами, сжигают их и сдирают с них заживо кожу.

Древняя история славян предоставляла обширное поле для творческой фантазии XVIII века. Воображение Гердера несло его через века от древности к настоящему и дальше в будущее, провозглашая очередное удивительное пророчество:

Но колесо переменчивого времени вращается неудержимо, и поскольку славянские нации по большей части населяют самые прекрасные земли Европы, то когда все эти земли будут возделаны (а иного и представить себе нельзя, потому что законодательство и политика Европы со временем будут все больше поддерживать спокойное трудолюбие и мирные отношения между народами, и даже не смогут поступать иначе), то и вы тоже, столь глубоко павшие, некогда столь трудолюбивые и счастливые, пробудитесь однажды после долгого тяжелого сна, сбросите с себя цепи рабства, станете возделывать принадлежащие вам прекрасные области — от Адриатического моря до Карпат, от Дона до Влтавы — и отпразднуете на них свои древние торжества спокойного трудолюбия и торговли[805].

Одна из необычных особенностей этого пророчества — в переходе на множественное число второго лица, от антропологического анализа к прямому обращению, так что Гердер пророчествует перед самими славянами. Этот грамматический сдвиг происходит так резко и неожиданно, что переводчики иногда оставляли его без внимания и передавали вы как они[806]. Вольтер писал письмо Екатерине, Руссо обращался к своим «храбрым полякам», Гердер же использовал обе модели, сначала в своих записках 1769 года, взывая к «великой императрице», а потом, в 1791 году, в четвертой части «Идей», объявляя свои пророчества всем славянским народам. Жанр просветительского обращения доведен до своей крайней степени, охватывая одним махом, в одном вы, всю Восточную Европу от Адриатики до Карпат, от петровской крепости на берегах Дона до пражских шпилей на Влтаве. Если в путевом журнале он представлял себя вторым Монтескье, то теперь он видел себя вторым Руссо, призывающим славян к пробуждению и освобождению, возвращающим им их древние празднества.

В 1769 году Гердер предвидел большие перемены в Восточной Европе, уже не опасные для западноевропейской цивилизации. Славяне, полагал он, вернутся к своим старинным обычаям и мирному прошлому, так что их древняя история, сохранившаяся в фольклоре и открывшаяся благодаря этнографии, суждена им и в будущем. В заключении раздела, посвященного славянским народам, Гердер поручает их заботам, таким как он сам:

Поскольку в разных странах созданы полезные, превосходные труды по истории славянского народа, то остается пожелать, чтобы их пробелы были восполнены из других источников, чтобы исчезающие остатки славянских обычаев, песен и сказаний были собраны и чтобы, наконец, была создана «целостная картина этого племени» (Völkerstamm), чего настоятельно требует общая картина человечества[807].

Гердер только что пророчил славянам чудесное будущее, основанное на их древнем укладе, но теперь, когда он настаивал на этнографическом изучении этого уклада, явно подразумевалось его неминуемое вымирание. Взаимоисключающие альтернативы (вымирание и возрождение) смешиваются, разница между ними размывается во всепоглощающем научном стремлении поместить славян на «карте человечества» в сознании Просвещения.

В своих «общих размышлениях» Гердер предлагал читателям осознать свое собственное географическое положение: «Взгляните направо, на восток, и вы увидите чудовищные вершины, называемые Азиатской Татарией». Немецким читателям предлагалось бросить взгляд направо, по ту сторону Восточной Европы, совершить воображаемый скачок и увидеть из Веймара вершины Татарии. Далее Гердер предлагает представить географию Азии и Северной Европы как «снижающуюся под уклон равнину», от «татарских вершин на запад» и вниз к морю. Такой почти геометрический образ объяснял давление азиатских «орд» на Европу, которая в известном смысле становилась просто продолжением Татарии. Как неизбежное следствие, «между Южной Азией и Восточной Европой, между азиатским и европейским Севером образовалось некое сообщество народов, в которое вошли и некоторые крайне неразвитые племена»[808]. Сохраняя верность прежней идее двух потоков, которые здесь предстают в виде наклонной плоскости, Гердер подчеркивает двойственность срединного положения Восточной Европы, указывая на то, что сразу за ее пределами живут «неразвитые племена», устремляющиеся вниз по равнинам. Восточная Европа оказывается областью исключительного этнографического напряжения.