Кремлевские подряды. Последнее дело Генпрокурора - Юрий Скуратов

2 апреля, когда я узнал об обстоятельствах возбуждения в отношении меня уголовного дела. Три машины с прокурорскими номерами, предположительно Чайки, Демина и Хапсирокова, стояли во дворе Кремля в ту ночь, когда это дело фабриковалось. Об этом позднее М. Катышеву рассказал сам Росинский.

Я знал Чайку давно, считал его своим товарищем, единомышленником. Предательство с его стороны было для меня тяжелым ударом, который я мучительно переживал. Вынужденный какое-то время сталкиваться с ним в коридорах Генпрокуратуры, я как-то не выдержал и прямо в лоб задал ему все эти мучившие меня вопросы. Чайка такого от меня не ожидал, растерялся, попытался «сыграть» возмущение, но ни на один вопрос конкретно так и не ответил.

Большинству из тех, кто активно действовал против меня, – Рушайло, Чайке, Розанову, Демину и другим – я в свое время помог в становлении их карьеры, проще говоря, помог выбиться в люди. Со многими из них меня связывали достаточно близкие, если не дружеские, отношения. И вот благодарность…

Особенно неприятно становится, когда я думаю о недавнем министре культуры РФ Михаиле Швыдком. На память приходит одна история, которая при иных обстоятельствах умерла бы вместе со мной. Но «культурный министр» сам вынуждает меня ее обнародовать.

Случилось это за 3–4 месяца до «пленочного» скандала. Швыдкой попросил меня оградить его близкую знакомую (а косвенно и его самого) от неуместных вопросов следователя. Как выяснилось, приятельница Швыдкого, некая Ефимович, была поймана на границе при попытке вывезти из страны большое количество незадекларированных ценностей. По этому преступлению было возбуждено уголовное дело. Во время допроса следователь затронул и ее личные отношения со Швыдким. Узнав об этом, тот заволновался и попросил меня вмешаться, урезонить слишком любопытного следователя, что я тут же и сделал. Не прошло и полгода, как этот самый Швыдкой, которого я абсолютно на законных основаниях оградил от вмешательства в его частную жизнь, выступил против меня.

Вот и получается, что в свое время я, можно сказать, спас будущего министра от публичного скандала, а он в аналогичной ситуации даже не подумал, правильно ли он делает, разворачивая на подведомственном ему телеканале против меня откровенную провокацию и травлю.

Аналогичным образом я помог и бывшему Директору Совета Безопасности России Рушайло. В свое время прокуратура возбудила дело о контрабандном ввозе партии высококлассного охотничьего оружия марки «Мосберг». Финансирование поставок контрабандного оружия осуществлял московский РУБОП, во главе которого стоял Рушайло. Он очень боялся расследования, каждый день звонил и приходил ко мне. Отношения с Анатолием Сергеевичем Куликовым, по ведомству которого шло расследование, у меня были прекрасные, поэтому я прямо сказал ему: если у вас есть что-то на Рушайло серьезное, так возбуждайте депо, но расследуйте по закону. Помог я тогда Рушайло сильно, он же меня отблагодарил за это сполна.

Вот и получается, как написала в те дни «Комсомолка»: «Два дела об одном и том же. Два дела – одна судьба. Задача первого – доказать преступную сущность Генпрокурора и (в идеале) отправить его за решетку. Задача второго – установить, законно ли все то, что вывалили на Скуратова, начиная с весны 1999 года».

Оба дела главная военная прокуратура расследовала неспешно, но, судя по всему, основательно и объективно. К слову, по второму делу, возбужденному против меня, я показания давать отказался сразу, заявив, что оно незаконно. К большинству из работников, так или иначе причастных к расследованию этих уголовных дел, у меня претензий не было и нет. Исключение составляет лишь бывший руководитель Главной военной прокуратуры и мой ставленник Ю. Демин. Я очень тяжело переживал разочарование в нем, в том, что ошибся, когда привел его в Генпрокуратуру РФ, представил в Администрации президента РФ. Нет, я не ожидал от него сверхусилий и вовсе не уповал на дружеские с ним отношени. Я просто надеялся, что он будет действовать в соответствии с законом. А он прогнулся под давлением…

В противоположность ему, в ряду принципиальных, порядочных прокуроров и следователей Главной военной прокуратуры особо хотелось бы отметить двух генералов: Юрия Муратовича Баграева – начальника отдела надзора за следствием и Виктора Степановича Шейна – начальника следственного управления.

Пять дней Юрий Баграев ждал, пока дело Скуратова поступит к нему. Возбудили дело 2 апреля, а получил он его лишь 7-го. Где оно было до этого?

Загадка раскрылась случайно. Опытные сотрудники военной прокуратуры сразу обратили внимание на то, что часть присланных документов датирована 4 апреля – в этот день Путин поручил начать сбор материалов. Но ведь на основании этих бумаг дело возбуждено еще 2 апреля! А говорило это только о том, что, не имея ни доказательств для возбуждения дела, ни времени для сбора документов (помните, дело возбуждено в панической спешке, в 2 часа ночи, только по одной видеокассете…), сотрудники ФСБ в такой же спешке начали эти «доказательства» сооружать уже после возбуждения дела.

Поэтому даты под всеми поручениями были срочно переправлены на 1 апреля – переправлены от руки, даже перепечатывать не стали, поленились…

Все это дало Баграеву право официально заявить, что дело сфабриковано и за этим стоит руководство ФСБ.

Я очень благодарен Юрию Муратовичу: он первым признал, что дело возбуждено незаконно и необоснованно и подлежит немедленному прекращению. Это был настоящий поступок.

Не получив поддержки у своего начальника Демина, Баграев проинформировал о своем решении исполняющего обязанности Генерального прокурора Чайку и Совет Федерации. А когда началось неприкрытое давление, собрал пресс-конференцию и обстоятельно разъяснил журналистам свою позицию.

Я очень благодарен ему за слова, которые он произнес в передаче телекомпании НТВ «Глас народа». А сказал он приблизительно следующее: «Я каждый день вижу безысходность в глазах работников прокуратуры, – в глазах тех, кто пытается делать то, что им положено по закону. Я каждый день вижу, как люди теряют веру, вижу, как все больше и больше моих коллег склоняются к мысли: да зачем мне это нужно? Зачем лбом пробивать железобетонную стену? Лучше уж спокойно выполнять то, что мне говорят. Если уж они смогли спокойно проделать такие вещи с Генеральным прокурором, то что же будет со мной, – я-то человек маленький…

На месте Юрия Ильича мог оказаться любой Генеральный прокурор, возбудивший подобные уголовные дела. Правоохранительные органы «подмяты» под власть – вот в чем проблема, вот в чем трагизм ситуации. Речь идет не о законности, – речь идет только о политической целесообразности, – и это самое страшное.

В правоохранительных органах еще сохранился здоровый потенциал, но он утекает, как песок сквозь пальцы. Царит всеобщее настроение отчаяния: зачем заниматься борьбой с преступностью? Это бессмысленно, бесполезно!

Как военному следователю сажать солдата в тюрьму за ящик тушенки, когда разворовываются миллионы, и за это никто не несет ответ? Не потому, что следователи – непрофессионалы, а потому, что им не дают нормально заниматься расследованием!

А если в таком бесправном состоянии правоохранительные органы, – о чем мы можем говорить! Какой подъем экономики может произойти в государстве, захлестнутом коррупцией? Если мы не будем с ней бороться, ничего не изменится, никакие транши нам не помогут!»

Своим объективным выступлением Ю. Баграев завоевал симпатии многих россиян, способствовал укреплению авторитета Главной военной прокуратуры. Но… такие люди не были нужны тем, кто обслуживал интересы «семьи». Этот выпад против власти Баграеву не простили: в рассвете профессиональной карьеры генерал-майор юстиции Юрий Баграев из органов прокуратуры был уволен.

27 августа 1999 года оба моих дела вновь передали в производство Управления по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры. Видимо, произошло это из-за того, что военная прокуратура не оправдала надежд «семьи» – «кремлевское» дело начало разваливаться. Поняв его бесперспективность, Демин, судя по всему, постарался при первой же возможности «спихнуть» его в Генпрокуратуру. Сразу после этого в Генеральной прокуратуре состоялось совещание. Обсуждался ход расследования имеющихся уголовных дел и дальнейшие их перспективы. Именно здесь особенно зримо проявилась принципиальность и честность еще одного истинного профессионала – начальника следственного управления Главной военной прокуратуры Виктора Степановича Шейна. Отчитываясь по делу, возбужденному по отношению ко мне Кремлем, он без колебаний сказал, что оснований для предъявления обвинения Скуратову нет.

Судя по всему, об этом сразу же было доложено куда следует, и, как мне рассказали потом, уже через несколько дней в стенах прокуратуры состоялся интересный разговор. Вызвав к себе в кабинет начальника Управления по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры Владимира Ивановича Казакова, его тезка и начальник Владимир Иванович Минаев, руководитель Главного следственного управления, сказал:

– Скуратову необходимо предъявить обвинение.